В то время как Советский Союз двигался к своему краху в 1991 году, ни одна страна не наблюдала за разворачивавшимися событиями более внимательно, чем Соединённые Штаты. В Белом доме был президент Джордж Г.У. Буш, а рядом с ним - его советник по национальной безопасности Брент Скоукрофт.

Генерал-лейтенант ВВС в отставке уже служил двум президентам - Джеральду Форду и Ричарду Никсону. Но в его долгой государственной карьере ничто не могло сравниться по значительности с распадом СССР. Вашингтон не имел контроля над событиями и не знал, поможет или повредит их результат национальным интересам США. Как Скоукрофт вспоминает для Радио Свободная Европа/Радио Свобода, это была "история, разворачивавшаяся у нас на глазах, и мы не были уверены, как она разрешится". Он беседовал с вашингтонским корреспондентом РСЕ/РС Хитер Маер.

РСЕ/РС: Когда Советский Союз начал разрушаться, перед Соединёнными Штатами, как кажется, стояла дилемма. С одной стороны, Вашингтон много инвестировал в советского лидера Михаила Горбачёва и его реформы, и развал СССР мог иметь непредсказуемые последствия, которые могли пойти вразрез с интересами США. С другой стороны, было трудно игнорировать стремление к независимости в таких местах как Балтика, Украина и других. Как менялись представления администрации Буша в то время по мере того, как разворачивались эти события?

Брент Скоукрофт: Одной из наших главных проблем после того, как президент Буш вступил в должность, было то, как нам вести дела с растущим либеральным воодушевлением или волнениями в Восточной Европе так, чтобы это отличалось от того, что было раньше, в Берлине в 53 году, в Венгрии в 56-м и Чехословакии в 68-м были эти извержения сопротивления, или назовите их как хотите, и они были подавлены Советским Союзом. И мы не хотели, чтобы это снова произошло.

Поэтому мы хотели поддержать либерализацию, но в таком темпе, чтобы он был ниже того, при котором Советский Союз чувствовал бы, что ему нужно подавить это. Мы не знали, что это было. Так что это во-первых.

Горбачёв в некотором смысле делал то, что мы считали нашей работой для нас, хотя мы не думали на самом деле, что Горбачёв являлся демократом. Он пытался сделать Советский Союз более эффективным, критикуя коррупцию, прогулы, пьянство, а также репрессивные стороны системы, которые сдерживали производительность. Так что он пытался сделать систему более эффективной. И мы думали, что это хорошо, потому что в процессе этого он разрушал то, что поддерживало систему.

Поэтому вопрос о независимости составных элементов Советского Союза возник очень поздно. В 91 году у Горбачёва было это новое представление об СССР, согласно которому он должен был сделать его более конфедеративной, а не федеративной системой, что закончилось тем, что систему разорвало в клочья. Но в тот момент также проявилось соперничество между [Борисом] Ельциным и Горбачёвым. И это развивалось постепенно, так как они начинали как близкие друзья в Центральном комитете. И постепенно они отдалились друг от друга, и - это моё личное мнение - Ельцин понял, что способом избавиться от Горбачёва было распустить Советский Союз. Потому что тогда он [Горбачёв] потерял бы работу.

РСЕ/РС: Администрация Буша на раннем этапе, кажется, не очень серьёзно воспринимала нового российского лидера Бориса Ельцина, предпочитая иметь дело с Горбачёвым. Был ли момент, когда Вы почувствовали, что Вы можете вести дела и с Ельциным. И если да, то что это было?

Скоукрофт: Это не было решением о том, с кем мы хотим вести дела. Это был тот факт, что Горбачёв являлся президентом СССР. Ельцин был либо мэром Москвы, либо президентом [Российской] Советской Республики. Они очень разные люди, и мы, само собой, имели дело с президентом Советского Союза, а не с одним из составляющих его элементов.

Это было вопросом во внутренней американской политике, когда Ельцин казался американской публике более открытым и более демократичным, чем Горбачёв. Но мы пытались иметь дело с фактами на местах, а после попытки переворота в июле 91 года и когда положение Горбачёва после этого сильно ослабло, то тогда, конечно, Ельцин стал более важным.

РСЕ/РС: С точки зрения продвижения национальных интересов США было ли легче иметь дело с одним суверенным государством, СССР, или же с 15 странами, которые появились после него?

Скоукрофт: На этот вопрос почти невозможно ответить, потому что обстоятельства были настолько разными, потому что одной-единственной страной, с которой было историческое соперничество [у Соединённых Штатов], являлся СССР. Множество образований затем стали новыми странами. Это усложнило дела с каждым из них в деталях. Но там не было огромной согласованной державы, которая бы пыталась нам помешать. Это как небо и земля. С этим трудно иметь дело.

