Сначала, может быть, надо сказать, что Сербия первая страна в мире, которая дважды оказала сопротивление силам Запада, пользующимся старинным историческим рецептом под названием «Drang nach Osten»(«Натиск на Восток». - Прим. ред.). Первым бойцом-антифашистом в Европе был Драголюб (Дража) Михайлович, который в мае 1941 года, будучи бригадным полковником Югославской королевской армии, создал в Сербии, в горах, первую группу освободительного движения. Это движение очень быстро было сформировано и разрослось – там соединились 8 дивизий. Так что первое сопротивление Гитлеру тогда сформировалось под влиянием Вудро Вильсона и его 14 пунктов о новом мире.

Со взглядом, устремленным на Америку, первая сербская «герилья» называлась не партизанами, как это называют в России, а четниками. В конфликте между Югославской королевской армией и англичанами, которые управляли нашими мыслями и действиями, вся эта история о народе, оказывающем сопротивление, часто связывалась с Россией. Это потому что Россия и Сербия имеют схожие по значению моменты истории, которые, правда, не совпадают между собой по времени. Наша историческая наука уже подтверждает, что для нас 1918 год был таким же, как 1945-й для России. Нашей небольшой стране в 1918 году удалось победить в войне. Мы благодарны Николаю II, который из-за Сербии втянулся в Первую мировую войну, в которой, как и во Второй мировой войне, для Запада главной целью являлась Россия.

Так и в 1991 году американские самолеты вместе с авиацией еще 20 стран под эгидой НАТО бомбили Сербию. НАТО тогда уже должна была исчезнуть, так как Варшавский Договор развалился. Хочу сказать, что Сербия в 1990-х годах была подопытным кроликом для того, что готовили вам. Теперь из телепередач понятно, когда Президент Америки называет вашего Владимира Путина «убийцей», это означает, что они свою главную цель уже и не скрывают. Гегемон всегда действует одним и тем же способом.

Несинхронность двух историй в России очень часто создает искаженную картину. Россия отождествляет сербов с Югославией. А с момента развала Югославии в 1991 году Сербия отчаянно барахтается, потому что в ее общественный организм был встроен «титоизм», вернее, то сознание, которое сформировалось в 1948 году, когда Тито сказал Сталину «нет». Тогда на самом деле и пришли к власти все те, кто и сегодня задает тон в сербской политике.

В Сербии были два антифашистских движения, в которых участвовали не только партизаны. На самом деле в 1918 году Сербия потеряла свою территорию. Александр Карагеоргиевич умножил эту территорию в соответствии с договоренностью между великими державами. Югославию создали великие державы, а до этого существовала попытка создания Югославии внутри Габсбургской монархии. (Речь идет о том, что создание единого югославского государства произошло не в результате объединения других югославянских областей и государств вокруг Сербии, как об этом мечтали в Сербии еще накануне Первой мировой войны, а как формирование государства нескольких равноправных народов и территорий. Поэтому, с точки зрения многих сербских политиков, Сербия по воле великих держав утратила государственную независимость и территориальный суверенитет, «растворившись» среди хорватов, словенцев и согласившись на формирование единых с ними государственных органов. – Прим.ред.) Так что между восприятием истории одного маленького и одного большого народа существует сдвиг, который мешает настоящему пониманию Сербии со стороны России.

Для исторической оценки не хватает периода между 1918 и 1945 годами. Хочу повторить, 1918 год для нас был тем же, что для русских был 1945 год. И когда нас называют «маленькими русскими на Балканах», хорошо было бы, если бы наука еще напомнила, что Сербия в 1918 году практически потеряла свою территорию. Она получила больше пространства, но в 1990 году оказалось, что она больше делала для других, чем для себя. И сегодня Белград (говорю это не со зла, а просто констатирую факт) представляет собой такой общественный механизм с неправительственными организациями и с нашим государственным аппаратом, который в основном руководствуется мыслью, что это все еще Югославия, и никак не возьмется за ум и не обозначит свою территорию. А это территория самого густонаселенного государства на Балканах, территория христианского народа, которому удалось, между прочим, благодаря русским, освободиться от турецкого ига и создать сначала княжество, а потом и целое государство, воевавшее сначала в Балканских войнах, а потом в Первой мировой войне и в итоге отвоевавшее все то, что сегодня имеет. То, что Сербия сегодня имеет, – это все наше. В любом случае мы благодарим Россию, но необходимо сделать определенные усилия и сдвинуться с этих общих мест, понять, что у нас, сербов, на мой взгляд, было два антифашистских движения.

