Тем не менее градус прямой конфронтации двух стран уже давно повышается, а после победы на парламентских выборах в Израиле правой коалиции и возвращения на пост премьер-министра Биньямина Нетаньяху риск сваливания к военному сценарию как никогда высок.

«Ближневосточная холодная война», формально длящаяся с середины 1990-х, рискует в одночасье перерасти в войну «горячую» — и для этого совершенно не обязательно ожидать серьезных противоречий. Для casus belli хватит и одной мелкой «пощечины».

События в ночь на 29 января в Иране до сих пор вызывают немало вопросов у внешних наблюдателей. В какой-то момент сложилось впечатление, что ирано-израильское противостояние наконец «вышло из тени» и переросло в открытый конфликт.

Сначала неизвестные беспилотники, которые ряд СМИ тут же окрестил израильскими, атаковали военный завод в Исфахане. Следом одно за другим пошли сообщения о «масштабных возгораниях» на нефтяных объектах и заводах в Тебризе, Хамадане и Кередже (также находящихся «на балансе» у иранского оборонного ведомства). Пожары на них вспыхнули в течение одного часа, что выдвинуло на передний план версию об ударах с воздуха.

Последним штрихом к картине стало случившееся ближе к утру землетрясение близ города Хой (провинция Западный Азербайджан), магнитуду которого оценили в 5,9 балла. Поползли слухи, будто это израильтяне уничтожили секретный ядерный объект в горах близ города.

По данным на следующее утро, беспилотники, атаковавшие иранские объекты, все же не нанесли им значительных повреждений и, более того, были запущены с территории Исламской Республики, что сделало версию об израильском воздушном ударе несостоятельной — ответственность за случившееся возложили на антиправительственные подпольные движения.

«Уничтожение» объекта близ города Хой было опровергнуто еще раньше — причем не официальными лицами, а научно-экспертным сообществом. Ученые оперативно подсчитали, что для столь сильного землетрясения необходимо было подорвать под землей заряд не менее чем в 200 килотонн. А поскольку Иран даже в самых оптимистичных прогнозах не мог обладать таким потенциалом, тему поспешили замять.

В сухом остатке выходило, что Израиль в произошедшем напрямую будто бы и не замешан. Однако его косвенное участие в инцидентах не вызывает у иранских официальных лиц сомнений. Постпред Ирана при ООН Саид Иравани в письме генсеку организации и председателю Совета Безопасности прямо написал, что израильский режим несет ответственность за террористическое нападение на комплекс цехов министерства обороны ИРИ в Исфахане, и потребовал осудить еврейское государство.

Израильтяне, со своей стороны, решили не отсиживаться и добавили огня: 30 января по иранской автоколонне близ Абу-Кемаля (граница Ирака и Сирии) был нанесен удар с воздуха. В данном случае на причастность Израиля к инциденту указывают намеки его политиков — например, министра обороны страны Йоава Галанта.

Наблюдатели также не исключают, что выпады 28–30 января были реализованы «с молчаливого одобрения» США, поскольку во всех случаях незадолго до ударов в обозначенных районах наблюдалась повышенная активность американских самолетов-разведчиков.

Впрочем, в многолетней истории конфронтации Израиля и Ирана были и куда более кровавые провокации, которые, тем не менее, не приводили к большой войне.

Отношения двух стран имеют крайне запутанную историю. Тегеран выступал с резкой критикой плана раздела территорий исторической Палестины и в первые годы существования еврейского государства запомнился как один из ключевых «публичных недругов» Израиля.

Однако довольно быстро между двумя державами установился «холодный мир», а при шахе Мохаммеде Резе Пехлеви, ближе к концу 1950-х годов, и вовсе начался комплексный (практически союзнический) диалог. Кроме того, персидский монарх фактически стал одним из первых авторитетных мусульманских лидеров, признавших Израиль, что в свое время имело большое значение для укрепления позиций израильтян в регионе.