РСЕ/РС: Диапазон лидеров, которые поначалу появились после развала СССР, достаточно широк, начиная с таких настоящих демократов как Леннарт Мери в Эстонии до таких реакционных националистов как Звияд Гамсахурдия в Грузии и неперестроившийся советский аппаратчик Леонид Кучма в Украине. Насколько готовы были США вести дела с такой несопоставимой группой лидеров, когда они привыкли иметь дело лишь с одним? Насколько крутой была кривая обучения для Вашингтона?

Скоукрофт: Кривая обучения была крутой не только из-за их собственных личных пристастрий в политике, они также представляли различные интересы. Иметь дело с интересами самого Советского Союза - это одно [дело]. Иметь дело с интересами 15 или 20 различных образований, которые представляют более специфичные интересы, было совсем иной проблемой.

Но я не помню, чтобы мы когда-либо думали таким образом. Это была история, которая разворачивалась на наших глазах, и мы не были уверены, как она разрешится. Так что мы просто пытались сделать её мирной и успешной.

РСЕ/РС: 1 августа 1991 года, всего за несколько недель до неудавшегося переворота, президент Буш выступил с речью в украинском парламенте, в которой он предостерёг от "самоубийственного национализма". Обозреватель "Нью-Йорк Таймс" Уильям Сафайр назвал это "трусливой речью в Киеве", и несколько месяцев спустя подавляющее число украинцев проголосовали за то, чтобы объявить независимость от СССР. Какие дискуссии внутри администрации были отражены в этой речи? Были ли серьёзные разногласия о том, следует ли Бушу выступить так решительно против национализма?

Скоукрофт: Особых дискуссий не было, так как читая эту речь, мы подразумевали нечто совсем иное, чем то, как речь будет истолкована - этот её аспект "трусости в Киеве". Из-за того, что мы видели в тот момент то, что происходило в Югославии, где шесть маленьких образований, соединённых в одно небольшое государство, разваливались на шесть крошечных государств.

Так что мы не говорили Украине "Не думайте о том, хотите ли вы быть частью Советского Союза", но есть восточная и есть западная Украина, и там было много неприязни или дискуссий между ними. Послание было - "Не увлекайтесь таким самоубийственным национализмом". Но, вспоминая об этом сегодня, я бы не рекомендовал президенту выступить с такой речью, так как ситуация была слишком сложной.

РСЕ/РС: В 1991 году Россия, как казалось, двигалась в демократическом направлении. Было что-то вроде расцвета свобод. Но с тех пор при Владимире Путине страна приняла взяла авторитарный курс. Как Вы рассматриваете такой процесс развития - это такая настройка "по умолчанию" для России? Или Вы считаете, что всё ещё есть надежда на возрождение демократических ценностей, возможно, при другом лидере?

Скоукрофт: Я думаю, что, несомненно, ещё есть надежда. Я думаю, что бывший Советский Союз, и Россия теперь нащупывает свой путь. Со времён Петра Великого в России и в Советском Союзе шли споры между славянофилами и западниками. Являлась ли Россия действительно европейской страной, которая извлекла выгоду из просвещения и реформации или же это была на самом деле азиатская, более деспотически ориентированная страна с видимостью европейскости? Я думаю, что этот спор в некотором смысле всё ещё продолжается.

Также есть разница между Горбачёвым и Ельциным. Горбачёв был очень интеллегентным, сдержанным человеком. А Ельцин был очень популистским и необузданным. И они подходили к проблемам очень и очень по-разному. Так что я думаю то, что случилось в Советском Союзе, пока что отражает эти личности и отражает Советский Союз, а теперь и Россию, которая ищет свой собственный путь.

Я уверен, что в конце концов - а на это может понадобиться целое поколение - что русские сделают выбор в пользу того, что они являются частью Европы. Но я думаю, что это займёт время.

РСЕ/РС: Вспоминая те дни 20 лет назад, тогда существовало, кажется, ощущение беспредельного оптимизма, когда многие люди чувствовали, что мир движется в направлении намного лучшего будущего, чем было раньше. Но сегодня, конечно, всё выглядит совсем иначе. Было ли это ощущение оптимизма просто иллюзией?

Скоукрофт: Ну, чувство оптимизма не являлось лишь иллюзией в том смысле, что "Холодная война" закончилась и это было хорошо для человечества. Это была иллюзия в том смысле, что путь будет очень гладким. На самом деле в Советском Союзе произошло то, что Горбачёв, пытаясь улучшить производительность, сначала попытался изменить политическую структуру. Однако после того, как он изменил политическую структуру, у него больше не осталось политической власти, чтобы попытаться разобраться с экономикой.

Так что Ельцин унаследовал экономику, и это была советская экономика, поэтому Ельцин продал акции во всех государственных компаниях, чтобы получить деньги для управления страной, а затем приходит Путин и говорит Ельцину - "Вы раздали всю промышленность Советского Союза. И Вы сказали губернаторам провинций "Берите столько власти, сколько хотите". Так не управляют страной". И он начинает новую централизацию. Так что это просто процесс развития русских, которые стремятся понять, где же на самом деле находится их центр тяжести.