В ходе событий "Арабской весны" по отношению к лидерам стран, где сложилась революционная обстановка, из уст западных политиков несколько раз звучало такое словосочетание как "утрата легитимности". Обычно эта фраза связывалась с применением насилия по отношению к оппозиции и жертвами среди мирного населения. Так что, речь, скорее, шла об утрате легитимности в глазах "цивилизованного мира". Хотя этот взгляд тоже весьма избирателен — к примеру, применение жестких мер по отношению к протестующим во Франции или США, или регулярные бомбардировки Газы Израилем, уносящие жизни тысяч палестинцев, не наносят существенного вреда международному положению этих стран. В связи с этим, куда интереснее проследить, как происходит утрата легитимности власти в глазах граждан, что в итоге и создает условия для ее смены. Богатую почву для размышлений насчет понятия "легитимность" дают события "Арабской весны". Почему Мубарак или Бен Али стали ненавистны для значительного количества граждан в своих странах? Какие причины приводят к тому, что портреты президентов начинают рвать и топтать те, кто еще не так давно их поддерживал? Ответы на эти актуальные вопросы, могут помочь объективному исследованию нынешней неспокойной эпохи. Что понимается под "легитимностью власти"? Для того, чтобы исследовать поднятую в данной статье тему, сначала, вероятно, следует ответить на вопрос, что же представляет собой понятие "легитимности власти"? Понятие достаточно абстрактное, не поддающееся никаким измерениям, кроме, пожалуй, социологических опросов. Но и их объективность, ввиду разных причин, часто не вызывает доверия исследователей. На мой взгляд, под "легитимностью власти" следует понимать признание за ней права на управление государством со стороны элиты и населения. Но можно ли использовать термин "утрата легитимности", или лучше говорить о "падении популярности" и "утрате доверия"? Ведь если бы падение популярности и переход ее в ненависть не приводили в итоге к низвержению, то эти факторы так бы и оставались в категории симпатии/антипатии населения. В демократических системах падение популярности политика ведет к поражениям на выборах и уходом с политической арены. В случаях же, когда система авторитарна, а политический лидер практически несменяем, падение его популярности ниже определенной отметки может создать условия для переворота/революции. Сначала политически активные граждане перестают уважать власть, затем начинают ее презирать, потом готовы поддержать ее свержение. Образно выражаясь, власть сначала свергается в умах, а потом это может произойти уже и в реальности, особенно если есть силы ("есть такая партия"), готовые осуществить свержение. Утрата легитимности лидера в глазах населения или политической элиты является следствием разных факторов — как внешних, так и внутренних, как объективных, так и субъективных. Социальные, экономические и политические кризисы подрывают доверие к власти, однако, до сих пор остается открытым вопрос о том, что же является катализатором народных волнений? Когда наступает момент разочарования в политической системе/партии/лидере, и как достигается критическая масса, после которой обычное недовольство сменяется открытой агрессией в ходе демонстраций или даже насильственных действий против полиции или военных? И речь не только о "народных революциях" — даже дворцовые перевороты происходят на фоне утраты популярности лидера или правящей группировки. Можно вспомнить, как быстро и бескровно военными заговорщиками были свергнуты короли Египта или Ливии в 1952 и 1969 гг. При этом Г. Насер и М. Каддафи были уверены в том, что никто не выступит в поддержку монархии, степень поддержки населением которой действительно был крайне низок. Автор этого текста находился в Египте в 1999-2000 гг. и помнит, как положительно отзывались о Х. Мубараке простые каирцы: водители такси, торговцы, бавабы, владельцы закусочных. И спустя семь лет, снова оказавшись на улицах Каира и Александрии, можно было обратить внимание на то, насколько в худшую сторону изменилось отношение простых людей к своему президенту. И это было еще в относительно спокойном 2007 г. Когда же в 2008-09 гг. грянул продовольственный кризис, и начались "хлебные бунты", возмущенные египтяне впервые начали сжигать портреты Мубарака… Три поколения лидеров Новейшая история Ближнего Востока началась во второй половине ХХ в. с обретением независимости большей частью арабского мира. Рассматривая период 1950-е — 2010-е как отдельный период развития региона, можно выделить три поколения лидеров, исходя из факторов, обеспечивавших их легитимность в глазах народа. Легитимность первого поколения постколониальных