У России нет другого выбора, кроме упрочения собственного суверенитета и формирования третьего центра силы в мире. Иначе мы станем просто ареной прокси-противостояния Китая и США. А это противостояние уже началось.

Внимание всего мира было в прошедшие дни приковано в основном к Персидскому Заливу. Но на саммите Большой Двадцатки, который пройдет на этой неделе в Японии, тема ближневосточной напряженности не будет главной. В фокусе снова окажется противостояние Соединенных Штатов и Китая. Эта "битва титанов" будет определять международную повестку в ближайшем будущем. И, судя по всему, речь идет не о годах, а о десятилетиях.

Еще года полтора назад настроение экспертного сообщества было совсем другим. Либеральные мозговые центры Америки и Европы утверждали, что стоит убрать с политической доски "фактор Трампа", и всё вернется на круги своя. А именно – к глобалистской модели мироустройства, в которой основную роль играют тесно взаимосвязанные экономики США и КНР. Эту казавшуюся нерушимой связь описывали по-разному. Наиболее характерными терминами для ее обозначения были "Чимерика" (Китай + Америка), введенным британским историком Найлом Фергюсоном, и "G-2" (по аналогии с G-7 и G-20), появившимся на свет с легкой руки американского политолога Яна Бреммера.

И вот на дворе 2019-й. Американские и европейские либерал-глобалисты все еще делают вид, что Трампа и прочих лидеров западного национал-популизма в скором времени удастся не только выбить с занятых ими в ходе электоральных сражений 2016-18 гг. кресел, но и объявить вне закона (например, за то, что все они, как один, являются "агентами Путина"). Но вот что интересно. В США уже никто не предлагает снова броситься в объятия Китая, как это было в 2017-м. А в ЕС настороженно следят как за развитием технологической войны между "градом на холме" и Поднебесной, так и за неумолимой поступью глобального китайского проекта "Один пояс, один путь" по Евразии.

Трампу и его единомышленникам удалось существенно изменить умонастроение и простых людей Запада, и экспертократии. Концепция "китайской угрозы" стала мейнстримом. Синофобия (то есть страх и ненависть по отношению к Китаю) стала таким же системным фактором внешней политики США и их союзников, как и многие другие фобии западной цивилизации, подвигавшие ее в свое время на весьма решительные действия. Этому изменению сопротивляются лишь те политики и представители СМИ, которые кооптированы транснациональными корпорациями, элитами, поставившими в свое время на Чимерику, а то и напрямую прокитайским лобби.

Здесь следует сделать важное уточнение. Эрозия либерал-глобалистского миропорядка началась бы и без усиления альтернативных центров влияния. В частности, без превращения Китая в экономического гиганта, распространившего свое влияние как минимум на четыре части света – Азию, Европу, Африку и Океанию. Вненациональный капитализм, который не только не увеличивал благосостояние граждан ЕС и США, но и последовательно лишал их работы, разрушал их семьи и привычный образ жизни, не мог не вызвать популистского бунта, потрясшего весь мир.

Дональд Трамп, Найджел Фарадж, Марин Ле Пен, Маттео Сальвини и прочие "выскочки" все равно бы появились на политическом горизонте и попытались бы лишить власти "глобальное начальство". Другое дело, что глобалистская элита была абсолютно уверена в том, что она раз и навсегда победила. Она расслабилась, тем самым дав шанс руководству КНР сыграть собственную, весьма удачную партию на мировой арене.

Поэтому к моменту, когда западные популисты стали приходить к власти или, во всяком случае, существенно влиять на политику своих стран, Китай уже включился в то самое мировое экономическое и индустриально-технологическое соревнование наций, которое, по утверждению идеологов либерал-глобализма, было в принципе невозможным. Ну, правда, какое может быть соревнование, если нет национальных государств, средний класс уничтожен, а Google, Facebook и Apple обеспечивают деклассированный элемент цифровым счастьем? Одним словом, Запад стал мобилизоваться несколько позже. И из-за скрытности Пекина, и из-за тумана, напущенного мировой элитой.

Таким образом, "китайская угроза" и борьба популистов с глобалистами – это, несомненно, связанные вопросы, но все же разные. Один из главных идеологов трампизма, бывший советник 45-го президента США Стивен Бэннон аж с 2014 года неустанно повторяет, что "китайский вопрос" является "сердцевиной борьбы за западную иудео-христианскую цивилизацию". Но при этом главным тактическим противником западных наций, по его мнению, являются именно глобальные институты. Иными словами, воевать с Поднебесной все равно придется (пусть и на экономико-технологическом фронте), но к войне мешают готовиться люди, утверждающие, что никакой войны не будет.

