"Я думаю, что необходим некий Совет мудрецов, формируемый не по национальному признаку, а по принципу компетенции. В него не должны входить политики. Вопрос о будущем человечества чересчур сложен и опасен, чтобы доверить его решение политикам! Или, например, бизнесменам, стремящимся накапливать капитал ради накопления… Я хочу высказать убежденность в необходимости, если хотите, планетараной дискуссии. Импровизации сегодня недопустимы.".
— Н. Н. Моисеев
Я различаю идею социализма и систему или, точнее, практику социализма.
Идея социализма изначально близка человеку, его глубинным представлениям, как и идеи свободы и равенства, с которыми первая неразрывно связана. С другой стороны, вполне очевидно, что они находятся в противоречии. В самом деле, свобода только усиливает неравенство людей, поскольку позволяет более ярко проявляться индивидуальности. А законы общества, стремящегося обеспечить равенство, неизбежно рождают несвободу, сдерживая проявление этой индивидуальности. Тем не менее понятия свободы и равенства живут в сознании людей как далекая и прекрасная мечта. К той же категории относится и идея социализма. Разве не она лежит в основе мифов о счастливом будущем да и всех религиозных мифов вообще? И не является ли эмпирическим обобщением тот факт, что последовательная реализация любого из подобных мифов в практике жизни рождает трагедии?
И все же не случайно идея социализма, неотделимая от идеи демократии, как и идея демократии от идеи социализма (что бы ни говорили "демократы"), органически входит — порой и бессознательно — в миропонимание большинства людей.
Человек нуждается в свободе поиска — это закон жизни, закон эволюции! И он стремится преодолеть свою ущербность, стать равным богам — это понимали ещё античные греки. Что из того, что подобные стремления противоречивы: вся наша жизнь — преодоление противоречий и поиск компромиссов, способных обеспечить наше существование и наше будущее.
Собственно такие компромиссы существовали всегда. В далеком прошлом они находили выражение в биосоциальных законах, которые управляли первобытной общиной, позднее возникли нравы и нравственность, наконец появились законы общества, определяющие структуры этого извечного компромисса сегодня. Пределом желаемого на интуитивном уровне является сочетание "абсолютной свободы" и "абсолютного равенства". Но оно, такое сочетание, принципиально недостижимо, это утопия, и к тому же опасная. Поэтому социалистическая идея — не просто возможный компромисс — это компромисс между paвенством и осознанной (необходимой для выживания общества) мерой несвободы, фиксируемой в системе нравственных идеалов и общественных законов. Для нас, людей, живущих на переломе тысячелетий, особенно важно, что по мере роста могущества цивилизации, по мере того, как человек становится равным если не богам, то природе, идеи социализма приобретают все большую практическую значимость. Особую роль она играет в понимании собственной несвободы во взаимоотношениях с природой, и поэтому я употребляю словосочетание "экологический социализм". И эта идея реализуется порой неосознанно, не целенаправленно, как все законы самоорганизации, как необходимые свершения, обусловленные логикой природы. В этом, может быть, заключена великая правда жизни — не дай нам Бог снова стать на "столбовую дорогу социальной инженерии": Но надо осознавать, чувствовать тенденции, чтобы не плыть против течения!
Именно потому, что "экологический социализм", если человечество собирается выжить, неотвратим, нам предстоит сделать определенные шаги в его сторону. Причем целенаправленно! Но шаги эти должны отвечать тенденциям развития общества, согласованности его развития с жизнью природы, а не являться "построением социализма" по шаблону, рожденному разумом некоего, может быть и очень талантливого, мудреца.
Предлагаемая работа состоит из двух частей. В первой я стремлюсь дать эскиз своего видения современного этапа общественной эволюции и его основных тенденций — как ведущих к летальному исходу, так и обнадеживающих. Они отражают противоречивость реальности, отсутствие предначертанности и, значит, открывают определенные возможности для проявления активности человека. Вторая часть — размышления о рациональном обществе, способном реализовать необходимые компромиссы и, следовательно, обеспечить дальнейшее развитие человеческого рода.
Я думаю, что такая структура объяснит мою убежденность в неотвратимости поиска компромисса между свободой и демократией (властью для народа), компромисса, который я склонен именовать социализмом. Я надеюсь на успех такого поиска, хотя порой и кажется, что мои усилия напоминают порыв Дон Кихота в его сражении с ветряной мельницей.
Впервые я употребил словосочетание "экологический социализм" несколько лет назад в одном из своих докладов. Использованный термин вызвал негодование "демократической" аудитории, и в опубликованном тексте по настоянию редактора он был мною опущен. Как теперь понимаю — зря! Я просто проявил малодушие. В настоящем же докладе обсуждается ряд обстоятельств, показывающих целесообразность использования этого словосочетания — "экологический социализм" — для интерпретации оптимистического сценария возможного развития человечества, обозначения образа жизни общества, способного сохранить себя, преодолеть экологический и общесистемный кризис, в который неумолимо втягивается земная цивилизация.
* * *
Прежде чем начать разговор о будущем, мне придется сделать несколько замечаний о прошлом.
Биосфера (включая человека) — сверхсложная динамическая система. Она эволюционирует (развивается) под действием многочисленных эндогенных (внутреннего происхождения) факторов и поступления энергии извне. Как и всякой нелинейной системе, биосфере свойственны критические, бифуркационные (от лат. bifurcus — раздвоение) состояния, когда пути возможного развития разветвляются. В таких состояниях незначительные флуктуации (отклонения) или посторонние воздействия могут качественно изменить характер дальнейшего развития. И оно в этих условиях становится принципиально непредсказуемым.
Сказанное о биосфере справедливо и относительно любых ее составляющих — в том числе процесса антропогенеза, то есть историко-революционного формирования физического типа человека, поскольку они, эти составляющие, тоже являются открытыми сверхсложными нелинейными динамическими системами.
Человечество в процессе своего развития пережило несколько бифуркаций, качественно изменивших характер эволюции. Вот некоторые из них.
Первая связана с изменением климата на подходе к четвертичному периоду, когда сократилась площадь тропических лесов и наш предок австралопитек был вытеснен в саванну видами, более приспособленными к жизни в тропическом лесу. В ту пору это были главным образом человекообразные обезьяны. Но потенциал эволюции австралопитеков оказался таким, что вместо того, чтобы погибнуть, наш предок встал на ноги, отказался от вегетарианства, превратился в агрессивного хищника и начал использовать подручный материал — палки, камни. Мозг сделался одним из основных гарантов его существования. Острота внутривидовой борьбы привела к стремительному биологическому совершенствованию, прежде всего к развитию мозга.
Однако тот потенциал развития, который был приобретен нашим предком при переходе к жизни в саванне, был однажды исчерпан, вследствие чего произошла очередная бифуркация, имевшая уже "техногенный" характер.
Человек изобрел каменный топор. Но случилось так, что свое великое изобретение он использовал не только для добычи пищи, но и в "рыцарских" боях за самку. Однако умение делать хороший топор и его использование в драке требуют совсем разных способностей. Проломленные черепа неоантропов, которые в большом количестве находили с 1959 года супруги Лики в Олдовайском ущелье (Танзания), принадлежали, вероятнее всего, как раз тем, кто свыше двух миллионов лет назад был способен изобретать новые технологии и совершенствовать орудия, позволявшие укреплять стабильность рода человеческого. Возник кризис дальнейшего развития (прогресса?). Наиболее естественным при этом было сохранение существовавших стандартов поведения неоантропов. Оно привело бы к совершенствованию биологической природы человека, но не его мозга. Человек становился бы все сильнее, все агрессивнее, однако развитие его интеллектуальных способностей, совершенствование орудий труда и оружия постепенно стали бы замедляться. И мы получили бы на Земле более умный вариант человекообразной обезьяны.
Этого тем не менее не произошло. Характер эволюции изменило возникшее табу "не убий!", и оно (в совокупности с рядом других) разрешило кризис в пользу умного, а не сильного и агрессивного. Утверждение этого табу шло стандартным путем эволюции. В основе был по-прежнему отбор. Но теперь он происходил главным образом на уровне организационных, общественных структур. Те роды, орды, племена или иные сообщества неоантропов, которые следовали этому запрету, имели более дисциплинированные боевые дружины, лучшее оружие и т. д. Вероятно, все остальные потомки австралопитеков, в том числе и создатели мустьерской культуры неандертальцы, по этой причине и были стерты с лица Земли. Остались одни кроманьонцы. Одновременно шло постепенное затухание внутривидовой борьбы, биологическое совершенствование замедлялось, и главной характеристикой развития становилось развитие системы нравов (то есть нравственности) и общественных институтов.
Но однажды и этот потенциал был исчерпан: произошла еще одна бифуркация. Это случилось совсем недавно, в начале голоцена.
Совершенствование каменных орудий и изобретение метательного оружия привело к быстрому уничтожению крупных копытных. Была подорвана основа пищевого рациона человека времен неолита. Прокормить старыми способами разросшееся население было уже нельзя. Существуют основания думать, что население Земли тогда сократилось во много раз. Однако далее произошли события, которые опять-таки было невозможно предсказать заранее и которые снова качественно изменили характер эволюции: были изобретены земледелие и скотоводство.
