Сергей Сумленный, собственный корреспондент журнала "Эксперт" в Германии.

Война, которую вели нацисты, была подобна финансовой пирамиде: для поддержания своего существования Германии приходилось захватывать все новые территории, чтобы выкачать из них ресурсы и рабочую силу, а для удержания этих территорий нужны были дальнейшие захваты — и так до тех пор, пока пирамида не рухнула.

Нацистская военная экономика была обречена на постоянную экспансию и раздувание кредитного пузыря. В сочетании с жестким дефицитом ресурсов это неминуемо вело к краху Германии, считает австрийский профессор Штефан Карнер, директор Института по исследованию последствий войны им. Людвига Больцмана и сопредседатель Совместной российско-австрийской комиссии историков.

— Насколько эффективной была немецкая экономика во время Второй мировой войны?

— Если мы говорим об экономическом потенциале Германии во время Второй мировой войны, то стоит говорить о Германии плюс о присоединенной в ходе аншлюса Австрии, а также аннексированных территориях Судет и протектората Богемии и Моравии — то есть современной Чехии. Так вот, что требовалось тогда для войны помимо денег и людских ресурсов? Прежде всего требовались сталь и энергоносители. Производство стали в Германии и Австрии составляло 20 миллионов тонн в год. Союзники же — СССР и Запад — производили 200 миллионов тонн стали в год. Уже одна эта цифра показывает десятикратное превосходство союзников над Германией.

Разумеется, Гитлер и немецкое руководство понимали это и пытались компенсировать недостаточные объемы производства стали, электроэнергии, делая ставку на технологическое превосходство. В первую очередь речь шла о превосходстве в сфере военной техники. Германия пыталась создать ядерный реактор и произвести ядерную бомбу. Второе направление исследований — суперсовременные самолеты. Третье — подводные лодки, отличавшиеся особой скрытностью. Наконец, производились ракеты A-4, благодаря пропаганде ставшие известными как "Фау-2" (нем. V-2 — Vergeltungswaffe-2, "оружие возмездия". — "Эксперт").

Кроме того, с точки зрения военно-стратегического планирования недостаток ресурсов должен был компенсироваться успешными молниеносными операциями, блицкригом. То есть предполагалось захватывать регионы как можно быстрее, чтобы не дать противнику шансов воспользоваться преимуществом производительности своей экономики. В ходе блицкрига была покорена Франция, "большим блицкригом" предполагалось захватить Советский Союз, Великобританию планировалось поставить на колени бомбовой войной. То есть предполагалось, что скорость операции не даст противнику возможности развернуть полномасштабное военное производство.

— Однако те направления военно-технического развития, на которые вы указали: производство реактивных самолетов, ракет, атомной бомбы и так далее — были особенно зависимы от редких ресурсов, например от урана для бомбы. Кроме того, эти проекты были очень дороги. Например, часто встречается утверждение, что одна "Фау-2" стоила дороже, чем средний англо-американский бомбардировщик, при несравнимом уроне, который они наносили противнику. Не была ли попытка развить сразу несколько потенциально перспективных, но дорогих направлений ошибкой?

— Я хотел бы уточнить: "Фау-2" стоила не так дорого, всего около 120 тысяч рейхсмарок, это лишь четверть истребителя. Но в целом вы правы: эффективность этой ракеты по сравнению с западными бомбардировщиками была невелика, в том числе из-за того, что у ракет не было эффективных систем наведения. Однако что касается психологического эффекта, то он был огромен. Существует масса свидетельств из Великобритании, показывающих, что в результате применения ракет население впадало в панику.

В то же время, конечно, факт остается фактом: британским и американским ВВС с помощью относительно примитивных технических средств удалось выбомбить немецкую промышленность и немецкий жилой фонд из войны. Можно сказать, что Германию забили молотком — в то время как высокотехнологичные зенитные ракеты "Вассерфалль" так и не были по-настоящему использованы. Ничего в итоге не вышло и из проекта создания атомной бомбы: собственно, Альберту Шпееру стало ясно, что атомная бомба не будет создана, когда Вернер Гейзенберг сказал, что для исследований ему не нужно особо много денег.