лидеров была обеспечена их победами в борьбе с колониализмом — такие лидеры как Насер, Бен Белла и другие были в глазах народа борцами за национальные свободу и независимость. Они были лидерами-революционерами, лидерами-освободителями. Конечно, революции совершали не одиночки, а, как правило, группы военных, представители тайных организаций. Но там было много важных и харизматичных политиков. И наиболее яркой фигурой первого поколения таких лидеров, пожалуй, можно назвать Гамаля Насера, поскольку он продолжил и развил концепцию борьбы с колониализмом в его новой форме — противостоя США и Израилю. Роль Насера как лидера борьбы с неоколониализмом обеспечивала ему беспрецедентную поддержку населения. И даже поражение в 1967 г. не смогло лишить его популярности. Условно "второе поколение" лидеров — Анвар Садат, Хафез Асад, Саддам Хусейн, не причастные к освобождению от колониальных оков, нашли возможность сделать себя победителями в других битвах. Например, Садат и Асад прославляли себя как великие полководцы Октябрьской войны 1973 г.: в Каире и Дамаске воздвигнуты величественные музейные экспозиции, посвященные арабской победе в этой неоднозначной войне. Саддам после кровопролитной ирано-иракской войны 1980-88 гг. позиционировал себя как спаситель арабского мира от персидской угрозы. Причем, на волне этой эйфории, желая стать этаким Навуходоносором, он, фактически, втянул Ирак в кувейтскую авантюру. Лидеры других государств, которым не довелось воевать, делали ставку на успешное развитие, одерживая победы в сфере экономики и социального развития (Бумедьен, Бургиба и т.д.). Третье поколение лидеров, в число которых можно включить Мубарака и Бен Али не имели боевых заслуг перед своим народом и не смогли стать успешными реформаторами. В первое десятилетие ХХI в. они оказались перед серьезными вызовами: нужно было осуществлять следующий этап модернизации; следовало избежать вредных последствий грядущих экономических и продовольственных кризисов; и, наконец, необходимо было выработать новые модели поведения в информационном обществе. Следует признать, что и Мубарак, и Бен Али, и Каддафи (проживший три поколения за одну жизнь), действовали достаточно гибко и старались подстраиваться под обстоятельства: то объявляя о начале судьбоносных преобразований и демократизации, то двигаясь навстречу исламскому традиционализму. Однако в силу внешних и внутренних причин, к концу первого десятилетия XXI в. многие арабские лидеры пришли с очевидными "имиджевыми проблемами" — особенно среди многочисленной молодежи. Пресловутая теория "молодежного бугра", которую так любят зарубежные и отечественные позитивисты, может быть рассмотрена не в фрейдистском ключе, а в контексте легитимности власти в глазах молодежи. В первое десятилетие XXI в. в глазах молодых египтян, ливийцев и тунисцев такие люди как Мубарак, Каддафи и Бен Али были всего лишь засидевшимися у власти стариками, которые правили задолго до их рождения. Представители молодого поколения лидеров, которые могли бы прийти на смену своим отцам, такие как Сейфуль-ислам Каддафи или Гамаль Мубарак воспринимались как избалованные дети своих отцов, значительную часть времени проведшие за границей и далекие от своего народа. И даже молодой, с точки зрения возраста, Башар Асад, несмотря на имидж современного лидера, был окружен старой гвардией, состоящей из сподвижников своего отца. Поэтому долгое время вопрос о том, насколько Башар самостоятелен в принятии политических решений, задавался как исследователями, так и простыми сирийцами. Короли легитимнее президентов Парадоксально, но одна из особенностей "Арабской весны" в том, что она не привела к свержению ни одной ближневосточной монархии. Несмотря на некоторое напряжение, возникшее в таких странах как Марокко, Иордания, княжествах Персидского залива, серьезный кризис имел место только в Бахрейне. Однако там он был в большей степени связан с конфликтом правящего суннитского меньшинства с шиитами, нежели являлся кризисом легитимности лидера. Получается, что в кризисный период монархии Ближнего Востока показали большую устойчивость к революционным кризисам, чем республики. При этом, конечно, следует признать тот факт, что на самом деле форма правления в большей части стран региона – будь то конституционная монархия или президентская республика – является лишь ширмой, прикрывающей авторитарную систему управления. Неизбираемый и практически пожизненный король кажется более честным, чем президент, который был вынужден постоянно разыгрывать спектакли с выборами, по сути, являясь таким же пожизненным правителем, как и монарх. Мубарак, желавший видеть своим преемником сына Гамаля, только