Эти события не только многократно увеличили пищевые ресурсы человека, но и качественно изменили характер его эволюции (теперь уже общественной): возникла частная собственность и были заложены основы всех современных цивилизаций. Поскольку производственные возможности стали значительно превосходить минимальные потребности выживания, начало формироваться общество с новой структурой потребностей, которое мы называем сегодня обществом потребления. С этого момента, собственно, и началась история, хотя до её первых письменных памятников оставалось еще пять или шесть тысяч лет. Мы и сейчас живем в рамках тогда возникшей цивилизационной парадигмы — при непрерывном росте потребностей и сохранении изначальных представлений о природе как о неограниченном резервуаре, позволяющем эти потребности удовлетворять.
Итак, развитие человеческого рода прошло через ряд катаклизмов, исход которых предсказать заранее было невозможно. История человечества неоднократно могла прерваться!
Это одна из основных иллюстраций логики природы.
Сегодня обсуждением вопросов, связанных с надвигающимся экологическим кризисом, занимаются не только ученые и общественные деятели, но и политики. Им посвящено огромное количество научных работ и множество публикаций в средствах массовой информации. Но я думаю, что сама проблема поставлена не очень правильно. Конечно, опасность кризиса очевидна. Более того, и без научных исследований видно, что мы втягиваемся в эпоху экологического кризиса и его интенсивность все нарастает — достаточно посмотреть, что происходит с городами, как растут свалки, что мы пьем и чем дышим. Но мне представляется, речь должна идти о гораздо большем, чем просто об экологическом кризисе.
Я убежден, что планетарное сообщество стоит на пороге цивилизационного кризиса: потенциал развития, порожденный предшествующей бифуркацией, в результате которой возникли все современные цивилизации, а следовательно, и общество потребления, ИСЧЕРПАН! Или почти исчерпан. Во всяком случае в рамках существующих цивилизаций и принятой ныне системы ценностей экологический кризис непреодолим. Никакие чисто технические средства нас не выручат из беды. Либо человечеству предстоит путь деградации, либо ему придется качественно изменить сам характер цивилизации, а значит, и структуру общечеловеческих ценностей, и социальную природу общества. Другими словами, мы стоим на пороге перестройки нашего образа жизни и характера развития процесса антропогенеза, по грандиозности сравнимой с описанными выше бифуркациями. Однако есть и новые особенности. Отличие, например, от неолитического кризиса состоит в том, что теперь мы способны предвидеть возможность катастрофы (не её последствий, а самой катастрофы) и постараться не допустить втягивания человечества в новый виток непредсказуемости.
Для объяснения своей точки зрения и возможного оптимистического исхода придется изложить, какими мне представляются потенциальные варианты развития общепланетарного общества в зависимости от действий, которые окажется способным предпринять современное человечество.
Любой сценарий будущего развития — неизбежное переплетение нескольких природных механизмов (процессов), составляющих суть самоорганизации природной среды и общества на нынешнем этапе антропогенеза. Я подчеркиваю: природных, ибо эти механизмы и есть проявление эволюционных факторов. Они возникли сами собой и даже сегодня не управляются разумом, ибо человечеству еще очень далеко до эпохи ноосферы, когда будут выполнены заветы Вернадского и люди примут на себя ответственность за развитие и общества, и природы. Эти механизмы — следствие природы человека и социальных условий, сложившихся в процессе общественной эволюции. Из их множества я остановлюсь на трех — они активно проявили себя в XX веке и их взаимодействие будет определять наш завтрашний день:
— Создание и распространение техники, то есть "второй природы", и её постепенное овладение человеком;
— Механизм взаимодействия цивилизаций;
— Формирование "мира ТНК" (транснациональных корпораций) и постепенное превращение экономики планеты в единую систему.
Каждый из этих механизмов — сложнейшее явление, требующее серьезного и подробного анализа, что выходит за рамки данного доклада. Тем не менее для того, чтобы представить возможные альтернативы будущему и понять место идей коэволюции, "экологического социализма", эпохи ноосферы и других, по выражению профессора Б. М. Миркина, "спекулятивных, хотя и привлекательных", я вынужден конспективно дать представление о каждом из этих механизмов. Прежде замечу, что все происходящее в материальной сфере неотделимо от развития духовного мира человека и его миропредставлений, которые изменяются гораздо медленнее, чем условия материальной жизни. Это рассогласование, если его игнорировать, может иметь катастрофические последствия.
Прогресс техники вступил на рубеже 1960−70-х годов в новую фазу — стали возникать так называемые высокие технологии, основанные на возможности широкого использования компьютеров и другой информационной техники. Этот процесс имел следствием не только резкое расширение материальной базы современных цивилизаций, но и повлек существенные социальные сдвиги. В частности, он уже привел к значительному снижению энергозатрат на единицу произведенной продукции. Темпы роста энергопотребления замедлились, но не настолько, чтобы можно было говорить о возможности предотвращения экологического — прежде всего энергетического — кризиса чисто техническими средствами.
Кроме того, человечество вряд ли способно обойтись без черной металлургии, химической промышленности и других видов производств, чрезвычайно загрязняющих окружающую среду и — самое главное — включающих в круговорот веществ природы не свойственные ей компоненты. Последнее особенно опасно, так как грозит потерей устойчивости квазистабильного состояния биосферы, необходимого для существования человека. Того состояния, которое еще в 1920-е годы нашего века Эрвин Бауер назвал "устойчивым неравновесием"!
Перед людьми стоит проблема освоения "второй природы" — природы, ими же и созданной. Ведь могущество "второй природы" уже таково, что неосторожное с ней обращение может иметь самые трагичные последствия для всего человеческого общества. Но люди еще не осознали, что если они нарушат стабильность биосферы, то кажущиеся им незначительными воздействия могут перевести биосферу в состояние, исключающее возможность обитания в ней человека. Между тем такая угроза получила уже и экспериментальные подтверждения.
В 1970-х годах в Вычислительном центре Академии наук СССР была создана вычислительная система, имитирующая функционирование биосферы как целостной системы. С ее помощью были изучены, в частности, вероятные последствия ядерных войн и впервые установлена возможность эффекта "ядерной ночи" и "ядерной зимы". Мы могли проследить относительно далекие последствия подобных воздействий и представить особенности новой биосферы, когда она возвращалась в квазистабильное состояние. И новое состояние никогда не было эквивалентным исходному! Распределение температур, структура циклонов и даже морских течений становились совсем иными. Не говорят ли эти компьютерные эксперименты о возможности катастрофической перестройки самой структуры биосферы под воздействием человеческой активности?
Конечно, речь шла о крупномасштабном воздействии на биосферу. Но катастрофические последствия могут возникнуть и при значительно меньших воздействиях. И может быть, не климатические изменения окажутся причиной необратимой катастрофы. Вот один пример. За время, пока ядерные взрывы в воздухе не были запрещены, концентрация радиоактивного углерода в атмосфере возросла на 60%. А любой изотоп углерода включается в пищевые цепи и действует на мутационные процессы. Возможно, мы все уже так или иначе "заражены", то есть наш генетический код деформирован. А ведь выбросы радиоактивного углерода могут быть не только от ядерных взрывов.
Еще один антропогенный фактор — выбросы хлорсодержащих фреонов (основного хладагента наших холодильников), разрушающих озоновый слой.
Таким образом, от качества освоения "второй природы", от нашего понимания опасностей, которые связаны с ее существованием, зависит сам факт сохранения человека на планете.
И все это не фантазия, а реальность!
Не меньшее значение для будущего имеют социальные и цивилизационные последствия характера развития "второй природы". Здесь я ограничусь упоминанием лишь одного обстоятельства. Новые технологии как в промышленности, так и в сельском хозяйстве резко уменьшают количество людей, необходимых для жизнеобеспечения современного общества. Уже в ближайшие десятилетия необходимое количество занятых в сельском хозяйстве вряд ли будет превосходить 3% располагаемых трудовых ресурсов, а в промышленном производстве — 6−8%. Безработица медленно, но неуклонно растет. И что делать с "лишними" людьми, современное общество не знает. В рамках сегодняшнего социального устройства, современной структуры рынка проблема безработицы мне представляется неразрешимой. Пособие по безработице — не выход из положения, как бы оно велико ни было: человек остается человеком лишь тогда, когда у него есть ДЕЛО. А рынок, во всяком случае такой, каким он сегодня является, будет создавать рабочие места только сообразно тем сиюминутным доходам, которые он сулит работодателю.
На протяжении последних веков европейская (в последние два столетия — евро-американская) техногенная цивилизация была абсолютным лидером развития планетарного сообщества. Сейчас ситуация может измениться, причем кардинальным образом и достаточно быстро. Через несколько десятилетий мир, вероятнее всего, сделается неузнаваемым. И дело не только в развитии техники и производительных сил.
Если мы задумаемся о причинах фантастического многообразия цивилизационной палитры, различных оттенков и даже основ "цивилизационных парадигм", то неизбежно в числе основополагающих причин этого мы укажем на разнообразие природных условий жизни народов и на особенности развития техники — процесса во многом стихийного и не контролируемого человеком, связанного с его менталитетом, традициями жизни и всем тем, что принято называть цивилизацией.
