Комментарии всегда оказываются одинаковы. Некоторые студенты говорят, что язык устаревший, неясный и вероятно, приведёт в замешательство. После того, как мы анализируем текст и разбираемся, что означает это предложение, некоторые студенты начинают утверждать, что предложение заходит слишком далеко в позволении людям говорить всё, что им захочется. Другие считают, что этот законопроект был бы неплохой идеей, но им бы хотелось, чтобы его язык был более удобен для чтения.
Когда я демонстрирую, что на экране — Первая Поправка к Конституции США, и она стала законом ещё в 1791 году, студенты удивляются и смущаются. Обычно кто-нибудь пытается сохранить лицо, говоря: "Я и подумал, что выглядит знакомо". В прошлый раз при этом задании, когда я показал, что это текст Первой Поправки, один из студентов сказал: "Слушай, мне кажется, что до этого момента образование у меня было дерьмовым".
Мои студенты, чьи проходные баллы весьма неплохи, чтобы позволить им поступить в известный государственный исследовательский университет, не одиноки в своем невежестве. Судя по исследованию 2015 года Института Ньюсеум, 33% взрослых американцев не могут назвать, какие свободы защищает Первая Поправка, а около 20% считают, что предоставляемые Первой Поправкой свободы чрезмерны. А это дает основания полагать, что моё задание раскрыло бы во многом то же самое и вне учебной аудитории колледжа.
После демонстрации я спрашиваю студентов, почему имеет значение узнают ли люди Первую Поправку и понимают ли они, что она означает. Итак, что если люди не могут назвать свободы, которые им, как предполагается, гарантированы? Мы снова разбираемся и приходим к ответу: люди с меньшей вероятностью пользуются свободами и защищают свои права, о которых не знают, что обладают таковыми, а это облегчает контроль за ними и их эксплуатацию. Такая догадка делает задание стоящим, несмотря на вызываемое им замешательство.
А ещё мои студенты знают очень мало, или вообще не знают, об истории трудовых отношений в США. Дело не в том, что они не знают об отдельных усилиях или конкретных победах — восьмичасовой рабочий день, выходные, оплачиваемый отпуск, пенсионное обеспечение, пособие по безработице, законы о здравоохранении и безопасности. Они не знают, а это очень опасно, как именно велась эта борьба и как были достигнуты победы — коллективными действиями.
И неудивительно, что они этого не знают. Более тридцати лет я задаю студентам на своих занятиях один и тот же вопрос: у кого из вас в старших классах требовали пройти курс по истории трудовых отношений в США? Ответ всегда один — ни у кого. Одна студентка как-то раз сказала, что проходила курс истории трудовых отношений в США в колледже, хотя курс и не был обязательным.
С другой стороны, большая часть моих студентов знает о Розе Паркс, Мартине Лютере Кинге-младшем, Махатме Ганди и Нельсоне Манделе. Но, по-видимому, урок, который они получают, изучая эти личности, состоит в том, что социальные перемены являются результатом героизма отдельных лиц. И не чувствуя себя самих героями, или не видя отправной точки для немедленных действий, они приходят к выводу, что ничего не могут сделать, чтобы изменить мир к лучшему.
Изучение истории труда преподало бы другой урок: перемены осуществляются массой неяркой, невидимой работы большого количества людей. Они достигаются не столько отдельными шагами героев, сколько действиями обычных людей, объединяющихся для борьбы с несправедливостью. Таков потенциально полезный урок, который, что неудивительно, отсутствует в учебных планах.
Еще там отсутствует хоть слово о демократии на рабочем месте. Когда я предположил перед студентами, что собственность рабочего или демократия на рабочем месте представляет собой альтернативу собственности и контролю со стороны боссов-капиталистов, на меня уставились непонимающе. В другой раз я в таком же случае услышал: "Это, вероятно, не может сработать".
Но затем я объясняю, как работают коммуны, коллективы и кооперативы. Я привожу примеры успешных демократически контролируемых предприятий. Я объясняю, что рабочий контроль — не выдумка, а практическая, существующая во многих местах реальность. Им это ново. Мой вопрос после обсуждения: "Почему, как вы думаете, никто вас этому не учил?".
Им никто не преподавал и реформу избирательной системы. Когда мы обсуждаем недемократические результаты, которые могут быть получены выборами с единственным кандидатом, когда "победитель получает всё" — проблема 49% людей в районе или стране, которая приводит отсутствию у них кандидата, которого они хотели бы видеть — и я делаю предположение, что пропорциональное представительство могло бы решить эту проблему, первый вопрос — а что это такое?
Я знаю, каков будет вопрос. Большая часть студентов никогда не слыхивала о пропорциональном представительстве, хотя некоторые знают, что в других странах есть "парламенты" и множество политических партий. Итак, я объясняю, что таково пропорциональное представительство, наряду с менее радикальными путями, как можно сделать избирательную систему более демократической, вроде ранжированного голосования, всеобщей регистрацией избирателей и государственным финансированием выборов.
Некоторые студенты оказываются заинтригованы пропорциональным представительством и удивляются, почему не слышали об этом. Другие настаивают, что, как и демократия на рабочем месте, это не может сработать. Я говорю, что пропорциональное представительство (в некоторой форме) не только может, но и работает — в более чем 90 странах по всему миру. "Поищите в Гугле", говорю я им.
Проживание в центре империи, где они постоянно слышат, что США — величайшая страна в мире, ведёт к снижению интереса к тому, как ведутся дела где-то ещё. Всеобщее медицинское страхование? Вероятно, не сработает. Декриминализация наркотиков? Вероятно, не сработает. Менее жестокие приговоры и тюрьмы, где на самом деле исправляют? Вероятно, не сработает.