Открытый диалог между Ираном и Израилем дал трещину в середине 1970-х, когда две страны стали соперничать за роль ключевого союзника США на Ближнем Востоке. В дальнейшем, уже после Исламской революции 1979 года, интенсивность их контактов упала до исторического минимума, и государства оказались на грани противостояния. Тем не менее стороны продолжали кулуарно сотрудничать ради борьбы с общим региональным врагом в лице Ирака (чего стоит одно только участие израильтян в резонансной сделке «Иран — контрас», по итогам которой Тегеран не только обошел введенное против него оружейное эмбарго, но и получил в пользование продукцию западного ВПК) — подобный хрупкий баланс сохранялся вплоть до середины 1990-х.

Однако попытки израильтян превратить Иран в «карманное пугало» для светских арабских режимов (а позднее и для Запада в целом) не пришлись Тегерану по вкусу. Более того, искусственно разогнанная в прессе истерия привела к тому, что в любом теракте, совершенном в 1990-е годы на Ближнем Востоке и за его пределами, видели «иранский след». На этом фоне иранское руководство впервые за долгое время перешло от «вербальных» выпадов к реальным действиям, а его региональная политика приобрела ярко выраженный антиизраильский окрас.

Позднее начатая Ираном на заре 2000-х программа разработки ядерного оружия привела к всплеску алармистских настроений уже среди израильских политиков и вылилась в череду шпионских и военных провокаций. Однако даже в этом случае «переговорная нить» сохранялась.

Точку в относительно мирных отношениях двух стран поставило выступление президента США Джорджа Буша в 2002 году, в котором тот причислил Тегеран к «оси зла», тем самым де-факто превратив его в законную цель для региональных союзников Вашингтона: окончательно это стало ясно после исчезновения с горизонта иракского лидера Саддама Хусейна.

С этого момента Израиль стал восприниматься иранцами как один из главных врагов, а попытки «перезагрузить» с ним диалог — как проявление слабости и неуважения к собственной стране, граничащее с открытым предательством. На этом фоне Тегеран предпочитает не вспоминать «эпоху дружбы и открытости» (включая ее кулуарную составляющую), списывая все на «ошибки шахского режима», и рубит на корню любые разговоры о возможном признании Израиля. Иранские духовные лидеры сыплют громкими лозунгами, называя Израиль «раковой опухолью» региона и «врагом исламского мира», пресса многократно усиливает общественный накал. Аналогичные процессы, впрочем, имеют место и в лагере оппонентов — за тем лишь исключением, что клеймят и критикуют уже режим аятолл.

Принадлежность к «оси зла», закрепившаяся за Ираном с подачи Вашингтона, во многом определила формат отношений между Тегераном и другими крупными ближневосточными игроками. Вести дела с Ираном в открытую считалось подозрительным, а иногда и весьма зазорным делом.

Впрочем, даже в условиях тотальной конфронтации Исламской Республике удавалось балансировать и не поддаваться на провокации — баланс сохранялся и в эпоху правления «президента-радикала» Махмуда Ахмадинежада, хотя некоторые иранисты были убеждены, что масштабный региональный конфликт может начаться буквально по щелчку пальцев.

В то же время именно в последние годы число провокационных действий в отношении Ирана бьет все рекорды. Резонансные убийства в 2020 году видного иранского военачальника Касема Сулеймани и отца иранской ядерной бомбы Мохсена Фахризаде, реализованные не без участия израильских спецслужб, вконец свели на нет разговоры о договороспособности США и их союзников и привели к всплеску охранительских настроений в Иране. К власти в Исламской Республике пришло консервативное правительство Ибрагима Раиси.

Продолжающийся рост популярности консервативных идей — вкупе с усилением политических позиций «ястребов» из числа высших офицеров КСИР — вызвал закономерное беспокойство в Израиле. И, дабы окончательно демонизировать Иран в глазах мирового сообщества, израильские политики постоянно записывали на его счет различные порицаемые действия, то есть одной ядерной программой дело не ограничивалось.

За последний год иранцев обвиняли в «беспрецедентных поставках» баллистических ракет и беспилотников для нужд российских вооруженных сил, в нарушении оружейного эмбарго в Йемене и Ливии (у экспертов даже появился ироничный термин — «иранский военторг»), в финансировании повстанческих группировок в Африке, тайной дружбе с полевыми командирами движения «Талибан»*, продажах химического оружия ливанской «Хезболле» и палестинскому «Хамас» — список обвинений (в большинстве своем имеющих весьма слабую доказательную базу) можно продолжать еще долго.