Сначала, ещё в конце неолита, в долинах больших рек стали возникать земледельческие цивилизации. Четкая привязка к собственному местообитанию и к климатическим циклам, определявшим эффективность земледелия, обусловила в качестве основной ценности, гарантирующей жизнь и благополучие сообщества — рода, деревни, племени — воспроизведение собственного образа жизни. Такая "цивилизационная парадигма" была для первых земледельцев жизненной необходимостью. Очаги ранних земледельческих цивилизаций были прообразами современных цивилизаций традиционного типа. Несмотря на различия, всем подобным цивилизациям свойственны коллективизм, почитание старших, стремление к воспроизведению своей культуры и образа жизни. Роль индивидуальности здесь резко принижена: все надо делать сообща и главная ценность индивида — качественное выполнение порученной работы и традиционных обязанностей.
На периферии земледельчества на одну-три тысячи лет позже стал возникать совсем другой мир: начали формироваться скотоводческие цивилизации. Их особенность — необходимость к перемене мест, высокий профессионализм в военной области (его порождала прежде всего борьба за пастбища) и личная инициатива. Эти цивилизации стали прообразами современных технотронных (или техногенных) цивилизаций Европы и Америки.
Со временем динамичные цивилизации Севера, возникшие в условиях суровой и бедной природы, начали наступление на благодатный и богатый Юг. Классический пример — покорение варварами-ахейцами минойской цивилизации и возникновение крито-микенской культуры. Но не только она, а и все современные цивилизации — результат смешения этих двух начал: традиционного общества и технотронного, итог сложнейших переплетений судеб народов. Тем не менее некоторые особенности цивилизаций чрезвычайно устойчивы и прослеживаются сквозь тысячелетия. Вот почему, несмотря на условность, дихотомия "традиционность и техногенность", имеет смысл и ниже будет мною использоваться.
Античные греки — своеобразные "отцы" техногенных цивилизаций Европы и Америки. Возникновение науки, использование её достижений, создание новых орудий и техники, географические открытия, возникновение новой организации жизни — все это определило бесспорное лидерство европейцев, наследников античного мира Средиземноморья. Однако лидерство это не вечно. Современная техника, новые условия жизни меняют иерархию цивилизаций.
Сегодняшнее взаимодействие цивилизаций нельзя понять, не связав его с особенностями современного этапа научно — технического прогресса. Я хотел бы обратить внимание читателя лишь на два обстоятельства.
Первое — внедрение новых технических идей и особенно частая смена и неизбежное усложнение номенклатуры производства требуют высокого уровня образованности исполнителей. И часто использование в качестве рабочего, прежде всего на сборке и отладке нового изделия, человека с высшим техническим образованием бывает выгоднее, чем привлечение специалиста с узкопрофессиональным образованием типа ПТУ. Первыми это поняли в странах Тихоокеанского региона, многие из которых уже давно обогнали Англию и США по количеству студентов университетских колледжей на тысячу человек населения страны.
Второе — создание изделий "высоких технологий" требует исключительной технологической дисциплины. Оказывается, что тихоокеанские цивилизации, которым свойственно почитание старших, а высшая ценность — качественное выполнение порученной работы, более приспособлены к тиражированию подобных изделий. Возникают новые формы организации производства, мало похожие на систему, которая возникла во времена Форда. Попытка японцев внедрить новые схемы организации на заводах, принадлежащих японцам в США, окончилась неудачей: американцы не смогли принять не только их организационные структуры, но и саму манеру работать.
Все это заставляет думать, что роли цивилизаций будут постепенно меняться и, возможно, новые волны модернизации начнут идти не с Запада на Восток, а в обратном направлении. Вестернизация и модернизация перестанут быть синонимами.
Однако далеко не все традиционные цивилизации воспринимают подобным образом современную экспансию технического прогресса. Успешное использование и воспроизведение современных "know how" требуют определенной степени либерализации общества, особенно в области разнообразия организационных форм деятельности, а значит, и жизни. Но это невероятно трудно для стран с идеологией шариата. И не случайно мусульманин Каддафи легче находил общий язык с безбожниками коммунистами, чем с верующими западноевропейцами. Описанное обстоятельство — одна из важнейших причин возникновения пояса напряженности, который протянулся от стран Магриба до Филиппин. Здесь цивилизационные границы легко могут превратиться в "горячие" фронты.
Итак, мы видим, что механизмы взаимодействия цивилизаций способны нарушить сегодня иллюзорную стабильность мира и создают совсем новую геополитическую картину, а разноцветие цивилизационной палитры формирует основу для широкого поиска возможных организационных форм существования общества. Никогда ничего не бывает однозначно "плохо" или однозначно "хорошо". Важно видеть тенденции и уметь устанавливать согласие в общих интересах.
На описанном фоне разворачивается активность самого мощного и быстроразвивающегося современного механизма — механизма функционирования системы транснациональных, прежде всего финансовых, корпораций, который я условно буду называть "миром ТНК".
Транснационализация и монополизация капитала начались еще на грани XIX и XX веков. Стало возникать то, что многие называли империализмом. Марксисты объявили эту форму развития капитализма его последней стадией, за которой неизбежно должна следовать новая формация, которую стали именовать социализмом. Но ситуация оказалась значительно сложнее, чем виделась теоретикам марксизма, и не только им.
В послевоенные годы процесс формирования "мира ТНК" не просто интенсифицировался — он являет собой механизм, определяющий судьбы планеты. Экономика быстро превращается в единый мировой организм, становым хребтом которого и становится система ТНК. Сегодня этой системе принадлежит около трети производственных фондов, в ее рамках производится около 45% продукции, она контролирует более 80% перемещения капиталов и практически весь рынок "Know how".
Сегодня "мир ТНК" — это сила, определяющая основные процессы, протекающие в планетарном сообществе. Она перестраивает, видоизменяет и сам капитализм. Последний, конечно, продолжает оставаться капитализмом со всеми присущими ему атрибутами. Однако в его структуре происходят изменения, которые можно назвать тенденцией социализации: компромисс между свободой и равенством сдвигается в сторону равенства, а многие табуированные атрибуты несвободы делаются более осознанными.
Однако "мир ТНК" определяет не только экономику, но и большую политику развитых государств. Кто-то из американских президентов (кажется, Трумен) однажды сказал, что нефтяной картель олицетворяет политику США. Теперь ситуация стала обратной: можно сказать, что политика США олицетворяет интересы нефтяного картеля. Такое условное выражение весьма адекватно отображает реальность.
"Миром ТНК" никто не управляет, для него не существует государственных границ, он живет по законам картельных соглашений, делящих между собой планетарный доход, и по законам планетарного рынка, который очень мало похож на тот рынок, который изучал Рикардо и о котором пекутся наши "демократы". Но тем не менее рынок остается рынком. В первую очередь это означает, что благодаря превращению планеты в единый экономический организм определяющим фактором развития является общественная производительность труда. Регионы, в которых она выше среднего уровня, становятся аккумулятором капиталов, ресурсов и… мозгов! Уже возник своеобразный насос, перекачивающий в развитые, преуспевающие государства капиталы, ресурсы и таланты стран отсталых, которые мы еще недавно называли развивающимися. Сегодня этот термин все меньше и меньше отвечает реальности, поскольку их шансы сделаться развитыми сокращаются, как шагреневая кожа.
Но насос действует и в обратном направлении. Без черной металлургии, химических и других производств, загрязняющих окружающую среду, человечеству уже не обойтись. Все они постепенно перемещаются в отсталые страны, ухудшая там и без того неблагополучную экологическую обстановку, сокращая продолжительность жизни людей. Разрыв в уровне жизни по сравнению с развитыми странами продолжает увеличиваться. Вот почему этот насос хочется назвать дьявольским. Он обрекает на деградацию — не только экономическую, но и генетическую — 5/6 населения земного шара! Однако ни одна страна сегодня не может оказаться вне "мира ТНК". Это смертельно для любой экономической системы. Времена изолированных национальных экономик окончились навсегда.
Выводы из сказанного очевидны. Функционирование этого нового мира, сложившегося в конце нынешнего века, происходит на фоне надвигающегося экологического кризиса и при господстве сознания, ориентированного на условия жизни прошлых веков. Совокупность описанных обстоятельств может иметь самые трагичные последствия, если в судьбу людей не вмешается формирующийся "разум человечества". Оружие тоже, заметим, обоюдоострое!
Итак, человечество стоит на пороге нового цивилизационного кризиса. В конечном счете он будет определяться нарушением экологической стабильности — человечество уже давно живет "не по средствам". Порядок в доме надо как-то перестраивать. И перестройка уже началась. Но, увы, не в том направлении, которое может служить благополучию рода человеческого!
Однако происходящее неоднозначно, и исходы могут быть разные. Надвигающийся экологический кризис пока явится лишь неким фоном, на котором станут разворачиваться события, определяемые тремя механизмами, о которых шла речь в предыдущих разделах работы. Этот кризис сработает позднее, и его форма и интенсивность будут зависеть от хода ближайших десятилетий и тех усилий, которые предпринимает человечество.