История - сложная материя особенно в регионах с различным национальным населением. Балканы всегда были таковыми. Но вернемся к современности. Сейчас понятно, что мир находится в тяжелом кризисе. И это не только пандемия, это и кризис отношений между странами. Как вы полагаете, чем это может закончиться?

В 1974 году произошла встреча Никсон с Мао Цзэдуном. И с 1974 года китайцы свою дешевую рабочую силу предложили американцам для первых фабрик, которые были открыты в Китае. А в длительном процессе мировых перемен Китай превратился в сверхдержаву. Тем временем Америка, у которой есть два берега – атлантический и тихоокеанский и есть Нью-Йорк и Лос-Анджелес, нажила богатство. Там невероятно разбогатели люди, которые благодаря дешевой рабочей силе стали тем, кого вы в России называете олигархами. Они создали транснациональные компании. Но Америка потеряла то, что получил Китай – китайцы производят больше всех стали и иных материалов, необходимых для строительства.

Не знаю, сколько металлургических заводов в США было закрыто, сегодня эта страна с огромным дефицитом бюджета, в ней проживает много голодных людей и безработных. Но США все еще являются страной, диктующей тренды, и, к сожалению, не те, которые лидировали в 1960-е и 1970-е годах. США также производят и продают вооружения больше всех.

Кризис в Америке – это мировой кризис. Он переносится на остальной мир, и цифры, свидетельствующие о том, что происходит внутри Америки, показывают, что страна не в лучшем состоянии. Сильные государства всегда экспортируют свои проблемы другим странам, особенно это относится к имперским силам, начавшие в 1947 году разложение Латинской Америки с помощью идеи навязываемой демократии. Но каждый раз, когда кто-то из латиноамериканских политиков собирался строить демократию по примеру Америки, они ее превращали в автократию.

Есть один интересный факт. Когда сын Илии Гарашанина, автора первой сербской национальной программы, опубликовал в 1906 году отцовское «Начертание» (Илия Гарашанин – министр иностранных дел Сербского княжества. В 1844 году разработал программу «Начертание», в которой он призывал к свержению власти Турции на югославянских землях и объединению этих земель под властью монархической Сербии. – Прим. ред.), мало кто знал, что «Начертание» сначала было написано в Англии, и господин Дэвид Уркварт напечатал эту национальную программу в одном французском журнале, а потом в журнале Форин-офиса. И только затем сербский народ увидел свою программу. Почему я это говорю? Россия может быть великой, а Сербии не позволят. Сербию создали великие державы, которые управляют нашей историей. С 1804 года, когда началось Первое сербское восстание и стало ясно, что здесь что-то происходит, и вплоть до Балканских войн, нас старались перевести в другую веру. Эту политику проводили в основном западные силы, создавшие целые номенклатуры в Сербии, которые потом в определенный момент поняли, что нашим единственным настоящим союзником является Россия.

Это стало очевидно и в 1867 году, когда были освобождены города Пирот и Ниш вопреки усилиям Англии, которая настаивала на том, чтобы не трогали Османскую империю. Англичане выдали ей большие кредиты, потому что она им была удобна как раз из-за усиления России. Тогда же сформировалось отношение Англии к исламскому миру, вернее, к Ближнему Востоку, где тренд игнорирования помощи небольшим христианским странам должен был превратиться в глобальную политику. То же происходит и сегодня. Все правящие элиты, которые пришли к власти после Милошевича, оказались там во главе государства с определенного согласия Запада. Существует двухсторонняя ошибка в наших отношениях – Россия ошибается, потому что во многом смотрит на нас сквозь призму Югославии, что со своей стороны является имперским уровнем коммуникации.

Также существует наш злой рок – это 1948 год. Тогда Тито сказал Сталину «нет». (Поводом для открытого конфликта Югославии и СССР стало намерение югославского лидера Иосипа Броз Тито и лидера болгарских коммунистов Георгия Димитрова создать на Балканах федерацию южных славян. 10 февраля 1948 года Тито и Димитров были приглашены в Москву, где им указали на недопустимость проведения не согласованной с СССР внешней политики. Беседа Сталина с Тито состоялась в оскорбительном для последнего тоне. Димитров уступил давлению, но Тито продолжил отстаивать свою точку зрения. – Прим. ред.) Он ему это сказал, потому что англичане еще со времен Первой мировой войны настаивали, чтобы наш маленький и живучий народ, который способен достигать больших целей как на уровне индивидуума, так и на уровне всего общества стал стержнем для всех других небольших народов, которые в 1991 году оформились в небольшие государства.