Однако я сейчас говорю о концепции. Концепция предполагала создание передового оружия. Это оружие во многом не было создано — в том числе поэтому война была проиграна и в военно-технологическом аспекте. Провалился и блицкриг против Советского Союза. Таким образом, обе нацистские концепции ведения войны в итоге не были реализованы. Но есть еще один аспект проблемы. Экономика любой воюющей страны — это в значительной степени плановая экономика. И это даже не вопрос структуры собственности. Это вопрос централизации и организации. Такие планы были у нацистов — четырехлетние планы. Были они и в СССР — пятилетние планы начиная с 1928 года. Таким образом, с обеих сторон мы наблюдаем модели плановой экономики. Встает вопрос: насколько гибкими они были? Были ли внутри плановой нацистской экономики возможности гибкой реакции на экономические вызовы войны?

— Это как раз вопрос, который я хотел задать. Нацистская экономика, несмотря на свою плановость, оставалась капиталистической экономикой с частной собственностью на крупнейшие военные предприятия. В этом смысле она стояла куда ближе к экономике западных союзников, нежели к экономике Советского Союза. Можем ли мы с этой точки зрения вообще говорить о системном превосходстве экономики СССР и его западных союзников над экономикой Германии?

— Да, я согласен, что немецкая система была ближе к западной, нежели к советской. В ходе войны в Германии была достигнута очень высокая степень планирования экономики. Однако несмотря на это немецкая экономика сохранила очень важную вещь — самостоятельность и ответственность предпринимателей. Советская система не знала принципа самостоятельности предпринимателя — по крайней мере, на практике. Разумеется, на заводе могут висеть любые плакаты и лозунги, но самостоятельности предпринимательства это не прибавляет.

А между тем самостоятельно действующий предприниматель реагирует на текущие вызовы быстрее и точнее. Эта самостоятельность распространяется по всей системе от владельца предприятия до низового работника. Наемный работник, даже несмотря на свой наемный статус, тоже несет эту ответственность. Разумеется, на практике это работает не в ста процентах случаев, но в большинстве ситуаций. Даже когда в Германии задействовали рабочих, принудительно привезенных в страну, многие из них начинали включаться в эту систему распределения ответственности. И это не были коллаборационисты, это были обычные рабочие, которые просто начинали работать на новом заводе.

Так вот, теперь самое главное: в начале войны в Германии еще был дефицит этой ответственности предпринимателей. В 1940–1941 годах предпринимались активные попытки централизованного ручного управления экономикой. Даже не через четырехлетние планы, а напрямую от ОКВ, центрального командования вермахта, а также через рейхсминистерство вооружений и боеприпасов. Эти организации пытались командовать предприятиями напрямую. И эта система совершенно не работала. К 1941 году в Германии наступил производственный хаос. Высочайший уровень централизации и госуправления просто полностью задавил всякую инициативу.

— То есть вдобавок к дефициту ресурсов Германия получила еще и производственный хаос.

— Именно. Постоянно менялись планы, заказы, распоряжения. Производство на предприятиях постоянно останавливалось, производственные процессы менялись, станки перенастраивались. А если владелец компании должен каждые два месяца менять производство, то большую часть времени его завод не работает, а стоит. Это приводило к гигантским убыткам. Заводы теряли конкурентоспособность.

Ситуация начала меняться лишь с 1942 года, когда Альберт Шпеер, занявший место министра вооружений и боеприпасов после Фрица Тодта, провел полное реформирование этой системы. Вместо вертикальной иерархии Шпеер создал горизонтальные рабочие группы. До него система выглядела так: приказ шел от министра через замминистра, инспектора вооружений и так далее до руководителя предприятия. Шпеер ввел новую систему: непосредственно министру подчинялись комиссии, занимавшиеся тем или иным аспектом производства — так называемые производственные кольца. В одно "кольцо" объединялись все компании страны, участвовавшие в производстве, скажем, подводных лодок.

При этом было все равно, где располагались эти компании: в Берлине или в Гамбурге. Эти компании создавали комиссии, и комиссии решали, как именно они производят подводные лодки. Двадцать руководителей предприятий обсуждали это между собой, в рамках горизонтальной иерархии.

— И это дало результат?

— Это дало потрясающий результат. Производственный хаос, когда никто не знал, что именно нужно производить и как производить, мгновенно закончился. Руководители компаний смогли очень быстро договориться друг с другом. Ты производишь фюзеляж, я произвожу шасси, третья компания производит это, четвертая производит то. Вместо того чтобы получать производственные указания из центра, владельцы компаний сами решали, что именно они смогут произвести с минимумом издержек. Разумеется, руководители предприятий лучше знали, что именно их заводы могут производить лучше всего. В итоге к 1944 году был достигнут максимальный уровень военного производства по всем отраслям: самолетам, танкам, подводным лодкам, боеприпасам. И это несмотря на то, что бомбардировки Германии достигли своего пика в том же году.