Эти усилия должны отвечать прежде всего духу гуманизма. Паскаль сказал однажды, что истинный гуманизм — это способность человека и человечества говорить самим себе правду. А сегодня эта "правда" сводится к "формуле" типа sustainable development, принятой в Рио-де-Жанейро и переведенной в России как устойчивое развитие. Это направление воспринято, во всяком случае в развитых странах, в качестве панацеи от всех грядущих бед. Я глубоко убежден, что подобные "формулы" — не более чем попытка найти приемлемую форму для реализации идеи "золотого миллиарда", то есть обеспечения благоприятных условий жизни лишь для шестой части человечества, куда "дьявольский насос" будет перекачивать блага всей остальной Земли!
С высокой степенью достоверности можно утверждать, что ближайший ход событий достаточно предсказуем. "Насос ТНК" будет работать все интенсивнее, благосостояние развитых стран будет по-прежнему возрастать, экономика развиваться, хотя неизбежны и кризисные явления. Центр тяжести экономического роста постепенно переместится. Но самое главное — разрыв между передовыми и отсталыми странами все также будет угрожающе увеличиваться. Общая напряженность возрастет, причем наиболее опасной станет граница, отделяющая мусульманский мир от тех регионов планеты, в которых утвердилась евро-американская цивилизация. На таком фоне особенно обострится борьба за ресурсы.
Несмотря на это, думаю, что никаких катаклизмов планетарного масштаба в ближайшие десятилетия не случится. Для подобного прогноза, на мой взгляд, есть ряд оснований.
Прежде всего, механизмы "мира ТНК" в сочетании с цивилизационными особенностями еще более рельефно выделят группу развитых стран, которые будут продолжать, если пользоваться спортивной терминологией, "уходить в отрыв" от остального мира. Их уже принято называть странами "золотого миллиарда". Во многих из них начнут развиваться демократия в евро-американском (скорее, чисто американском) понимании, решаться основные социальные проблемы и утверждаться — в том же смысле — принципы "общечеловеческих ценностей". Остальные страны, т. е. 5/6 населения планеты, будут и дальше погружаться в пучину бедности, из них будут выкачиваться ресурсы и "мозги", их территории превращаться в свалки опасных отходов, а длительность жизни населения сокращаться.
В формирующейся планетарной структуре воцарятся два стандарта: один — для стран "золотого миллиарда", которые превратятся в экологически благоприятную "деревню" с демократической организацией жизни и высокой степенью социальной защиты на уровне, если угодно, социализма, другой — для остального мира, где о демократии и правах человека станут вспоминать по торжественным случаям и призывам ООН.
Такой порядок не может сохраняться сам собой: мир "золотого миллиарда" станет миром своеобразного тоталитаризма. Для его поддержания необходима вооруженная сила — планетарный жандарм, и он уже существует, его не надо придумывать. Это США — единственная сверхдержава. Постепенно проигрывая в экономическом плане, она сохранит свою военную мощь и в ближайшие десятилетия останется военным гегемоном. Такое положение будет выгодно другим странам "золотого миллиарда", оборонные расходы которых благодаря этому предельно сократятся. Подобная ситуация позволит странам Европы и Тихоокеанского региона продолжать наращивать свою экономическую и интеллектуальную мощь и тем самым создаст альтернативу доживающему последние десятилетия Pax Americana.
Свои жандармские функции США успешно выполняют, поскольку они диктуются интересами "мира ТНК": события в Персидском заливе и Югославии показывают их возможности. Америка не собирается отказываться от этой роли — она льстит самолюбию высокопатриотичного народа США, где ещё многие полагают, что военная сила является определяющим фактором мирового престижа и экономического процветания. Вот почему я полагаю, что в ближайшие десятилетия каких-либо крупномасштабных (общепланетарных) событий катастрофического характера ждать не следует. Хотя будет множество локальных конфликтов, а глобальные проблемы человечества останутся, как и ныне, лишь неким флером, прикрывающим угнетающую реальность.
Другими словами, я считаю, что в ближайшие десятилетия на нашей планете может утвердиться новая форма тоталитаризма, обеспечивающая демократию и процветание в странах "золотого миллиарда" за счет остального мира.
Однако носитель планетарного тоталитаризма — система стран "золотого миллиарда", — несмотря на внешнюю монолитность, постепенно начнет терять свою устойчивость, прежде всего вследствие внутренней эрозии. В самом деле, внутри этих стран уже существуют и будут нарастать противоречия и борьба за передел планетарного дохода. Подчеркну — не за будущее человечества, а за передел планетарного дохода! Эти противоречия приобретут не только экономический, но и цивилизационный характер: очень трудно иметь в одной "упряжке" столь разные по характеру цивилизации, как японская и американская (этого различия стараются не замечать, отчего оно не становится менее значимым). Однако возникающие конфликты не потребуют действий жандарма — все должно ограничиться нарастанием внутренней напряженности, конкуренции (соревнования) правящих финансовых элит. В принципе, на планете уже начал формироваться некий финансовый "надкласс" — международная элита, объединяемая прежде всего корпоративными интересами. Её существование играет определенную стабилизирующую роль. Я убежден, что она еще долго сможет находить способы разрешения возникающих противоречий внутри "мира ТНК".
Точно так же будут расти противоречия с исламским миром. Но здесь, вероятнее всего, уже не удастся обойтись без силовых действий жандарма. Однако, как показывает имеющийся опыт, до вселенской катастрофы дело, скорее всего, не дойдет: США сумеют достаточно эффективно гасить недовольство отдельных народов — уж очень различны "весовые категории" усмирителей и усмиряемых. А противоречия внутри самого исламского мира не позволят ему создать эффективную коалицию. Но будет нарастать локальный терроризм.
Я думаю, что для стран "золотого миллиарда" опаснее та эрозия "мира ТНК", которая будет происходить из-за неизбежного снижения потенциала рынка в отсталых странах, то есть связанная с сокращением мирового дохода. Вероятнее всего, начнется медленная деформация рынка, который во все большей степени станет ориентироваться на потребности стран "золотого миллиарда". Это очень опасная тенденция, ибо богатые страны сами по себе без подпитки извне не смогут поддерживать современный уровень потребления. В какой степени им удастся преодолеть сокращение рынка отсталых стран, сказать трудно: потенциал "мира ТНК" отнюдь не исчерпан. И процесс ослабления того порядка, который я назвал тоталитаризмом нового образца, может тянуться десятилетиями.
Особую роль предстоит сыграть Китаю, формирующему свой собственный "китайский миллиард". По-видимому, лет через двадцать он может стать второй военной сверхдержавой, и это обстоятельство качественно изменит геополитическую обстановку.
Но и на китайском небе далеко не все безоблачно. 10% ежегодного роста ВНП — аргумент весьма весомый, но не абсолютный. Сумеет ли Коммунистическая партия Китая сохранить монолитность страны, сдержать демографический рост и обеспечить уровень жизни, безопасный для внутренней стабильности? Ответить на такие вопросы пока очень непросто. Кроме того, идеологическая основа социального строя, который формируется в нём, тоже может оказаться, как это случилось в нашей стране, своеобразным камуфляжем. В результате Китай, возможно, и найдет своеобразный компромисс с "миром ТНК" за счет своего ему подчинения (как случилось в России). Все это станет ясным в самые ближайшие годы нового столетия.
Наибольшие трудности порядок "нового тоталитаризма" встретит при реализации экологического императива. По существу вопрос стоит так: либо человечество втянется в новую бифуркацию и тогда ему грозит более или менее быстрая деградация, либо оно сможет создать иную цивилизацию, обладающую обновленной системой ценностей.
В первом случае общество, вероятнее всего, не сможет преодолеть катастрофу. Борьба за убывающие ресурсы постепенно расшатает систему "нового тоталитаризма", борьба за выживание переведет "холодные" фронты в горячие. При наличии ядерного оружия это равносильно гибели человека как биологического вида. Биосфера в каком-то виде сохранился на планете, но без человека.
Я думаю, что формирующийся мировой порядок окажется неспособным целенаправленно изменить свою структуру и обеспечить такое устройство, которое сможет реализовать экологический императив и сформировать необходимую социальную систему. Об этом свидетельствуют низкая эффективность деятельности Организации Объединенных Наций и тех международных конвенций, манифестов и хартий, которые почти ежегодно появляются в печати. Нужна СТРАТЕГИЯ — стратегия развития человечества, в основе которой лежат истинный гуманизм, правда, умение не врать, хотя бы самим себе.
О причинах появления мифов, их необходимости и, если угодно, об их неизбежности как составляющих миропредставления я уже много раз говорил в своих работах, особенно тогда, когда речь шла о вопросах, посвященных проблемам философии истории. Человек не может не задумываться о своем будущем. А картина того, что его ожидает, неизбежно носит мифологический характер. По-другому и быть не может — горизонт предвидения очень недалёк.
В этой части работы я позволю себе пофантазировать и попробовать выстроить свою утопию, основанную на той логике природы, той логике истории, о которых я постарался рассказать в предыдущих разделах, как и о тех сценариях, которые они порождают. Первую часть я тоже закончил мифом — попробовал наметить черты СТРАТЕГИИ, необходимой для продолжения истории развития homo sapiens. В этой части я поведаю, какой мне видится планетарная организация общества, способная сформулировать и реализовать подобную СТРАТЕГИЮ.