Кроме того, неоднократно наблюдались попытки «раскачать» иранское общество изнутри, используя в качестве предлога экономические или социальные факторы. И если многочисленные «бензиновые бунты» Тегеран, как правило, гасил в зародыше, то несостоявшаяся «революция хиджабов» этой осенью выбила почву из-под ног у иранского правительства и даже вынудила режим аятолл пойти на некоторые уступки — например, реформировать национальную «полицию нравов», что было воспринято противниками Исламской Республики как капитуляция перед протестующими.

Интерес Израиля и его союзников во всех перечисленных историях вполне понятен: чем больше Иран будет занят внутренними и «имиджевыми» проблемами, тем меньше сил и средств у него останется на региональную борьбу. И тем проще будет остановить его экспансию.

В то же время многие опытные политики выступают против текущей стратегии поведения Израиля. Например, тяжеловес американской дипломатии Генри Киссинджер неоднократно советовал «не увлекаться» идеей раскачивания Ирана, поскольку слишком быстрый крах режима аятолл гарантированно разрушит сложившийся в регионе статус-кво и приведет к непредсказуемым последствиям.

Кроме того, возникновение реальной (а не просто медийно раскрученной) угрозы существованию Исламской Республики развяжет Тегерану руки, в результате чего он вполне может начать целенаправленную работу по уничтожению израильского государства как такового. Тем более что Иран очень близок к получению статуса непризнанной ядерной державы.

Тема ядерной программы Ирана не сходит с передовиц мировых СМИ уже много лет, особенно вопрос ее интенсификации после того, как администрация президента-республиканца Дональда Трампа объявила о выходе из «Совместного всеобъемлющего плана действий» (СВПД).

Какое-то время еще существовала надежда, что Вашингтон предпочтет «холодный мир» с Тегераном, тем более что Штаты всерьез мыслили сократить свое присутствие на Ближнем Востоке. Однако возвращение в 2021 году в Белый дом демократов не привело к восстановлению «ядерной сделки». Скорее наоборот: диалог зашел в тупик, а бесконечные раунды многосторонних консультаций превратились в зачитывание взаимных претензий.

При этом Вашингтон, будучи одним из прямых виновников развала Соглашения, не спешил способствовать дипломатическому прорыву — в частности, отказался исключить из списка террористических организаций иранский Корпус стражей Исламской революции (КСИР) — военно-политическое образование, прочно вплетенное в систему государственных институтов Ирана.

Все это время основным критиком возобновления СВПД оставался, как не трудно догадаться, Израиль. Израильские официальные лица, вне зависимости от их политической принадлежности, сыпали громкими лозунгами и призывали Вашингтон «не прогибаться» под Тегеран. Иные и вовсе предлагали решить вопрос радикально, устранив не только ядерные объекты Исламской Республики, но и уничтожить ее промышленность в целом.

Тегеран, со своей стороны, реагировал на выпады «и словом, и делом», перемежая заявления о «скорой расплате» с постепенным сокращением своих обязательств перед международным сообществом в части контроля над ядерной программой. Согласно последним заявлениям иранских официальных лиц, Тегеран обладает «достаточными техническими возможностями» для производства ядерного оружия, а его путь к «заветной бомбе», по разным оценкам, теперь занимает от нескольких недель до одного месяца.

О готовности Исламской Республики играть по-крупному свидетельствует и постоянная модернизация установок по обогащению урана в ответ на внешнее давление. Так, после развала «ядерной сделки» Тегеран довольно быстро перешел к использованию более мощных газовых центрифуг — IR-4 и IR-6, чья производительность в разы превышает согласованную в рамках СВПД.