одним этим фактом вызывал у египтян немыслимое раздражение. В то же самое время иорданцы считали закономерным, что после короля Хусейна страной стал править его сын Абдалла. (В связи с этим, интересно, что идеи реставрации некоторых монархий, например, афганской, иракской или ливийской, несколько раз озвучивались в последнее десятилетие, но пока так и остались нереализованными). Можно привести несколько доводов, объясняющих особую "устойчивость" монархий на современном Ближнем Востоке. Во-первых, образ монарха обладает большей сакральностью, нежели образ президента. Президент является исполнительным директором с ограниченным сроком власти. Король же вместе с флагом и гимном, фактически, представляет собой живое олицетворение государственной власти, его символ. Во-вторых, монархическая система более традиционна для политической культуры многих стран Ближнего Востока, где родоплеменные отношения были основой общественной организации. Тот же вождизм с его культом личности, присущий республиканским режимам эпохи арабского национализма, по сути, имитировал монархии далекого и недалекого прошлого. Являясь более архаичной формой правления, монархии черпали свою легитимность в религиозных символах — Саудовская монархия как "хранительница двух мусульманских святынь"; короли Иордании и Марокко как "потомки пророка Мухаммада (мир ему)". Что же касается арабских княжеств Персидского залива, то их устойчивость была обеспечена упомянутой выше традицией родоплеменных и кровнородственных отношений, которая хоть и подверглась изменениям благодаря "нефтяной модернизации", но продолжает оказывать влияние на формирование политической системы. Смена власти в таких системах, как правило, происходит лишь посредством дворцовых переворотов в случае нарушения баланса сил в семейной или клановой среде, которая и представляет собой правящий класс. При этом, однако, не следует забывать, что в 1950-1960-х гг. ситуация была диаметрально противоположной — тогда монархии казались рудиментом, пережитком, которому не было место на политической карте Ближнего Востока. И сакральность королей Египта или Ирака не спасла их от бесславного свержения. В ходе последних событий антимонархические лозунги звучали и на улицах городов Марокко и Иордании, где проходили антиправительственные митинги, спровоцированные событиями "Арабской весны". При этом в богатых нефтью и газом странах Залива для предотвращения волнений были использованы экономические факторы — повышение зарплат, разовые выплаты и другие подобного рода действия, что рассматривается многими экспертами как едва ли не главная причина стабильности режимов в условиях региональной турбулентности. Но свергнутый Каддафи тоже принял подобные меры, тем не менее, Ливия стала первой нефтедобывающей страной с высоким уровнем доходов населения, где власть была свергнута. Правда, здесь не стоит забывать о внешних факторах в свержении Каддафи, которые оказались решающими — без воздушной поддержки НАТО и действий иностранных наемников Каддафи бы, вероятнее всего, сумел сохранить свою власть. Поэтому более подходящим примером свержения власти в богатой нефтью стране является Иран. Как известно, в 1979 г. там произошла антимонархическая революция, причем несмотря на достаточно высокие цены на нефть и нормальный уровень жизни населения. И в этом случае, конечно, решающую роль сыграл религиозный фактор, ибо недовольство народа, в первую очередь, было направлено на ту "секулярную вестернизацию", которую решил устроить в Иране наследник династии пехлевидов. Этим он и лишил себя легитимности власти в глазах иранского народа, полностью утратив его доверие… Кризис народовластия = кризис легитимности власти? С одной стороны, как было сказано в первой части, лидеры арабских республик лишь "декларировали приверженность демократическим ценностям", на деле приспосабливая эти институты под себя. И за это они подвергались критике со стороны левых и либералов. Умеренные же силы, такие как "Братья-мусульмане", готовые играть по "демократическим правилам", не допускались до участия в политической жизни. Но если "левые и либералы" поддерживались небольшой группой египтян, то "Братья" имели поддержку значительной части населения. Поэтому нет ничего удивительного, что такая "демократия" мало кого устраивала: можно утверждать, что она была неспособна обеспечить должной легитимности избираемого ею лидера. Тем не менее, Мубарак и Бен Али регулярно переизбирались в своих странах: Бен Али в ноябре 2009 г. победил на президентских выборах с результатом в 89,4%. Мубарак в 2005-ом набрал 88,5%. Даже если признать факты фальсификаций на выборах, нельзя отрицать, что они