История знает множество утопий и антиутопий. Но то, о чем я хочу сказать, это представление не об "идеальном обществе" — в существование подобного общества "а ля Тейяр де Шарден" или основанного на реальном гуманизме Маркса я просто не верю, — а попытка увидеть общество, которое окажется способным преодолеть неизбежный кризис и обрести нужную потенцию для своего дальнейшего развития. Делая такую попытку, я думал лишь о тех особенностях общества, которые действительно необходимы для выживания человечества в посткапиталистические времена.
Конец XX века поставил человечество и биосферу в совершенно новые условия существования, для которых традиционные стандарты жизни вряд ли окажутся пригодными. Новые формы существования проявятся — и уже проявляются — во всех сферах жизнедеятельности: экономике, культуре, этнических отношениях, особенностях гражданского общества и т. д. И они станут определяющими, если… если люди проявят необходимую общую волю, ясное понимание бесперспективности пользования старыми стандартами и ориентации на пропагандируемые ныне "общечеловеческие ценности", тем более в их современном поп-исполнении!
Но, может быть, именно в этом и заключается утопичность моей конструкции? Может быть, люди никогда не откажутся от стремления воровать, жить за счет других, заменять истинную демократию, неотделимую от идеалов социализма, той "демократией", которая поощряет их быть мерзавцами, пренебрегать этическими принципами, декларируемыми всеми мировыми религиями, независимо от религиозных мифов, которые лежат в их основании?
Вот некоторые факты, ставящие меня в положение Дон-Кихота, воюющего с мельницами.
Мы — свидетели формирования единого общепланетарного экономического организма. Зависимость людей друг от друга, при всей их внешней разобщенности, становится пугающей: они уже не могут жить друг без друга. Конец века подвел человечество к рубежу, за которым оно становится единым организмом и приобретает общую цель, которую, может быть, не все пока осознают: общепланетарный гомеостаз. Никакое государство, даже США, самостоятельно не сможет обеспечить собственную стабильность. "Железные занавесы" исчезают сами собой — они для всех смертельны!
Однако у этого в муках рождающегося организма пока еще нет института, формирующего общее понимание ситуации и — самое главное — общую ВОЛЮ; института, способного направить усилия людей на достижение этой общей цели. Люди еще не осознают происходящего и живут в оковах собственного локального эгоизма, как это было во времена палеолита. Они еще не осознают, что несмотря на разноцветие палитры цивилизаций, без которого человечество просто не выживет, неизбежна некая стандартизация во взаимоотношениях с природой на основе как бы свода новых биосоциальных законов (о них я упоминал при описании управления жизнью людей в доисторические времена). Хотя "все возвращается на крути своя", природа этих законов будет уже совсем иной, ее сформирует не природа, а коллективный разум человека.
То обстоятельство, что ойкуменой людей сделалась вся планета и что человечество обретает черты организма, то есть общую цель и определенную потенцию для её достижения, позволяет говорить об экологическом императиве как о некой общепланетарной системе запретов и о желаемом состоянии общества, способного в рамках экологического императива обеспечить развитие цивилизации в данных конкретных природных условиях. В этом состоянии планетарное сообщество должно не содействовать деградации тех или иных цивилизаций, а наоборот — поддерживать и развивать их многообразие и их способность к адаптации, то есть обеспечивать их sustainability.
Такое общество я и буду называть рационально организованным.
Это ещё не общество ноосферы, и тем более не социализм, каким он представлялся мыслителям — социалистам XX века. Но я думаю, что общество эпохи ноосферы, если оно состоится, обязательно будет обладать рациональной организацией. Таким образом, основной смысл моей утопии — это вера в то, что может существовать общество, способное следовать принципам экологического императива, и что оно не будет противоречить логике природы и природе человека!
Я всегда стараюсь подчеркнуть невозможность реализации экологического императива без императива нравственного. Последний не может не содержать в себе основных идей Нагорной Проповеди и желания создать на Земле такой порядок, при котором люди получали бы благ земных и духовных в меру своих усилий и стремились отдавать свои способности обществу. Без этого будущность человека, если он хочет остаться человеком, бесперспективна!
Вот почему я и употребляю выражение "экологический социализм".
В одной из своих лекций я предложил называть общество рационально организованным, если оно способно существовать в гармонии с природой, согласовывать логику природы и логику истории. И сам же отнес возможность существования такого общества к числу утопий. Логично ли это? Как всегда, — и ДА, и НЕТ! Да, утопия, поскольку современное общество не способно отказаться от идеологии потребления, и — нет, так как без утверждения подобных принципов люди просто не выживут.
Впоследствии я много думал о рациональном обществе и пришел к выводу, что мое определение, несмотря на свою противоречивость, имеет смысл. Рационально организованные общества не раз уже возникали в истории, однако непременно разрушались, ибо люди не понимали и не ценили того, чем владели. Главное — не понимали! Но это в прошлом. В нынешних же условиях рациональная организация и в самом деле кажется утопией. Особенно после конференции в Рио-де-Жанейро и абсолютизации принципа sustainable development, принятого в качестве некоего универсального рецепта, демонстрирующего интеллектуальную ущербность и нравственную несостоятельность современного общества.
Заметим, что понятие рациональной организации общества, которое я предложил и использую к числу традиционных характеристик общественного устройства. Также оно не имеет никакого отношения и к каким-либо футурологическим моделям, подобно представлению о социалистическом обществе или реальном гуманизме Карла Маркса. Не связано оно и с какой-либо формацией. Данное понятие отражает взаимоотношения природы и общества, способность последнего развиваться в гармонии с природой, притом в конкретных условиях — географических, исторических, при данном уровне производительных сил и особенностях технологического состояния цивилизации, иными словами, способность фактически осуществлять принцип коэволюции (лат. со — совместно; коэволюция — совместное развитие. — Ред.) человека и природы.
Таким образом, представление о рациональном обществе — элемент общей эволюционной парадигмы. На каком-то этапе своего развития общество может обладать рациональной организацией, а затем терять это свойство. При появлении, чаще всего стихийном, той или иной основы технологического и социального развития оно на какое-то время может обрести свойства рациональной организованности, а затем, тоже в силу стихии самоорганизации, лишиться их и поставить себя тем самым под угрозу деградации. Причины разрушения рациональной организации могут быть как внешними, связанными, например, с климатическими изменениями, так и внутренними, определяемыми, скажем, пороками социальной структуры, невежественностью населения, амбициями сильных мира сего и множеством иных причин.
Прекрасной иллюстрацией является история возвышения и гибели государства Шумер (на территории юга современного Ирана) в четвертом тысячелетии до нашей эры. Оно родилось в низовьях Тигра и Евфрата, в окрестности их общего русла, которое теперь называется Шат-эль-Араб, в благодатной и плодородной низменности, которой недоставало только влаги. Шумеры, скорее всего, первыми на Земле стали использовать поливное земледелие, и природа расцвела в их стране удивительным цветом. За относительно короткое время они создали поистине замечательную культуру и, вероятно, первую в мире письменность — знаменитую клинопись. Но так было лишь до поры до времени. Их культура погибла от собственных рук, от чрезмерного желания получить от земли больше, чем она могла дать, то есть от невежества и жадности.
Не зная возможных последствий поливного земледелия, шумеры постепенно превратили свои богатые земли в солончаки. Урожаи стали падать, люди беднеть и страна без сопротивления досталась алчным соседям. Более того, мир вообще забыл о существовании шумеров. Даже ассирийцы, их прямые наследники, не предполагали, что они используют шумерский алфавит. Эту великую цивилизацию археологи открыли только в двадцатых годах ХХ века. Цивилизация шумеров, создав в период своего расцвета рациональную организацию, даже не поняла этого! И не сумела воспользоваться благами "рациональности".
Нечто подобное мы видим и в истории кочевых народов, которые на какое-то время создали рациональную организацию, легшую в основу возникновения великих империй кочевников. Скот был нужен процветанию степи: своими копытцами животные рыхлили почву, обогащая её кислородом и удобряя. Степь расцветала. Но это тоже было до поры до времени. Чрезмерный выпас скота, как и переувлажнение земли, приводил к деградации почвы, степь беднела и цивилизации были уже неспособны справиться с недостатком пищи и других ресурсов. Начиналась деградация! Или… переселение.
Точно так же все великие цивилизации прошлого, несмотря на их достижения в культуре, влияние на последующую историю, не сумели — во всяком случае в течение более или менее продолжительного времени — создать и поддерживать рациональную организацию. Своей деятельностью они обостряли противоречия с природой и снижали потенциал развития — разрушали плодородие почвы, уменьшали разнообразие живого мира и т. п., — а в результате подводили свои страны к экологическим кризисам, даже не понимая этого. И в конечном итоге сходили со сцены истории.
Развиваемая система взглядов не позволяет считать рациональной в какой бы то ни было степени, и организацию современных цивилизованных государств, поскольку в первую очередь именно они нарушают гармонию во взаимодействии природы и общества и ускоряют надвигающийся экологический кризис. Именно они наиболее отчетливо демонстрируют несоответствие тех глубинных инстинктов стяжательства и агрессивности, которые заложены в нас ещё во времена борьбы с саблезубыми тиграми, и потребностей гуманистического восприятия действительности, которое необходимо в век атомного оружия.