Думаю, что Косово – это та спорная позиция, где Россия - наш единственный настоящий союзник. К счастью, наша администрация все еще достаточно мудрая и ей, в отличие от оппозиции, удается балансировать и не вводить санкции против России. Но и это спорно. Мы не вводим санкции против России, но у нас товарообмен с Германией 76%. Так что и эта история сотрудничества с Россией заморожена и не развивается в том направлении, в котором могла бы, так как у нас есть возможность экспортировать в Россию на льготных условиях, под очень небольшой процент пошлин.

Очень сложно осуществить этот прорыв, потому что Запад еще со времен Первой мировой войны имел здесь своих доверенных лиц даже тогда, когда мы создавали свои национальные программы, которые должен был одобрить сначала Запад. Так было, и только потом мы смогли наладить духовные и иные контакты, на основе которых смогли вырасти связи торговые.

На мой взгляд, наши отношения с Россией – пароксизмальные, это «приступообразные» связи. Так, Николай II объявляет войну Германии из-за сербов, а до этого только русские нам прислали добровольцев для освобождения от турок. Время, в которое мы живем можно охарактеризовать как «братушки-отношения». Но мелкая заноза, которая может попасть в ногу Балкан очень часто умеет вызвать заражение, которое становится ареной для намного более серьезного соревнования, чем кажется на первый взгляд.

Сейчас под прикрытием пандемии происходит великая «перезагрузка», как сказал бы Клаус Шваб, директор Всемирного экономического форума в Давосе. Западные силы пытаются почти в унисон через свои СМИ и рупоры развернуть масштабную кампанию и фактически провести депопуляцию населения. Они на базе искаженного марксизма создают новую левую ориентацию, претворяющую в жизнь все то, что можно назвать уничтожением государств и маленьких народов. Об этом говорят статистические данные. Сербия ежегодно теряет в соотношении между рождаемостью и смертностью 35 тысяч человек в год, делается 140 тысяч абортов, а теперь у нас обсуждается и закон об однополых браках. Если соединить эти три составляющие, получается, что, даже если бы гомосексуалы и лесбиянки могли усыновлять детей, то возникает вопрос: каких детей они будут усыновлять? Наверное, тех, которые в большом количестве будут приезжать с Востока, из «горячих точек», которым самые сильные страны Запада открываются для того, чтобы, по всей видимости, уничтожили Западную Европу, а она на это всячески соглашается.

В одном из интервью вы назвали себя человеком из прошлого века. Что вы вкладываете в это?

Это верно. Новый век навязывает новый тип коммуникации. Кино на протяжении 100 лет было возвышенным искусством, в ЦРУ даже говорили, что оно может превратиться в религию. Мне кажется, что Голливуд достиг определенной религиозности в своей пропаганде. Но тем не менее Джордж Клуни все-таки закончил как герой рекламы кофе-эспрессо. Не характерно для святых рекламировать, что бы то ни было. Поэтому считаю, что цифровизация, которая охватившая весь мир, поменяла характер кино. Оно уже не является прежним, уже не показывает эпизоды жизни, а показывает импрессию. Серьезные фильмы будут сниматься, есть хорошие авторы. Но они не будут достигать той высокой точки пропаганды, которая называется «Netflix».

«Netflix» – это высшая точка пропаганды, говорящая о Голливуде как о пространстве белого расизма и т.д. Так что, когда я говорю о себе как о человеке прошлого столетия, это означает, что мои темы из прошлого века. У нас нет нового человека, есть только новая идея о том, что человек без Бога, потребитель, – это единственный «настоящий» человек, которым можно управлять. Им можно управлять так же, как стадом овец или коров. Его зажимают в тисках транснациональных компаний. Эти компании разрушают нашу систему образования. Сербия вступает в критическую фазу своей образовательной системы, по которой детей в школах учат, что сербы являются злодеями, вампирами, учат всему тому, что для нас в истории не было важным, тому, что дезинтегрирует идею о гомогенности нашей нации. Существуют люди, которые этому сопротивляются, но вопрос: смогут ли они выиграть в этой битве? На этот вопрос, скорее, получим ответ в результате конфликта на высшем уровне, а не на основании того, что происходит у нас.

Эмир, я знаю, вы часто говорили в разных интервью, что жалеете о развале Югославии, потому что этой страны больше нет. Это ностальгия по Югославии или ностальгия по вашей молодости?