обладали поддержкой значительной части населения. (Правда, президентские выборы в Египте прошли при низкой явке избирателей — фактически, его поддержали лишь 19% граждан, обладавших правом голоса). Таким образом, поддержка власти населением во многих арабских странах была в большей степени пассивной и исходила из следующих факторов: Во-первых, политическая система не предполагала альтернативы — в том же Египте на протяжении многих лет проводился референдум по признанию Мубарака президентом. Только в 2005 г. в результате изменений в конституции стало возможным участие нескольких кандидатов. В сентябрьских выборах 2005 г. Мубарак оставался в глазах большинства египтян безальтернативным лидером — его оппоненты были заведомо слабыми и, фактически, выполняли роль статистов. Среднестатистический житель Египта исходил из принципа "лучше уж Мубарак, чем непонятно кто". Второй фактор заключается в том, что легитимность лидеров арабских стран во многом обеспечивали СМИ. В первую очередь телевидение, которые делали главу государства популярным, уважаемым, всенародно любимым, обеспечивая информационную поддержку его действий на разных уровнях. Однако чем больше государственные СМИ превозносили достоинства и заслуги действующего президента, тем больше ответственности ложилось на его плечи в случае политических или экономических неудач, особенно если не было возможности заретушировать эти проблемы. В периоды относительной стабильности, большая часть населения была готова поддерживать своего лидера. Не трудно было пойти и проголосовать за него на выборах (особенно учитывая отмеченную выше безальтернативность), но, как говорилось ранее, эта поддержка в целом носила пассивный характер. В периоды кризиса это большинство вело себя также пассивно, позволяя оппозиционному, но более пассионарному меньшинству влиять на ситуацию. Специфика пассивной поддержки особенно четко видна на примере массовых демонстраций в поддержку режимов — такие митинги и демонстрации обычно куда более спокойные и вялые, в отличие от оппозиционных мероприятий. Свидетели мятежей в Ливии и Сирии отмечали следующую закономерность событий — небольшие группы мятежников воевали с небольшими группами сторонников Каддафи (Асада), в то время как основная масса людей находилась дома, не принимая участия в конфликте. Пассивное большинство обычно против потрясений и гражданской войны, но его трудно втянуть в эти деструктивные процессы даже для защиты порядка и стабильности. Инструменты разрушения Развитие технологий способствовало вступлению ближневосточного региона в информационную эпоху и внесло изменения в отношения власти и народа. И если спутниковое телевидение завоевало Ближний Восток уже давно, то Интернет стал общедоступным лишь в последнее десятилетие. В событиях "Арабской весны" особую роль в освещении революционных событий сыграли два телеканала: "Аль-Джазира" и "Аль-Арабия". Катарская "Аль-Джазира" на протяжении десятка лет успешно завоевывала статус самого качественного арабского медиа, которое по уровню подачи информации на голову превосходила телеканалы большей части арабских стран. Достаточно хотя бы полчаса посмотреть ливийское государственное телевидение конца 2000-х с его картинкой "из 80-х" и сравнить его с "Аль-Джазирой", чтобы понять, почему Ливия проиграла информационную войну, а Катар стал ведущим плеймейкером "Арабской весны". "Аль-Джазира" в каком-то смысле играла роль "Голоса Америки", вещавшего на территории СССР. А непосредственно в кризисный момент начала "Арабской весны", фактически, выступила как британская BBC во время мятежа в Будапеште в 1956 г., прямо призывая к восстанию против режима (в частности, устами богослова Юсуфа Аль-Карадави в отношении Каддафи и Асада). Не удивительно, что едва ли не первыми действиями властей в сфере обеспечения информационной безопасности были закрытия корпунктов "Аль-Джазиры" и препятствования ее вещанию. Другим "подрывным элементом" выступал Интернет, дающий возможность получать альтернативную информацию о происходящем в стране. Высокий уровень вовлеченности молодежи в электронные социальные сети в последние годы, способствовал распространению критической информации о власти. События "Арабской весны" показали, что многие приемы государственного телерадиовещания, действующие на старшее (телевизорное) поколение, не только не действовали на молодежь, но и вызывали обратный эффект. Свободные блоггеры, независимые журналисты, очевидцы злоупотреблений со стороны властей и правоохранительных органов собирали и обрабатывали информацию, и делали ее общедоступной через социальные сети, формируя оппозиционное общественное мнение среди самой продвинутой и