Таким образом, мерой рациональности общественной организации, на мой взгляд, является степень согласованности стратегии общества и логики природы, которая не гарантирует, но предоставляет потенциальную возможность стабильного существования общества, способность предотвращать опасные для будущего кризисные ситуации. Поскольку человек живет в мире, который все время изменяется (и не без его участия), то представление о конкретных особенностях рациональности также меняется со временем. Поэтому в настоящем разделе работы я буду говорить о тех чертах организации общества, которые ему необходимы в современных условиях, требующих выполнения экологического императива. Именно чертах, поскольку мы ещё очень далеки от понимания того, как человечество должно организовать свою жизнь и деятельность, чтобы оказаться в силах воплотить общие соображения о коэволюции человека и окружающей среды в реальную систему действий и запретов, достаточных для продолжения истории рода человеческого.
Мы действительно плохо представляем ту моральную основу, которая необходима для обеспечения нашего общего будущего. Мне все-таки хочется назвать ее "экологическим социализмом"!
Позвольте обратить внимание на два обстоятельства, которые мне представляются фундаментом современных процессов общественной эволюции.
Первое. Маркс утверждал, что вся дальнейшая история человечества будет историей последовательного уничтожения (он говорил — "снятия") частной собственности на средства производства. Я думаю, что этот тезис в основных чертах отражает реальный ход вещей, если только не понимать слово "собственность" в его наиболее примитивном, обывательском смысле. В самом деле, уже акционерная или кооперативная формы собственности лишены многих характерных свойств, присущих обывательскому пониманию выражения "частная собственность": моя, что хочу с ней, то и делаю! Следуя непрерывному росту взаимозависимости, общество, причем достаточно стихийно, накладывает самые различные ограничения на использование собственности. Рождаются все новые и новые формы организации производительных сил и собственности. Несмотря на это, собственность всё в большей степени становится общественной, выполняет общественные функции; форма и способы её использования подчиняются все более и более жестким законам, благодаря которым она во все большей степени служит не только субъекту собственности, но и остальным членам общества. Эти законы определяют общественную стабильность.
Вот так я понимаю тезис Маркса, и думаю, что он справедлив, поскольку отражает те общие тенденции ограничения стихийности в использовании собственности (и не только собственности, но и ресурсов) — тенденции, которые проявляются по мере усложнения и развития производительных сил и социальной структуры общества. Наконец, играет все большую роль общественная собственность, то есть собственность, принадлежащая ВСЕМ! Примером её являются знания, идеи, а также культурные ценности. Здесь нет конкретного субъекта собственности — к примеру, знания принципиально принадлежат всем людям и любой член общества потенциально способен их использовать. Такая собственность имеет одну удивительную особенность: чем полнее она используется людьми, тем больше пользы всем членам общества, ибо размеры общей собственности — возьмем для примера объем тех же знаний — возрастают при их совместном использовании. Очень хорошо по этому поводу сказал Бернард Шоу: "Если я у тебя возьму яблоко, то у нас останется то же яблоко. Если же я возьму у тебя идею, то у нас уже будет две идеи!"
Таким образом, неотвратимо происходит трансформация собственности. И — что еще важнее — постепенно меняется наше представление о том, что она значит и какова её роль в жизни общества. Увы, как плохо это понимают те, от которых порой зависит её судьба! Например, собственности на землю или компьютерные программы.
Второе. Исходя из общих принципов эволюционизма, можно утверждать, что в начале следующего столетия разнообразие форм собственности будет расти и развивающиеся общества ближайшего будущего станут многоукладными. Точно так же увеличится разнообразие культур, национальных и религиозных особенностей жизни людей, отвечающих разнообразию их духовного мира. И тем не менее необходимость реализации экологического императива, а также интеграция экономики в интересах обеспечения стабильности планетарного сообщества вызовут появление в любых общественных структурах некоторых общих черт: систем экологических законов и соответствующих органов контроля, единых правил финансового обращения, признания главенства решений ООН, самоограничения суверенитетов и т. д. Эти новые особенности должны обусловить постепенный переход общества и биосферы в состояние ноосферы. И определенная унификация будет возникать даже нёзависимо от тех требований стандартизации, которые являются следствием экономической интеграции и активно реализуются во многих странах. Ведь человечество — единый вид, и множеством связей оно вступает во взаимодействие с природой как единое целое.
Оба сформулированных тезиса не противоречат друг другу: увеличение разнообразия форм собственности будет сочетаться с ростом различных условий и ограничений в её использовании, то есть с тем процессом, который Маркс называл уничтожением частной собственности. Во многом этот процесс идет независимо от воли отдельных людей. Он — проявление особенностей самоорганизации общества, его адаптации к изменяющимся условиям существования. Но в этот стихийный процесс все чаще вмешивается коллективный разум человечества (пока очень робко, ибо и сам он в своем становлении еще не пережил пещерного уровня).
Эти особенности ближайшего будущего — уже не социалистическая утопия, а, если угодно — социализм как железная необходимость современности: человечество просто не сможет выжить на Земле, не обретя некоторых общих стандартов в своих взаимоотношениях с природой. Вот почему сегодня больше, чем когда-либо, имеет смысл обсуждать принципы рациональной организации общества, согласования устроения общественных структур с реальными условиями жизни человека.
Употребляя термин "рациональное общество", я имею в виду общество, идущее к эпохе ноосферы, к состоянию коэволюции человека и природы, способное направлять развитие природы и общества, согласовывать эти процессы. Такая организация общественной жизни необходима, ибо только тогда человечество сможет избежать деградации и сохранить перспективу дальнейшего развития. Это желаемое общество ближайших десятилетий. Говорить о нем в деталях трудно, тем более что в разных регионах мира оно может иметь свои особенности. Однако в любом месте земного шара оно должно обладать рядом общих свойств, которые я попытаюсь перечислить.
Первое требование: способность обеспечивать раскрытие потенциала отдельной личности — ее таланта, ее интеллектуальных возможностей, ее воли. И это не благие пожелания, а жизненная потребность. Человечеству уже в ближайшие десятилетия предстоит пройти через множество испытаний. И они будут тем успешнее преодолены, чем большее количество "личностей" проявит себя в поисках пути.
Эти поиски потребуют создания новых технологий, выработки новых взаимоотношений с природой, новой социальной организации. Последнее особенно трудно и особенно важно! Это будут изобретения и открытия в области техники, науки, в социальной сфере. Чтобы достигнуть успеха, обществу необходимо предельно раскрепоститься в своей интеллектуальной деятельности, отрешиться от догм, открыться любым новым идеям. Надо научиться мыслить сколь угодно свободно. А вот действовать… Действовать следует по принципу семь раз отмерь — один раз отрежь. И чем могущественнее будет цивилизация, тем осторожнее должен поступать человек: методы научного анализа должны идти в ногу с развитием производительных сил. Может быть, в таком обществе возникнет разумное сочетание динамизма обществ европейского типа и мудрости обществ традиционных, прежде всего, как мне кажется, обществ Дальнего Востока.
Предельное раскрытие общества к восприятию новых идей и потенциальных способностей нации — вот, вероятно, та основная цель, к которой будет вынуждено стремиться любое государство. В конечном счете сейчас все зависит от общей культуры и образованности народа, рождающих необходимую дисциплину труда, от способности социума раскрыть потенциальные творческие возможности его граждан. Вот где должна проявляться истинная свобода! Это не букет равенством, но и не станет ущемлять достоинство и самоуважение любого человека!
Второе требование: общество должно быть способным обеспечить высокий уровень социальной защищенности личности. Оно необходимо для реализации первого. Раскрытие творческого созидательного потенциала требует определенной социальной стабильности и специального общественного компромисса.
Уже во времена Платона, то есть 2500 лет назад, люди понимали, что свобода и равенство — понятия противоречивые. Свобода в силу различия людей порождает неравенство, каковы бы ни были общественные институты. Любое неравенство — национальное, правовое и, особенно, имущественное — несет социальную напряженность и неустойчивость. Маркс полагал, что это противоречие найдет разрешение на стадии перехода общества к реальному гуманизму. С этим утверждением я не могу согласиться, ибо убежден, что это противоречие — вечное. Оно в природе вещей: без него развитие невозможно! Это противоречие — источник положительных обратных связей, и в каждых конкретных условиях необходим компромисс. В разных условиях в разные времена разные общества находили и будут находить свою меру компромисса между свободой и равенством, соответствующую конкретным жизненным реалиям. Какие-либо общие, универсальные рецепты, годные для всех времен и народов, по моему глубокому убеждению, отсутствуют. Поэтому когда я говорю о высоком уровне социальной защищенности и социальной справедливости, смягчающих противостояние, рождаемое социальным неравенством, то имею в виду не снятие противоречия свобода — равенство, а такой компромисс между ними, который обеспечивал бы выполнение первого требования — возможность раскрытия потенциала каждой личности.
