Похоже, мы наблюдаем начало формирования большой коалиции под руководством или патронажем Китая, которая будет продвигать мирное соглашение по Украине. В него теоретически могут войти КНР, Турция, Бразилия, ОАЭ, Саудовская Аравия, Индия. Вероятны переговоры с Европой. По крайней мере, Пекин обещает двигаться в эту сторону и уже в ближайшие недели примет с визитами президентов Бразилии и Франции, а также испанского премьера.

С большой долей вероятности США откажутся участвовать в таком формате, но европейские коллеги могут заместить американского патрона, как когда-то в Минских соглашениях. Ассоциации не самые приятные, но в данном случае КНР может придать дополнительные гарантии соглашению и экономические стимулы участникам.

Для Вашингтона это не самая выгодная история: на глазах в мире формируется альтернативный лагерь, а у Вашингтона сужается поле для маневра. Он все стремительнее возвращает статус голодного до войны ястреба. Но в отличие от иракских событий 20-летней давности в мире все меньше безропотных овечек и все больше суверенных волков.

И это лишь малая часть тех перемен, «впервые за сто лет», которые двигают совместно Москва и Пекин. В большом треугольнике США ― Россия ― КНР евразийская пара теперь вместе противостоит заокеанской державе.

Визит Си Цзиньпина в Москву одним своим фактом и статусом перевел многолетнее движение наших стран навстречу друг другу из делового партнерства в стратегическую коалицию, пусть стороны так опасаются произносить вслух термин «союз».

Напомним, отцом идеологемы «большого треугольника стал Генри Киссинджер, который вместе с Ричардом Никсоном провернул старую как мир комбинацию «враг моего врага — мой друг», задружившись в начале 1970-х с Китаем и использовав напряженность в отношениях Пекина с Москвой в своих интересах.

Впоследствии эта базисная трактовка уступила место более фундаментальной концепции о трехсторонней миросистеме, в рамках которой важен равноудаленный баланс отношений США, России и Китая, тогда как союз двух партнеров, по сути, хоронит амбиции третьего в случае возникновения глобального конфликта. Одно время казалось, что доллароцентричная глобализация распыляет эти страхи политологов и нас ждет либо проамериканский «конец истории» по Фукуяме, либо многополярная хаотичность.

Но в итоге сбылись предостережения еще одного патриарха мировой политики Збигнева Бжезинского, который еще в 1997 году предупреждал о перспективе большой коалиции России и Китая, «объединенной не идеологией, а взаимодополняющими обидами», которая бросит вызов американской гегемонии. Ничего хорошего, по мнению ныне покойного Бжезинского, американской империи в таком случае не светит.

В отличие от союза с заокеанскими США у России и КНР куда большая взаимозависимость, опирающаяся в первую очередь на гигантскую общую границу. Мы создаем друг для друга стратегическую глубину, исключительную и в военном, и в экономическом смысле. Если снять взаимное недоверие, которое в последнее десятилетие практически исчезло, одно лишь «широкое плечо» соседа придает позициям двух государств устойчивость без всяких формальных «союзов». Россия за последний год это прочувствовала как никогда ранее.

Еще одна отличительная черта нашего партнерства — подчеркнутая «ненацеленность» на третьи страны и стремление к справедливому мироустройству. В какой-то момент эти два подхода вступают в некоторый диссонанс друг с другом. Но принцип разрешения споров всегда лежит в плоскости дипломатии. Если, конечно, не допекут — а провоцируют, и, к сожалению, успешно. С другой стороны, такой формат является открытым приглашением к партнерству с другими игроками, которые в перспективе легко превращают треугольник в многоугольный формат. 

Наконец, интересно вспомнить, что в процессе жизни того самого базового треугольника Киссинджера партнерство с США для более слабого по потенциалу Китая обернулось невиданным экономическим расцветом, что в первую очередь стало следствием мудрости руководства КПК, направившего дивиденды на внутреннее развитие страны.

Урок очень полезный для России в новом тандеме с Поднебесной. И, собственно, фундаментальный аргумент против рисков «вассалитета».