Реакция восточноевропейских столиц на начало военной операции в Ливии оказалась несколько неожиданной. Многие ожидали, что Россия, нелюбовь которой к самому принципу гуманитарной интервенции отлично известна, воспользуется своим правом вето в Совете безопасности ООН, чтобы заблокировать резолюцию 1973. В конце концов, в 1999 году именно твердое противодействие России вмешательству в Косово заставило Соединенные Штаты действовать через НАТО, не вынося вопрос на рассмотрение Совета безопасности. Последние десять лет Москва отчетливо выступала против призывов Запада вмешаться из гуманитарных соображений в происходящее в таких местах, как Судан, Зимбабве и Бирма. Однако на сей раз Россия предпочла не голосовать против резолюции, а воздержаться, и на этом фоне Китай предпочел не оставаться в одиночестве и также воздержался. И хотя впоследствии из определенных российских кругов прозвучала яростная критика – особенно следует отметить заявления премьер-министра Владимира Путина, - у нас нет оснований полагать, что Москва пойдет на какие-либо решительные шаги, фиксирующие ее неудовольствие. 

В то же время Польша, традиционно считавшаяся одним из главных сторонников идеи "лиги демократий" и направлявшая своих солдат в Ирак и в Афганистан, отнеслась к перспективе операции в Ливии без всякого энтузиазма. Нежелание Варшавы одобрить операцию с Ливией и ее решение не принимать в ней активного участия, стали неожиданностью для целого ряда американских политиков. Бывший советник по национальной безопасности США Збигнев Бжезинский (Zbigniew Brzezinski) выразил точку зрения многих в Вашингтоне, с тревогой отозвавшись по поводу занятой Польшей "пассивно-безучастной позиции по этому вопросу".

Однако и благодушие Москвы по поводу операции в Ливии и прохладное отношение к ней Польши становятся более понятными, если принять во внимание, что с точки зрения как русских, так и поляков эта операция может стать поворотным моментом, определяющим будущее Североатлантического альянса.

Всего несколько лет назад казалось, что НАТО по окончании холодной войны сконцентрировалось на продвижении Евроатлантической зоны вглубь Евразии. Как раз когда альянс начинал свою миссию по стабилизации обстановки в Афганистане, третья волна расширения привела в НАТО страны Прибалтики и начались попытки подтолкнуть на путь, ведущий к членству, другие постсоветские страны – в первую очередь Грузию и Украину. Тем временем в Москве относительно послушная указаниям с Запада администрация Ельцина сменилась значительно более самоуверенной администрацией Путина, которая задумалась о восстановлении сферы влияния России в ее непосредственных геополитических окрестностях. Это позволяло некоторым кругам на Западе утверждать, что исходная миссия НАТО – "держать русских вне" Европы – по-прежнему актуальна, пусть и в новом контексте. 

Однако это привело к трениям внутри НАТО, проявившимся в 2008 году на саммите в Бухаресте. Безусловно, возрождавшаяся Россия вела себя не слишком деликатно, но в Западной Европе Москву не воспринимали как серьезную угрозу. Российские танки могли пересечь границу с соседней Грузией, но явно в ближайшее время никто не собирался отправлять их форсировать Эльбу, прорываться через Фульдский коридор или наступать к Ла-Маншу. К тому же активность НАТО на восточном направлении противоречила попыткам немцев, итальянцев и французов наладить новое партнерство с Россией в областях экономики и безопасности.

Кроме того, со временем неразрешимость афганского конфликта заставила окончательно иссякнуть всякий энтузиазм по поводу установления стабильности и процветания в горах Гиндукуша. Когда администрация Обамы пришла к власти, она начала убеждать своих партнеров по НАТО в том, что афганская операция – это ключевая проверка дееспособности альянса. В марте 2011 года министр обороны США Роберт Гейтс (Robert Gates) в открытую предупредил министров обороны стран НАТО: "Честно говоря, сейчас слышно слишком много разговоров об уходе и недостаточно – о том, чтобы должным образом сделать свою работу. Слишком часто обсуждается выход из схватки и недостаточно часто – продолжение боя. Слишком многие беспокоятся о дате вывода войск и числе выводимых солдат, и недостаточно многие - о том, что необходимо до этого сделать". 

Однако миссия в Ливии, в сочетании с деятельностью сил НАТО у берегов Сомали, может обеспечить альянс новым смыслом существования. Его главной задачей теперь может стать защита мягкого южного подбрюшья Европы от угроз из-за моря. Афганистан находится далеко и с воцарившимся в нем хаосом вряд ли удастся что-нибудь сделать в ближайшее время. Почему бы, в таком случае, не потратить время, силы и ресурсы на стабилизацию Средиземноморского бассейна и не провозгласить его, фактически, "своим морем"?

Это отлично укладывается во французскую концепцию европейской безопасности, подтверждает претензии Франции на лидирующее положение в альянсе и позволяет Парижу избежать неудобного выбора между укреплением связей с НАТО и развитием нового партнерства с Россией. Москва, в свою очередь, сможет не бояться обновленного Североатлантического альянса, если его внимание будет фокусироваться на Северной Африке, а не на степях Евразии. 

Однако вряд ли такая смена направления может понравиться восточноевропейским странам из бывшего советского блока. Хотя за последний год отношения между Польшей и Россией заметно улучшились, Варшава, без всякого сомнения, предпочла бы, чтобы НАТО продолжила усиливать восточный вектор своей политики. Это объясняет, почему польское правительство не испытывает энтузиазма по поводу операции НАТО в Ливии, которая может потребовать немало времени и сил. 

Однако для НАТО это может стать своего рода Тильзитом. Как Наполеон Бонапарт подписал в 1807 году договор с Александром, прекративший продвижение Франции на восток и позволивший Парижу сфокусироваться на южном направлении, так и ливийская операция может стать для альянса первым шагом к отказу от восточной экспансии. В рамках этой концепции можно сделать вывод о том, что стабилизация Балтийского бассейна завершена, Европа достигла своих естественных границ на Висле и на западном побережье Черного моря, и настало время поворачивать на юг. 

Поступая так, НАТО фактически признает бы, что статус-кво, установившееся в пограничье между Европой и Россией после того, как при президенте Викторе Януковиче Украина стала претендовать на "нейтральный статус" и искать сбалансированных отношений с Москвой и Западом, должно сохраниться. Кроме того, сдвиг оси НАТО с направления "восток-запад" на направление "север-юг" снижает значение черноморских "плацдармов" Запада. Если будущее альянса лежит в Средиземноморье, а не на равнинах Евразии, то, например, такая стремящаяся в НАТО страна как Грузия становится для него, скорее, периферийным фактором. 

Военная доктрина России 2010 года считала одной из главных угроз безопасности страны расширение НАТО. Однако, если Атлантический альянс будет смотреть на юг, а не на восток, Россия сможет смириться с таким соседом и даже начать с ним тесно сотрудничать. Таким образом, неожиданным последствием попытки свержения Каддафи может стать новая глава в истории отношений НАТО не только с арабским миром, но и с Россией. 

Николас Гвоздев – бывший редактор The National Interest, преподает в Военно-морском колледже США (The U.S. Naval War College), часто высказывается по вопросам внешней политики в печатных и электронных СМИ. Изложенные в статье взгляды представляют собой его личную точку зрения и не отражают позицию ВМС США или американского правительства. Его еженедельная колонка "Реалистическая призма" ("The Realist Prism") выходит в WPR по пятницам.

Оригинал публикации: The Realist Prism: Libya Could Shift NATO Focus Southward