Мои студенты знают, что это, вероятно, не сработает потому, что такого не существует в США. Если бы такие вещи работали, мы бы уже так делали, следовательно, нет никакой необходимости рассматривать, что кто-то с этим успешно справляется. В подобных примерах невежество относительно возможностей происходит не только из-за пробелов в учебных планах, но и из-за национальной привилегированности.
Учитывая силы, которые замышляют ограничить их знания, неудивительно, что мои студенты по большей части и понятия не имеют, как другие страны справляются с проблемами демократического участия, нищеты, преступности, здравоохранения и так далее. Что ещё более удивительно — кажется, они знают лишь чуть больше о том, что происходит на их же собственном политическом заднем дворе.
В Северной Каролине движение Моральные понедельники/ Вместе вперед (Moral Mondays/Forward Together), постоянно присутствовало в новостях с 2013 года. Движение возглавляет Национальная Ассоциация содействия прогрессу цветного населения Северной Каролины (NAACP) при поддержке десятков групп за социальную справедливость в штате. В программу входит расширение избирательных прав, более жёсткие нормативы по охране окружающей среды, прогрессивная налоговая политика, увеличение финансирования государственного образования, расширение Медикеар, защита репродуктивных прав женщин и реформа уголовного судопроизводства.
Весной 2013-го это движение доминировало в новостях, собирая каждую неделю десятки тысяч людей на протесты против крайне правого разворота в законодательстве Северной Каролины и организуя акции гражданского неповиновения, что привело к арестам 900 человек. Хотя крупные протесты стихли, само движение всё ещё проводит выступления, достойные новостей в ответ на каждый новый случай нарушений со стороны Генеральной Ассамблеи Северной Каролины.
Преподавая на занятиях о социальном неравенстве, протестах и социальных переменах, я иногда цитирую движение Moral Mondays/Forward Together, чтобы дать пример или соединить общие принципы с местными событиями. И делая это, я обнаружил, что в классе из 30 или около того студентов только некоторые знают, на что я ссылаюсь, не считая того, что кто-то против чего-то возражает. Мне это напоминает, что большую часть времени студенты тратят на смартфоны и не увлекаются новостями, а общаются со своими столь же отрешёнными от всего ровесниками.
Я мог бы существенно удлинить список того, чего не знают мои студенты. Они не знают о размерах военных расходов США или насколько они сравнимы с расходами других стран. Они не знают — по большей части — о геополитике или даже мировой географии. Они не знают истории лжи, рассказываемой политическими элитами ради получения общественной поддержки в войнах и других империалистических авантюрах.
Можно посмотреть на эту ситуацию и соблазнить процитировать Уилла Роджерса, развязного американского юмориста, который сказал, что каждый — невежда, только в разных вещах. Достаточно верно. Но невежество невежеству рознь. Невежество в разных областях имеет различное значение.
То, чего не знают мои студенты, ограничивает не только их взгляд на мир, как таковой, но и каким он мог бы быть. Если всё, что вы знаете — боссы, а всё, чему вас научили — что боссы крайне важны, то может показаться, что боссы и капитализм — вечные характеристики Вселенной. Если всё, что вы знаете — выборы, где "победитель получает всё" и никогда не слышали о других видах демократии, то может показаться, что охват "демократией" обязательно означает признание недемократических результатов, если вы оказались в меньшинстве.
Если все вам говорят, что избранные руководители предпринимают военные действия только в качестве последнего средства, только для защиты стану от неминуемой угрозы и только для продвижения свободы и демократии по всему миру, вы может посчитать, что война необходима, а патриотизм требует бесспорной поддержки усилий с целью убийства тех людей, кого записали во враги. Вы даже можете подумать, что ваша обязанность — участвовать в этом, и вынудите свою совесть с этим согласиться.
Было бы ошибкой винить студентов в том, чего они не знают, бранить их за поглощённость социальными сетями или пустяками из жизни знаменитостей. Студенты — продукт своей культуры, времени и места. Как и все мы. Если сегодня студенты колледжа больше знают о Кардашьян, чем о политиках и политике, так это потому, что их учили этим заниматься и учили игнорировать.
Большая часть игнорирования происходит от бессилия. Чего тревожиться о происходящем в Конгрессе или законодательстве штата, если ничего не можешь сделать? Чего говорить, если есть все основания полагать, что никто не будет слушать? По крайней мере, есть шанс, что сплетни в Фейсбуке или умный твит привлекут внимание.
Конечно, есть и исключения из такой модели. Каждый семестр у меня оказываются один или два активных студента, которые обращают внимание и знают весьма неплохо политиков и политику. И каждый семестр есть студенты, которые приходят в восторг, раскрывая для себя, как работает социальный мир, как его заставить работать иначе. Иногда сквозь облака апатии и потребительского развлечения прорывается сияние солнца критического мышления.
Я не говорю, что мои студенты — представители всех сегодняшних студентов колледжа. Существуют кампусы, обычно со студентами из более классово привилегированных слоев, где уровень политических и исторических знаний в целом выше, и где больше число студентов интересуются вопросами социальной справедливости. Мой университет имеет тенденцию привлекать студентов, более интересующихся высокими технологиями, чем высокими материями.
Но всё же мои студенты типичны для крупных государственных университетов — где оказывается существенно больше студентов, чем во всей Лиге Плюща вместе взятой. Так что они — неплохой показатель того, каковы сегодня многие молодые люди — особенно из среднего класса и чуть выше среднего — что они знают, и что их волнует. Вероятно, это ещё и показатель того, как выглядит наше политическое будущее. Не думаю, что это вдохновляет, но в хорошие дни меня поддерживает моя целеустремленность, как преподавателя. Как говорится, моя работа мне как раз по плечу.