Давайте сначала разберемся с этим. Я совсем не испытываю ностальгии к своему прошлому, я не сентиментален, и город, в котором родился, вижу как какую-то удаленную точку. Он как будто спрятан в холодильнике. Мне не о чем жалеть. Так что я могу ностальгировать только по людям, по каким-то характерам из моей жизни, но никак не по Югославии. Легкость, с которой она распалась, говорит о том, что сербы не хотели ее, она была им навязана как идея, вышедшая из сердца Габсбургской империи.

В 1848 году существовал план, что Австро-Венгрия должна покинуть Германию и Италию. И тогда было принято решение, что Австрия и Германия будут расширяться на Восток. Тогда, вдохнули жизнь в идею Югославии, на которой настаивали Ватикан и Габсбургская монархия, которая и должна была уйти из этих двух стран и пойти на Восток. Конечно, все проекты на практике подлежат корректировке.

Так что Югославию, о которой я говорю, можно ассоциировать только с определенными типажами, характерами и некоторыми событиями, но никак не с государственным строем. Эта Югославия сербам запомнилась также по твердому порядку, а люди любят порядок, неважно диктаторский или демократический. Демократия – это понятие, которое, очевидно, пережило эрозию, ее «съел» рынок. Когда мы говорим о Югославии, мы не можем вспомнить Югославию как демократическое образование, хотя и хотели бы, но в любом случае мы можем ее охарактеризовать как диктатуру, в которой можно было жить. Развал Югославии требует очень серьезного и ответственного анализа. Мой анализ и мое прочтение книг говорят о том, что мы все-таки были проектом, который создал Запад в 1918 году с согласия России, которая тогда не была той, которая существует сегодня. А вторая Югославия была создана схожим способом: в подполье, в масонских ложах, в договоренности между великими державами, которые реализовали данную идею.

Как продолжение развала Югославии происходит в Сербии, видно по тому, что у нас нет закона о защите нашего кириллического письма. Если бы спросили, что для Сербии важнее – однополые браки или защита кириллического письма, конечно, ответ был бы – кириллическое письмо. Но никто не посмеет сделать это, что говорит о том, что магистральные пути, включая армию, полицию и все остальное, нам заданы извне, они не самобытно сербские. Все это происходит под прикрытием.

Прекрасным образом, благодаря русским, был восстановлен храм Святого Саввы и воздвигнут памятник Стефану Неманье. Когда посмотрите, как на это среагировали так называемые югославы, вы увидите, что они были против. Тем не менее Сербия находится как бы на качелях, при этом очень спорных, и она, к сожалению, всегда делала иностранцам больше уступок, чем даже они того требовали.

Есть данные, что накануне 1830 года, когда сербы получили свое государство, Милош Обренович (князь Сербии в 1817-1839 и 1858-1860 годах, основатель династии Обреновичей) в своих казармах воспитывал мальчиков для того, чтобы потом отправлять их султану и его вельможам для сексуальных утех. Есть документы, подтверждающие данные факты. Если это было тогда, предполагаю, что мы и сегодня предпринимаем ряд действий, которые можно назвать уступками западному гегемону, находящемуся, к счастью или к сожалению (так как я никак не могу определиться окончательно в отношении Запада), в фазе деградации, и это более чем очевидно. 

Запад пребывает в фазе деградации, потому что он биологически и ментально не был в состоянии сохранить то, что являлось его традицией. А почему это происходит? Потому что там западное христианство серьезно рушится. В Голландии церкви чаще всего превращаются в кафе или склады. Когда я играл со своей музыкальной группой в Италии, особенно в Калабрии, мы инструменты оставляли в церквях, они стоят пустые. Так что западноевропейская культура рушится и превращается в то, о чем я начал говорить, – она опирается на какого-то нового человека, у которого нет собственных характеристик, потерявшего свою идентичность и у которого, к сожалению, нет собственной культурологической почвы.

Сэмюэл Хантингтон в 1990-х годах написал работу - проекцию в будущее, которая уже сейчас подтверждается. Он говорил, что будут существовать четыре культуры. Что Америка может спастись, если у нее хватит ума, чтобы в рамках своего континента сохранить все, что возможно сохранить. Что будет существовать православная культура – тут я вижу наш шанс. Что будут существовать мусульмане и, конечно, что будут существовать буддисты, т.е. азиаты.

Если мы посмотрим на сегодняшнюю картину мира, мы сможем ответить на вопрос, сбываются ли предположения Хантингтона. Мне кажется, что эти предположения очень даже вероятные по соотношению сил, не только в вооружении, а и в плане того, что все восточные народы достаточно многое заимствовали у Запада, но они не американизированы. И это ошибка глобализма. Невозможно будет полностью навязать глобализм с помощью английского языка или культуры и сделать так, чтобы они устранили местные культуры, возникшие из единого христианского корня.