Кроме того, производственные испытания проходят центрифуги новых поколений (на данный момент передовой считается IR-9, мощность которой в 50 раз превышает «базовую» IR-1) — их установка позволит еще больше увеличить объемы обогатительных работ. Среди прочего, за последние полтора года Иран заметно (с 20 до 60%) повысил уровень обогащения урана на своих ключевых объектах, что вызвало закономерное беспокойство у разведывательного сообщества — в силу того, что обогащение свыше 20% уже с трудом укладывается в «мирную атомную программу».

На данный момент ключевым идеологическим препятствием к обретению ядерного оружия остается фетва Верховного лидера (рахбара) Ирана Али Хаменеи, в которой подчеркивается недопустимость создания и применения подобных вооружений правоверными мусульманами.

Впрочем, фетва как таковая не является непреложной и может быть пересмотрена (полностью или частично) в условиях критических вызовов, тем более что подобный запрос ранее неоднократно поступал рахбару со стороны иранских политиков, военных и духовных лиц, а в условиях эскалации количество таких призывов увеличилось в разы.

В качестве возможного обоснования пересмотра своей позиции рахбар может использовать коранический принцип «аль-дарурат тубих аль-махзурат» («запретное превращается в дозволенное при острой необходимости»), наделив ядерное оружие статусом «последнего средства защиты страны». В этом контексте «добро» на производство соответствующего боеприпаса может быть в итоге получено.

Впрочем, вероятность того, что Иран все же решится на подобный шаг, не очень высока, поскольку власти Исламской Республики по-прежнему рассматривают создание ядерного оружия как крайнюю меру — на случай, если все остальные инструменты борьбы будут исчерпаны. Более того, превращение Ирана в ядерную державу гарантированно встревожит других региональных оппонентов — например, Саудовскую Аравию — и подтолкнет их к созданию собственных арсеналов. А расширять список «врагов с бомбой» Тегеран не намерен.

Следует также отметить, что доказанная попытка обретения Ираном ядерного оружия развяжет руки США и может положить начало полноценной интервенции западных стран. Учитывая, что получение одного боезаряда (без своевременной подготовки соответствующих средств доставки) априори не может гарантировать безусловное сдерживание Вашингтона, Тегеран не желает идти ва-банк, а потому использует ядерный фактор в основном как предмет политического торга.

Поэтому Иран в последние годы активно использует гибридные методы борьбы с региональными противниками, причем на территории иных стран.

Йеменский конфликт какое-то время был «запасной доской» для Ирана, и серьезные комбинации на нем разыгрывались «по остаточному принципу». Однако по мере снижения интенсивности боевых действий в Сирии это направление постепенно стало для Тегерана одним из ключевых.

За относительно короткое время Тегерану руками шиитского движения «Ансар Аллах» — его представители более известны мировой общественности как хуситы — удалось не только расширить зону влияния на Аравийском полуострове и получить контроль над рядом нефтеносных районов Йемена, но и создать постоянную угрозу превентивного удара для ключевых союзников США в Персидском заливе — Саудовской Аравии и ОАЭ.

Во многом именно эффективные (и подчас весьма дерзкие) действия Ирана на «йеменском поле» своевременно остудили горячие головы в Катаре и Бахрейне, удержав их от расширения участия в конфликте, что впоследствии помогло Тегерану избежать дополнительной конфронтации с аравийскими монархиями.

Кроме того, раскол «йеменской коалиции», возникший вследствие тактических успехов хуситов, поколебал уверенность ее идейного лидера в лице Саудовской Аравии: Эр-Рияд начал искать выход из затянувшегося конфликта и пошел на переговоры с «Ансар Аллах» — хотя еще пару лет назад саудовские чиновники не воспринимали хуситов в качестве договороспособной стороны и в открытую именовали их «террористами» и «проиранскими бунтовщиками».

Следует отметить, что гипотетический «сепаратный мир» между Саудовской Аравией и движением «Ансар Аллах» подстегнул других бенефициаров йеменского конфликта к реализации собственных резервных комбинаций. Например, ОАЭ попытались возродить некогда заброшенный проект Свободного Юга, подстрекая лояльный Абу-Даби Южный переходный совет к конфронтации с «переходными» властями — дабы заодно усилить и собственное влияние на этой территории.