Этой способностью должно обладать рационально организованное общество. Если оно возникнет, то обязательно утвердится и компромисс между свободой и равенством. Каков он будет, какими правовыми средствами и структурой собственности будет обеспечен, сказать сегодня нельзя, тем более что он будет реализовываться заведомо не единственным способом, ибо люди разные, цивилизации разные и различны у них как структуры ценностей, так и традиции. Но каким бы этот компромисс ни был, он должен быть в состоянии снимать опасный уровень социальной напряженности, которая не дает полностью использовать потенциальные возможности человека для преодоления трудностей в развитии общества. Этот компромисс мне и хочется назвать социализмом. Лучше сказать — "экологическим социализмом", поскольку он помогает людям устроить благополучную жизнь в их собственном доме.
Третье требование: общество должно быть способным выполнять условия экологического императива. Развитие его производительных сил не может нарушить запретной черты!
Первые два свойства, две характеристики рационального общества, о которых я говорил, необходимы в первую очередь для того, чтобы обеспечить выполнение третьего требования. Без них все разговоры о принципе sustainable development, размышления о Хартии Земли и прочие благие пожелания окажутся пустыми разглагольствованиями стран "золотого миллиарда" в целях самосохранения его образа жизни ещё хотя бы в течение нескольких поколений.
Однако выполнения названных требований ещё недостаточно для обеспечения гомеостаза человечества в условиях оскудевающей планеты. Здесь-то и возникают еще один клубок труднейших проблем цивилизации и необходимость еще одного общественного компромисса: рационального сочетания свободы действия рыночного механизма (рынка типа Рикардо) и направляющего воздействия общества.
Или, метафорически говоря, компромисса рынка и антирынка! Для объяснения его сути мне предстоит сделать одно отступление, ибо без использования некоторых идей и понятий кибернетики и теории управления обойтись не удастся.
В XX веке разработка проблем управления превратилась в обширную научную дисциплину. Она охватывает вопросы управления и техническими системами, и воинскими подразделениями, и производственными и коммерческими организациями, и т. д. Эта дисциплина создала обширный инструментарий, установила целый ряд принципов, позволяющих вырабатывать те или иные управленческие рекомендации, широко используемые на практике. Однако, когда мы сталкиваемся с проблемами управления процессами социальной природы, все становится неизмеримо сложнее, накатанные приемы решения управленческих задач для целенаправленного воздействия на общество оказываются недостаточными, а порой и вредными.
Заметим, что в социальной сфере само понимание вопросов управления не нашло пока однозначного толкования и даже используемая терминология не приведена в соответствие с той, которая применяется в теории управления. Вот почему для дальнейшего изложения мне придется сделать несколько разъяснений в связи с самим смыслом используемой терминологии. Тем более, что теория управления как самостоятельная дисциплина возникла в технике, где у неё сформировались четкий язык и система понятий, не всегда воспринимаемых в гуманитарной сфере. Некоторые из этих понятий нам предстоит использовать.
Мы употребляем термин "управление" тогда, когда речь идет об использовании активных воздействий (ресурса) на управляемую систему для достижения определенной цели — например, обеспечения заданного режима полета самолета или вывода космического корабля на заданную орбиту. Важнейшее понятие теории управления — цель управления. Бесцельных управлений не бывает. В технических системах цель — это внешний фактор, она задается извне и в систему не входит. Например, цель — здание аэропорта, которого должен достигнуть самолет, не определяется ни конструкцией самолета, ни его автопилотом. Таким образом, в теории управления сам процесс управления является процедурой выбора из нескольких возможных и реализации ряда выбранных действий, обеспечивающих достижение заданной определенной цели.
В какой степени такая трактовка управленческого процесса подходит для систем общественной природы, когда речь заходит о целенаправленных на них воздействиях? И в какой степени методы, развитые в инженерных науках, могут быть использованы в социальной сфере, когда в ней возникает необходимость целенаправленных действий?
Заметим сначала, что многое из того, что наработано в теории управления техническими системами, может быть с успехом использовано и в общественной сфере. Необходимыми методами должны владеть управляющие самого разного уровня. Однако этого недостаточно, ибо существуют и весьма значительные отличия, не позволяющие непосредственно перенести в сферу общественного управления общую методологию, развиваемую в технических науках. Включение в теорию управления социальных объектов требует её качественного расширения. Да и средствами воздействия (то есть управляющими факторами) вовсе не всегда является тот или иной ресурс. Таковыми могут быть и обучение, и средства массовой информации, и т. д.
Кроме того, в социальных системах не бывает единой цели — у любой социальной системы всегда существует целая совокупность целей. Это, прежде всего, её стабильность, но одновременно и высокий уровень жизни людей, и обеспечение безопасности страны, если речь идет о государственном организме, и т. д. Однако такое дополнительное усложнение ещё не главная трудность в теории, ибо сегодня для анализа подобных многокритериальных задач разработан вполне эффективный инструментарий. Более важно то, что цели системы общественной природы задаются не извне, а формируются внутри самой системы. Они принадлежат ей и их формирование является центральным элементом управленческого процесса, с которым теория управления техническими системами практически никогда не имела дела. Другими словами, цель управления сама становится "ресурсом управления".
Формирование целей развития — самое сложное, с чем сталкивается человек в своей активной деятельности. Но и поставив цели, он встречает чрезвычайные трудности при выборе способов воздействия на систему, то есть в назначении воздействий, обеспечивающих достижение целей. Эти способы тоже не оказываются заданными заранее.
Здесь и чрезвычайная сложность связей, анализ которых необходим для принятия удовлетворительного решения, и невозможность провести детальный анализ возможных следствий, а значит, и обоснованное сопоставление принимаемых решений (и даже сопоставление следствий различных вариантов действий). Кроме того, по мере роста сложности системы количество необходимой информации растет экспоненциально, то есть гораздо быстрее роста сложности управляемой системы. Поэтому точному решению многих управленческих задач не может помочь никакой компьютер, даже гипотетической мощности. Поэтому, как ни важно управляющему персоналу владеть методиками традиционной теории управления, этого явно недостаточно.
Для анализа сложных многоцелевых систем приходится вводить новое понимание самого смысла термина "управление", поскольку управление в том "чистом" виде, как оно используется в технических системах, в обществе просто невозможно. В самом деле, в больших социальных системах нельзя ни поставить четких целей, ни разработать надежные процедуры реализации управленческого процесса, ни фиксировать точное достижение целей, даже если они и определены. Новое понимание смысла управленческого процесса должно позволить иначе представить и те возможные воздействия на социальную систему, которыми располагает человек, и освободить его от многих иллюзий. Иными словами, для систем общественной природы нам необходимо понимать, ради чего и как следует использовать имеющийся ресурс, и выявить те возможности, которые находятся в распоряжении общества для воздействия на его развитие.
Вот почему я предпочитаю говорить не об управляемом, а о направляемом развитии социальных и социально-экономических систем. В основе моих рассуждений предположение о том, что наши воздействия необходимы лишь для того, чтобы поддерживать желаемые тенденции дабы избежать тех или иных подводных камней и катастроф, способных увести в сторону поток развития событий. Другими словами, направляемое развитие — это не способ достижения целей (хотя в отдельных случаях оно может им быть), а способ реализации выбранной системы табу, обеспечение развития общества в определенном и желаемом "эволюционном канале". Тем более что заглянуть далеко за горизонт нам не дано природой и долговременные цели всегда будут утопией или иллюзией.
Это общее положение универсального эволюционизма: разум, возникший на планете, не способен (и, я думаю, никогда не сможет) сделать мировой процесс управляемым, подчинить его некой всеобъемлющей идее. Во всяком случае, он не способен на это при нынешнем уровне своего развития в том смысле, который мы вкладываем в это понятие (впрочем, я подозреваю, что этого не может случиться и в Царстве Небесном — да будет прощено мне мое кощунство!). В то же время разум в силах понять и, возможно, организовать систему воздействий на природные процессы так, чтобы обеспечить желаемые тенденции развития общества (если они не противоречат логике природы), предвидеть и преодолеть возможные кризисы и реализовать то, что мы сейчас именуем sustainability, или осуществить то, что Эрвин Бауер называл "поддержанием устойчивого неравновесия", которое нам кажется необходимым. Несмотря на всю лингвистическую несуразность этого выражения, оно достаточно правильно отражает ситуацию.
Итак, людям, науке доступно при решении проблем в сфере общественной жизни не жесткое управление с четко поставленными целями, а возможность направления естественных процессов самоорганизации в желаемое русло развития, обеспечивающее (по нашим представлениям сегодняшнего дня и нынешнему уровню знаний, которые неизбежно будут изменяться во времени) стабильность общественной жизни и её развитие. Обеспечивает не в далекой перспективе, а на том временном отрезке, где мы ещё способны разглядеть горизонты. В этом только и может быть смысл управляемости общественных процессов и разумное использование механизмов рынка. Почему я и говорю не об управляемом, а о направляемом развитии.
Вероятно, первым такое положение вещей понял один из основателей кибернетики как науки об управлении процессами общественной природы Болеслав Трентовский. Этот польский профессор, замечательный и мало признанный современниками (а тем более последователями) в лекциях по философии кибернетики, которые он читал в старинном немецком университете во Фрайбурге в 1846 году, изложил свое понимание принципов управления человеческими коллективами, очень близкое к тому, какое я предлагаю в этой работе. Я назвал бы его концепцию принципом кормчего.