Многие из нас говорят по-английски, но мы не перестаем от этого говорить по-сербски. В Турции многие говорят на английском языке, но там больше людей говорит на турецком. В Латвии также. Так что эксперимент, который на поверхности кажется американизацией, окончен, даже в Китае. Очень часто, когда я был в Пекине или Шанхае, у меня в некоторых кварталах возникало ощущение, что я в Хьюстоне. Этот глобалистский образец был применен во всех странах, но при этом люди не были американизированы. Так что если у вас холодильник, это не значит, что вы американизированы. Будущее, к российскому счастью, к счастью для Индии и к нашему счастью, основывается на глубинных источниках культуры, которые, в свою очередь, ведут к религии и религиозным образцам, и они могут принести результаты в будущем.

Как, на ваш взгляд, Россия может вести диалог с Западом в нынешних условиях?

На либеральные диалоги я смотрю как на добрую волю России. В 1910 году один английский историк написал, что если мы дадим России еще 10 лет, она точно станет одной из самых развитых стран в Европе. По Хантингтону, Россия до 2025 года должна оказаться среди шести самых сильных экономик мира. Я поддерживаю этот диалог, на котором настаивает Президент Путин, потому что вам и нам нужно еще время, чтобы утвердиться в превосходстве или, как я это назвал бы, экономической высоте, с которой Россия может с ними (с Западом) вести переговоры.

Считаю, что один из самых спорных моментов, который мог бы привести к мировой войне, – это «Северный поток - 2», если России не удастся экспортировать свое сырье в той мере, которую диктует свободный поток капитала или либеральный капитализм, сам находящийся под вопросом. Либеральный капитализм на самом деле никогда и не существовал. Когда в 1914 году семейство Рокфеллеров, а до них и Ротшильдов разбогатело от продажи вооружений, они сконцентрировали огромное богатство и при помощи федеральных резервов создали фонды, напичканные деньгами, добытыми во всех мировых имперских походах, включая и ограбления. Так что американская экономика всегда функционировала, опираясь на большие фонды, а не только на свободную торговлю, как мы это себе представляем. Видно же сейчас, как свободная торговля с Китаем колеблется, так как оказалось, что лучше иметь полтора миллиарда людей и дешевую рабочую силу, чем пять или десять семейств богачей, которые становятся все богаче, но при этом американцы теряют свой средний класс.

Либеральный диалог между Россией и США хорош только как «покупка» времени, как в том 1910 году. К сожалению, в 1914 году, когда сообразили, что Россия слишком усилилась, англичане подтолкнули немцев к развязыванию Первой мировой войны – это была одна из причин. Поэтому хорошо, что данный диалог ведется, чтобы выиграть время на осуществление цели вхождения России в число одной из пяти или шести самых сильных экономик мира.

Вернемся к культуре. Я слышал, что вы собираетесь экранизировать Достоевского. А вы не думали об экранизации «Мастера и Маргариты» Булгакова?

«Мастер и Маргарита» — это очень сложный роман, потому что он весь в метафорах. Там слишком много метафор, а фильм создается из весьма конкретных эпизодов. Кинокамера записывает определенную реальность, которую потом превращает в метафору. А «Мастер и Маргарита» — это один из пяти величайших романов всех времен и поэтому его сложно перевести на язык кино. «Преступление и наказание» в моем случае называется «Преступление без наказания», и фильм основывается на криминальной истории, которая существует и у Достоевского, но затрагивает идею о современной жизни сербов, что является отходом от великого произведения Достоевского. Поэтому фильм должен показать мое восприятие этого романа, но также показать, что подобная завязка может сделать сегодня из жизни одного беженца из Хорватии, из Сербской Краины, который становится сербским Раскольниковым во Франции.

Если бы у вас была возможность начать жизнь заново, вы что-нибудь поменяли бы?

Ничего. Может быть, я скорректировал бы ту фазу, в которой я до того, как стал заниматься кино, проводил время в не очень рекомендуемых местах. Но это жизнь, которая имеет свое развитие и реализованный смысл. Человек, живущий без смысла, практически и не живет. Я же «вмешиваюсь в реальность» и занимаюсь политикой, но не как профессионал, а лишь для того, чтобы, насколько это возможно, достичь высшего смысла.

Михаил Куракин, заместитель главного редактора журнала «Международная жизнь»