креативной части населения. Сила таких альтернативных медиа была в том, что им доверяли больше, чем официальному телевидению, т. к. они казались неангажированными. Правда, оказалось, что такие медиа могли быть не менее ангажированными и предвзятыми, играя отведенную им роль в информационной войне, но на это уже мало кто обращал внимание… Автор данной статьи не склонен считать, что подготовить и осуществить революцию можно лишь при помощи Интернета и сетевых технологий. Но, грамотно их используя, вполне реально обратить внимание политически активной части общества на пороки политической системы и ошибки власти и мобилизовать людей для участия в протестных акциях — что и было успешно осуществлено в Египте и Тунисе. Ведь когда все большее количество граждан начинают понимать несоответствие информации, которую дают государственные СМИ с тем, что происходит в реальной жизни — тогда критика, поданная в нужном ключе оказывается весьма эффективной в деле разрушения имиджа власти и ее последующей делегитимизации. Горе побежденным Процесс делигитмизации власти обычно продолжается и после ее свержения — через раскрытие и обнародование компрометирующей информации, демонстрации ее пороков и чрезмерной роскоши свергнутого лидера. Так, одной из наиболее распространенных обличительных мер в арабских СМИ стал подсчет состояний свергнутых лидеров и их семей: состояние Бен Али оценили в 5 млрд. долларов США, а семья Мубараков владела чуть ли не 40 млрд. долларов. В некоторых египетских СМИ можно было найти информацию о том, что Мубарак был богаче Била Гейтса, обладая состоянием в 70 млрд. долларов. На фоне данных о миллионах египтян, живущих на 1 доллар в день, такие сведения подчеркивали алчность и коррупционность свергнутых режимов, лидеры которых ставили личное обогащение на первое место. В этом контексте стоит вспомнить и то, как были представлены общественности богатства свергнутого президента Украины Януковича и других функционеров власти. Но указание на злоупотребления власти и "слив" всех компроматов только один из методов борьбы с образами падших лидеров. Тех, кто особенно рьяно сопротивлялся свержению, ждала другая, более жестокая форма делигитимизации — обычно посмертная. В случае с Саддамом Хусейном и Муаммаром Каддафи имело место публичное унижение свергнутых вождей. Видео позорного пленения и казни лидеров Ирака и Ливии едва ли случайно попали в Интернет — можно считать это частью процесса символической делигитимизации вождя через унизительную смерть. Заключение Утрата легитимности власти в глазах населения создает благоприятные условия для ее смены. Частичная потеря легитимности способствует расколу в обществе, конфликту между разными группами граждан или сепаратизму (когда какая-то часть населения отказывается признавать государственную власть). Правитель современного государства вынужден уделять немало внимания поддержанию своего положительного образа в глазах населения — отсюда рост армии имиджмейкеров в окружении политических лидеров и стремление любой ценой не допустить любых действий, которые могли бы уронить авторитет лидера в глазах граждан. Но как бы не эффективно действовали имиджмейкеры или проправительственные СМИ, положительному образу лидера или правящей партии могут нанести значительный ущерб и объективные факторы. Ибо в кризисные периоды любые шаги лидера или ключевых представителей правящего класса воспринимаются со стороны общества критически. И в случае неудач или провалов в разрешении кризисной ситуации вполне могут оказаться роковыми. В связи с этим, следует понимать, что авторитарные режимы, завязанные на конкретного лидера или партию, оказываются наиболее уязвимыми, и тогда в случае утраты легитимности может произойти обвал всей политической системы. События в Тунисе, Египте и Ливии наглядно продемонстрировали, как в условиях информационной глобализации в самый короткий период может произойти девальвация образа лидера, а старые методы подавления недовольных окажутся неэффективными. С другой стороны, мы видим, что внешние факторы продолжают оставаться определяющими даже во внутриполитических процессах. События в Бахрейне в 2011 г. и Египте 2013-2014 гг. показывают, что жесткие меры по отношению к протестующим вполне могут быть проигнорированы мировыми СМИ, а низкий уровень поддержки населением власти в стране может так и не стать поводом для смены власти. В этих условиях едва ли не единственным фактором, который может позволить противостоять хаосу и анархии, является справедливая внутренняя и внешняя политика со стороны власти и ее открытость и доступность для своего народа. Гумер Исаев, кандидат исторических наук Muslim Politic |