Основной составляющей американской синофобии является "фактор опережения" – осознание того, что Китай раньше других начал "отжимать" себе место под солнцем в новом постглобальном мире. Некоторые эксперты полагают, что Пекин никогда и не собирался вливаться в "прекрасное завтра" без границ и государств. Он воспользовался предоставленной глобализацией возможностью, чтобы во всеоружии подойти к моменту, когда либеральный миропорядок исчерпает себя. То есть Поднебесная всех обманула.

Пожалуй, самым заметным теоретиком "китайского обмана" является американский политолог Майкл Пиллсбери, автор бестселлера "Столетний марафон". По его мнению, Пекин лишь претворился партнером США, чтобы получить временные геополитические бонусы и время для внутреннего развития. Что хуже всего, Поднебесная сделала вид, что по мере внедрения рыночных отношений и освоения новейших технологий она постепенно превратится в государство, практически неотличимое от западного, во вторую Японию. У населения КНР, быть может, и будут некие культурные отличия от европейского и американского (что тоже неплохо — "разнообразие" приветствуется), но оно будет полностью разделять ценности либеральной демократии. Идеологам глобализма нравилось нарисованная ими картинка. И они смотрели в основном на нее, а не на реальное положение вещей.

На самом деле, как пишет Пиллсбери, ни технологии, ни свободная торговля не сделали из китайцев "азиатских европейцев". Более того, еще с 1970-х годов, когда Ден Сяопин анонсировал свою программу мирного развития Поднебесной, элита КПК строила планы не только по сохранению своей особой общественно-политической системы, но и по превращению Пекина в новый центр мира. Неоднократные предложения США по совместному управлению планетой в формате G-2 Китаем вежливо отвергались.

Китайская компартия последовательно строила общество, принципиально отличающееся от западного. Многие эксперты считают это общество тоталитарным. Так, исполнительный редактор издания The American Conservative Келли Влахос сравнивает его с моделью, описанной в антиутопии Джорджа Оруэлла и приходит к выводу, что тотальная слежка за гражданами и система социальных рейтингов делает Поднебесную даже более "продвинутой", чем мир романа "1984".

Но в этом-то все и дело. Раньше непреложной истиной считалось, что такие общества и такие режимы долго не живут. А тут налицо устойчивая сверхдержава с опережающими темпами развития. Американцы и европейцы вдруг обнаружили на Земле государство, которое живет совершенно по другим принципам и является по меньшей мере столь же оснащенным в технологическом плане, как и объединенный Запад. Советский Союз в свое время вызывал сходные опасения, однако уже в конце 1970-х (кстати говоря, именно тогда, когда в глобальный рынок был включен Китай) стало понятно, что СССР не способен на равных конкурировать с США и их союзниками – прежде всего, в экономике.

Про КНР в Америке и Европе также распространяют массу информации, которая как будто бы свидетельствует о том, что Китай вот-вот надломится. Но граждане США (впрочем, как и ЕС) все больше осознают тот факт, что предсказать исход противостояния с Пекином, в том числе в космосе и в IT-технологиях, невозможно. И это только подстегивает синофобию. Американцы, может быть, и верят, что в конце концов одержат верх в столкновении с Китаем, но всё больше убеждаются в том, что для этого потребуется не меньшее напряжение сил, чем в холодной войне.

Еще одним фактором, влияющим на рост антикитайского алармизма, является серьезный перелом в общественном сознании в отношении внешней политики Пекина. Долгое время в экспертной среде господствовало представление, что китайское государство принципиально отвергает экспансию и замкнуто исключительно на свои внутренние проблемы. Во всяком случае, до тех пор, пока мир продолжает покупать товары made in China и не покушается на внутренние дела КНР.

Конечно же, это было иллюзией. Китай никогда не переставал считать себя центром мира. И когда для обеспечения своего привилегированного положения понадобилась внешняя экспансия, она немедленно стала частью большой стратегии Пекина.

Китайские корпорации, чиновники, сотрудники служб безопасности, а иной раз и бойцы НОАК сегодня присутствуют практически на всех континентах. Пожалуй, за исключением североамериканского. В США не осталось незамеченным и довольно "ястребиное" выступление министра национальной обороны КНР Вэя Фэнхэ на очередном Азиатском саммите безопасности (также называемом Шангри-Ла диалогом) в начале июня, в котором он, по сути дела, официально подтвердил намерение Пекина силовым путем поддерживать свою экономическую экспансию.

Американская синофобия, как и плохо скрываемый в последнее время китайский антиамериканизм приобрели системный характер. Внутриполитические перемены в двух державах, несомненно, могут на время снизить градус противостояния. Но вернуть прежний глобальный статус-кво уже нереально. Суверенитето-ориентированные настроения будут усиливаться и в Вашингтоне, и в Пекине, независимо от результатов выборов в США и решений съездов КПК.

А, значит, и у России нет другого выбора, кроме упрочения собственного суверенитета и формирования третьего центра силы в мире. Иначе мы неизбежно станем ареной прокси-противостояния двух других великих держав и рискуем потерять всякую субъектность в международной политике.