— Можно ли сказать, что если бы Альберт Шпеер стал министром вооружений и боеприпасов не в 1942 году, а раньше, то Германия имела бы больше шансов на успех в ключевых сражениях — например, в битве под Москвой?

— Это спекуляция. Я не уверен, что в 1941 году и сам Шпеер понимал необходимость горизонтальной иерархии. Он понял это, лишь когда возникли серьезные проблемы с производственным хаосом из-за вертикализации производства. Я несколько раз говорил со Шпеером на эту тему, и у меня сложилось впечатление, что он был очень креативным человеком, подходившим к решению проблем весьма неортодоксально.

Например, в 1943 году союзники подвергли бомбардировке центральный узел производства подводных лодок. В ответ на это Шпеер ввел принцип секционного производства. Это означает, что производство подводной лодки разделяется на сто, двести этапов, и все этапы распределяются между компаниями по всей стране — опять-таки через комиссии и "кольца". Представьте себе, что есть какая-то компания, которая раньше производила небольшие моторы для гражданского сектора. И вот она теперь получает еще дополнительный заказ — производить моторы для вентиляционной системы подлодок. И таких заказов по стране распределяется больше сотни. И что теперь делать союзникам? Они не знают, где какая часть подлодки производится. Они вынуждены разбомбить двести разных заводов по всей стране.

— То есть создается производственная сеть, которую очень сложно подавить.

— Да, и это было сделано впервые в мире. Это изобретение Шпеера. Шпеер имел чутье на все новое. Он принципиально не хотел брать к себе людей старой закалки, потому что они несли бы с собой старые предрассудки. Он вытащил очень креативного человека, Отто Меркера, который до этого работал в компании Magirus-Deutz, которая производила пожарные машины. Именно этот человек стал ответственным за производство подводных лодок. Он до этого не знал, как выглядит подводная лодка. Но он понимал, что структуру производства нужно менять. И именно при нем удалось добиться того, что производство подлодок классов XXI и XXIII шло огромными сериями и больше не страдало от остановок, вызванных бомбежками. Эти подлодки были небольшими, но у них были электромоторы, они могли глубоко погружаться и подкрадываться к кораблям союзников. Конечно, союзники могли засечь их с помощью радаров, но они не были так уязвимы, как подлодки класса VII.

— Это все прекрасные примеры, однако параллельно в Германии наблюдалось и бессмысленное расходование ресурсов. Можно вспомнить хотя бы граничащий с анекдотом случай: вплоть до 1944 года печатались тысячи немецко-персидских разговорников, потому что командование забыло отменить заказ 1941 года. Насколько масштабным было такое разбазаривание ресурсов по сравнению с СССР или его западными союзниками?

— Оно было небольшим. Очень небольшим. Разумеется, пропаганда любила такие примеры. И они, конечно, существовали, но были совершенно единичными. Я могу привести и другие примеры компаний и менеджеров в Третьем рейхе, которые разбазаривали ресурсы. В первую очередь это завод по производству моторов — Flugmotorenwerke Ostmark. Компания с производственными площадями в Брно, Мариборе, Винер-Нойдорфе. Только на заводе в Винер-Нойдорфе работало десять тысяч человек. Сначала эта компания должна была производить моторы Daimler-Benz 603/605. Но очень скоро перед ней поставили задачу разработать собственный мотор, и в 1940 году они начали работать над этой задачей. Так вот, вплоть до конца войны они не произвели ни одного мотора! Десять тысяч человек! Дело руководителя компании несколько раз чуть не доходило до трибунала, но он каждый раз оправдывался тем, что ему приходилось очень много заниматься восстановлением производства.

— Ему, несомненно, нужно было дать после войны советский орден. Однако, даже если отвлечься от таких экстремальных примеров, можно вспомнить, что немецкая экономика почти вплоть до конца войны не использовала все имеющиеся трудовые ресурсы. Например, сотни тысяч молодых женщин не были задействованы в производстве, оставаясь дома. Можно ли в этом плане говорить о большей способности советской экономики к мобилизации?

— Мне трудно сравнивать две тоталитарные системы по параметру большего или меньшего тоталитарного охвата населения. Обе системы — когда хотели — могли добраться до любого человека. Обе системы имели огромный репрессивный аппарат.