Стремясь достичь желаемой гавани, кормчий не должен рассчитывать только на свои силы. Он в максимальной степени обязан уметь использовать могучие силы природы — силу течений и ветра и уж во всяком случае не направлять свой корабль наперекор потоку. Так и в общественной жизни: главное, надо понять естественные тенденции развития и только с помощью такого знания, во имя того, чтобы сохранить себя на планете, стремиться преодолеть трудности этого развития.
То понимание управления процессами общественной природы, которое я изложил в предыдущем параграфе, далеко не является общепринятым.
Одним из важнейших постулатов марксизма в той форме, в какой он был принят в нашей стране, служит тезис о планомерности развития общества при социализме, его управляемом характере — во всяком случае на этапе становления коммунизма. Этот тезис формулировался в форме "закона о планомерном развитии". Подобная интерпретация предложена вовсе не основателями марксизма. Я думаю, что она была выработана просто не очень грамотными людьми. Да, в те годы, когда "закон планомерности" входил в обиход, представления о самоорганизации и теории больших систем ещё не были достаточно известными даже в кругу физиков и математиков. Для того чтобы убедиться в несостоятельности концепции планомерности, можно было бы ограничиться оценкой объема необходимых вычислений! В связи с невозможностью строгого описания социально-экономических процессов, а тем более организации необходимых объемов вычислений реализация принципа планомерности приводила к тому, что желаемое управление на деле превращалось в довольно волюнтаристскую процедуру, в рамках которой могли быть проведены лишь расчеты балансового типа. Попытки научно обосновать эти проблемы, предпринятые ЦЭМИ, ВЦ АН СССР, Институтом кибернетики АН УССР и рядом других организаций, успеха не имели — сильные мира сего их просто не слышали. Впрочем, люди типа Гайдара и его последователей столь же бездумно относятся к проблемам неконтролируемого рынка — точно так же, как в свое время идеологи экономики СССР относились к мнениям ученых, пытавшихся внести в идеи планомерности основы науки.
Заметим, что, собственно говоря, именно для реализации подобного управляемого развития, в течение которого происходит более или менее быстрое уничтожение частной собственности, и нужна была диктатура пролетариата, столь эффективно использованная последователями Маркса и приведшая в нашей стране к диктатуре весьма узкого слоя людей, в чьих руках сосредоточилась вся власть и оказалась вся "уничтожаемая" собственность. Таким образом, доведенная до своих предельных границ идея планомерности является опасной иллюзией. Она стоила нашему народу крушения великого государства.
В концепции ноосферы Вернадского тоже легко прослеживается идея управляемого развития. Но в отличие от представителей советского марксизма, он говорит об этом более осторожно, ведет речь лишь об ответственности человека и его разума за дальнейшее развитие биосферы и общества. Последнее должно оказаться способным согласовывать свои потребности с возможностями биосферы. А это уже, по сути, концепция не управляемого, а направляемого развития, и именно о нем идет речь в этой части работы. Но каким путем удастся осуществить это согласованное и, следовательно, направляемое развитие, какие потребуется приложить усилия и принимать организационные решения — обо всем этом Вернадский никогда не говорил. Да и вряд ли в то время были люди, владевшие необходимым пониманием предмета.
Такая осторожность качественно отличает учение Вернадского и от теории советского марксизма, и от размышлений Тейяр де Шардена, представляющих крайние позиции — крайние, но, как часто бывает, во многом совпадающие.
Маркс полагал, что эра реального гуманизма, когда свобода каждого будет определять свободу всех, наступит неизбежно. В эту эпоху, которая настанет при коммунизме, противоречия между людьми исчезнут и останется только противоречие между человеком и природой, которую он должен подчинить своим потребностям. Тейяр де Шарден шел ещё дальше: он считал, что неизбежно наступит эпоха, когда не только все люди сольются в одно целое, но они соединятся в это целое с природой и Богом, что это вообще будет целое, лишенное каких-либо противоречий. Именно так он видел конец эволюции.
Если идеальное общество будущего Маркс называл реальным гуманизмом, то Тейяр де Шарден именовал его ноосферой. Как мы видим, Вернадский вкладывал в это понятие смысл, в гораздо большей степени соответствующий представлениям современного естествознания о процессах самоорганизации материального мира.
2.6. Потенциальные возможности планетарного гражданского общества
Я думаю, что ближе всего к тому потенциально возможному (подчеркну — не реально ожидаемому, а потенциально возможному) развороту событий, который окажется способным не допустить трагического сценария истории рода человеческого, это эпоха ноосферы в понимании Вернадского. Он сказал главное — человек может иметь будущее лишь в том случае, если примет на себя ответственность не только за развитие самого общества, но и биосферы в целом. Это основополагающее утверждение. Нельзя представить себе общество наступающего тысячелетия, в котором проблема взаимоотношений природы и человека не станет определяющим мотивом деятельности всех уровней общества — от правительств до отдельных обитателей планеты. Но многое здесь должно быть конкретизировано: ведь от общих положений до их реального воплощения в жизнь — дистанция огромного размера.
Вернемся, однако, к некоторым вопросам, рассмотренным в предыдущем параграфе. Прежде всего о возможности ликвидации противоречий. Такая возможность — утопия, и опасная. Хотя бы потому, что позволяет людям уповать на то, что все как-то образуется, а не побуждает их энергично искать пути преодоления противоречий, возможности новых компромиссов. Само собой в современных условиях ничего не образуется: мы живем уже не в неолите! Противоречия есть и будут — это источник развития. Жизнь — бесконечная череда компромиссов, это непрерывное движение по лезвию. Срыв в любую сторону — катастрофа. И постепенно — повторю ещё и ещё раз — на первый план выходят противоречия между природой и человеком. Противоречия между "генетической реальностью", которая запрограммирована миллионами лет развития нашего биологического вида, и той реальностью, которая нам предоставлена биосферой и которую мы только-только начали осознавать. И здесь возникает новый компромисс, или, если угодно, новый гомеостаз! В сущности, он-то и есть "экологический социализм".
Я не случайно использовал этот термин. Социальную структуру человеческого общества, хотим мы того или нет, придется кардинальным образом перестроить. Или…
В этом новом компромиссе должно быть очень тонкое сочетание несвободы, диктуемой необходимостью обеспечить тот канал эволюции, внутри которого только и может существовать человек, и равенством, снимающим социальные напряженности, способные нарушить социальную стабильность и лишить общество возможности сфокусировать свои усилия на общих проблемах. А оплата по труду и максимальное использование творческого начала человека — это и есть неизбежное следствие того компромисса, который я назвал "экологическим социализмом". И вот здесь решающую роль призваны сыграть гражданское общество и гуманизм, который, как ни странно, тоже генетически присущ человеку. Ведь то, что принято называть "социалистической идеей", во всех религиях, у всех народов ассоциируется с понятием "добро". Так что у идеологов гражданского общества есть на что опереться!
А это означает, что гражданское общество потенциально способно разработать стратегию развития, исключающую период новой бифуркации. Но для этого необходима и специальная организация деятельности, отличная от той, которая обычно связывается с ООН и той бюрократической системой, в рамках которой пытаются реализовать "разборки" сильные мира сего! Я думаю, что необходим некий Совет мудрецов, формируемый не по национальному признаку, а по принципу компетенции. В него не должны входить политики. Вопрос о будущем человечества чересчур сложен и опасен, чтобы доверить его решение политикам! Или, например, бизнесменам, стремящимся накапливать, капитал ради накопления.
Я убежден, что подобный Совет начнет свою работу с проблем образования. Он не станет сразу декларировать свою концепцию цивилизации будущего и тем более разрабатывать систему социальной инженерии. Только по-настоящему интеллигентное общество способно преодолеть ожидающие его трудности. Только в подлинно интеллигентном обществе истинный стимул жизни не накопление богатства, а возможность реализовать свой творческий потенциал.
Так что первый шаг стратегии мне кажется очевидным. Может быть, и второй тоже: только фундаментальные науки, и прежде всего те, которые занимаются проблемами взаимодействия природы и общества, способны помочь очертить коридор, огибающий зону возможной катастрофы и выводящий человечество на новый путь развития. Но к компетенции фундаментальных наук я хочу отнести и проблемы человека, и проблемы собственности. Я думаю о неизбежности разнообразия форм собственности. О том, что коллективная собственность, например, по типу собственности трудовых коллективов, которая приобретает на Западе все большее значение, станет все более значимым предметом деятельности подобного Совета.
Человечество ожидают потрясения. И "мир ТНК", и страны "золотого миллиарда", и криминальный капитализм, формирующийся в России, не будут склонны идти на ослабление своих позиций. Но есть реальная угроза человечеству в целом. Недальновидная политика сегодняшних вершителей судеб человеческих может лишь оттянуть катастрофу — на одно-два поколения, не больше. И только гражданское общество и истинная демократия смогут уберечь нас от вселенской беды. Каким именно образом? Я хочу высказать убежденность в необходимости, если хотите, планетарной дискуссии. Импровизации сегодня недопустимы.
Я употребил словосочетание "экологический социализм", полагая, что гражданское общество сможет опереться именно на него, как на воплощение извечных представлений о добре. Такой социализм, если вдуматься, и есть истинный социализм — общество, в котором люди будут стремиться отдать себя людям, а их деятельность станет оцениваться тем реальным вкладом, который они внесли на благо общества.