Что касается женщин в нацистской Германии, то это был вопрос идеологии. Когда стало нужно, женщин поставили к станку. Но до некоторого момента идеология была сильнее реальной необходимости военной экономики, и поэтому нацисты использовали вспомогательные конструкции. Например, женщины должны были работать не на предприятии, а на дому. Они устраивались на работу на завод, но работу выполняли дома. Или, например, женщины не имели права носить звание "бауэр", то есть руководить фермерским хозяйством. Но когда к 1943 году в Германии стало не хватать мужчин-фермеров, женщинам разрешили становиться независимыми фермерами — только с условием, что они будут фермерами лишь до конца войны и не дольше.

Это все были идеологические ограничения. Однако обе системы, когда это было им нужно, могли рекрутировать необходимое количество рабочих рук, грубо нарушая при этом права человека и международные договоренности. Меня в связи с этим очень сильно интересует вопрос, как СССР удалось вернуть себе симпатии людей на западных территориях страны.

По немецким планам оккупированные советские территории нужно было разграбить. И когда немецкие власти стали проводить на западных территориях свою политику, стали угонять людей на работы в Германию, то часть населения, которая вначале отрицательно относилась к СССР, отвернулась от немцев и выбрала СССР. У этих людей было только два варианта выбора, и они в итоге выбрали СССР. Именно поэтому в 1944 году, когда советские войска вернули себе эти регионы, большая часть населения приняла этот факт.

— Если вернуться к теме блицкригов как основы военно-политической концепции Третьего рейха по захвату ресурсов, то можно ли сказать, что уже к 1941–1942 годам количество занятых территорий достигло такого уровня, что стоимость их удержания превысила выгоды от их контроля?

— Таких подсчетов не существует. Однако очевидно, что оккупированная территория превысила размеры, позволяющие осуществлять устойчивое управление. Стабильное экономическое управление такой территорией было уже невозможно. Вы не можете управлять регионом от Москвы до Атлантики, особенно если ваши границы постоянно меняются вслед за линией фронта. В этом плане роль Восточного фронта была решающей. Благодаря материальной помощи американцев и вкладу советских граждан на Восточном фронте удалось переломить ход войны. Фронт стал постоянно сдвигаться на запад. Нацистская пропаганда говорила о "спрямлении" фронта, но на самом деле речь шла об отступлении — в том числе из экономически важных регионов.

— Можно ли говорить о войне, которую вели нацисты, как о подобии финансовой пирамиды? Чтобы поддержать свое существование, нацистской Германии приходилось захватывать все новые территории, чтобы выкачать из них ресурсы и рабочую силу, а для удержания этих территорий нужны были дальнейшие захваты — и так до тех пор, пока пирамида не рухнет.

— Да, некоторое сходство наблюдается. Главное, что для контроля и захвата территорий нужны были все новые люди, а их у Германии как раз не было, потому что в рамках нацистской идеологии на большую часть жителей покоренных территорий нельзя было положиться. Здесь у нацистов была большая проблема. Захваченная территория в итоге оказалась слишком большой, проблемы ее контроля тоже слишком большими. Начиная с 1943 года к Восточному фронту прибавилась стратегическая бомбовая война западных союзников. Настоящая стратегическая война, с первичными, вторичными, третичными целями. Уничтожение заводов, жилых массивов, дорожной инфраструктуры. Вместе эти два фактора решили все.

— Был ли у Германии шанс остановиться в определенных границах, которые еще можно было контролировать? Ограничиться пространством рейха, а также худо-бедно интегрируемых протекторатов, марионеточных государств вроде Словакии? Или эта система была обречена на расширение и связанный с ним крах?

— Этим вопросом занимались многие исследователи. Было ли постоянное расширение неотъемлемым свойством нацистской системы? Я полагаю, что да. Единственный шанс этой системы на выживание заключался в ее постоянном расширении. С самого начала она была нацелена на экспансию. Возьмите хотя бы финансирование немецкой военной промышленности. Даже до начала мировой войны оно было построено на безудержных кредитах, на всевозможных финансовых трюках, на ничем не подкрепленных финансовых схемах.

Но когда-то по всем эти счетам нужно было платить. И если вначале эти схемы покрывались ростом экономики — потому что некоторый рост был, в стране строились дороги, мосты, дома, — то в определенный момент министр финансов Ялмар Шахт, рассматривая проект бюджета, сказал: "Я не смогу оплачивать госдолг". И тогда Гитлер ответил: "Мы оплатим его за счет оккупированных стран".

Первой пала Австрия — в марте 1938 года. Спустя полгода, в сентябре, настала очередь Судет. Когда не хватило этого, в 1939 году была оккупирована Чехия. А когда и этого оказалось мало, потребовалось вторгнуться в Польшу. И так началась мировая война. Остальное мы знаем.