Впрочем, у попыток ОАЭ «расшатать» Юг Йемена есть и другая, не совсем явная задача, а именно косвенно обеспечить восстановление утраченных Израилем позиций в регионе. Ранее еврейское государство при активной поддержке Абу-Даби уже пыталось закрепиться на стратегически важном архипелаге Сокотра, построив на нем перевалочную базу. Однако сформированный в результате межйеменского диалога «переходный» Президентский совет Йемена, состоящий преимущественно из саудовской креатуры, резко выступил против возведения «неоднозначных» объектов, и работа израильтян на этом направлении на некоторое время заглохла.

Теперь, как сообщает ряд источников, с приходом к власти правительства Биньямина Нетаньяху Израиль начал осторожно прощупывать йеменское направление силами спецслужб, а также развернул вербовку потенциальной агентуры среди местных жителей.

Не стоит исключать, что подобная деятельность — своего рода пролог к возвращению Израиля в Йемен. То есть квазигосударственное образование, одним из ключевых «спонсоров» которого являются дружественные Израилю Эмираты, может быть использовано израильскими силовиками в качестве перевалочного пункта для более серьезных операций по соседству с Ираном.

Помимо йеменского направления кулуарная борьба Ирана и Израиля охватывает и другие страны — геополитические фигуры перемещаются по доске с завидной регулярностью.

Так, на фоне роста влияния Тегерана в Сирии и Ираке израильтяне были вынуждены пересмотреть свою позицию в отношении арабских соседей и согласиться на «газовую сделку» (о разработке морских месторождений) с Ливаном, дабы в одночасье не оказаться в окружении проирански настроенных игроков.

Однако попытка выторговать у Ливана гарантии безопасности не только не принесла ожидаемых результатов, но и стоила нескольким израильским «ястребам» политической карьеры. Не стоит исключать, что новое правительство Израиля расторгнет это соглашение при первом же удобном случае.

Никак не выходит и рассорить Иран с Турцией — хотя устремления Тегерана и Анкары в той же Сирии местами идут «впритирку», а турки рассматривают иранцев как геополитических конкурентов. В таких случаях Исламской Республике, как правило, бывает достаточно нескольких мелких акций, проведенных силами своих прокси-отрядов, чтобы донести до турецких коллег идею нецелесообразности дальнейшего противостояния. А учитывая, что для президента Реджепа Эрдогана устранение «курдской угрозы» сейчас является более приоритетной задачей, ожидать открытия «иранского фронта» с его стороны не стоит.

Более того, при посредничестве России Анкара и Тегеран согласились на большой диалог по урегулированию конфликта в Сирии (в рамках Астанинского формата), а Исламская Республика со временем получила, наравне с Москвой, статус официального посредника в турецко-сирийском диалоге. Подобное упрочение позиций позволило Ирану, с одной стороны, сохранить влияние на «сирийском поле», а с другой — перенести вес с военных инструментов на политические, что помогло снизить риск возможной эскалации и, как следствие, отвлечения внимания ИРИ на данное направление.

Следует, впрочем, отметить, что Израилю удается разыгрывать и удачные комбинации на других направлениях — например, в Азербайджане. Здесь израильтяне смогли добиться не только политической поддержки, но и нарушить иранскую агентурную сеть, своевременно слив азербайджанским силовикам досье тридцати завербованных КСИР агентов. Принимая во внимание множащиеся разногласия между Баку и Тегераном, можно предположить, что Израиль будет использовать это поле для «прощупывания» Ирана еще не единожды.

Кроме того, стремясь расширить антииранский фронт, израильские «ястребы» в последнее время зачастили в Европу. Попытки убедить ЕС в недоговороспособности режима аятолл обусловлены тем, что именно европейские гаранты в большинстве своем по-прежнему выступают за восстановление ядерной сделки с Тегераном ― в качестве одного из шагов к деэскалации на Ближнем Востоке.

Пока видимых успехов израильтянам удалось добиться только в диалоге с французами. Президент Франции Эммануэль Макрон после визита израильского премьера не только выступил с осуждением «головокружительного прорыва» иранской ядерной программы, но и заверил израильтян в готовности «поднять этот вопрос на европейском уровне». Примечательно, что еще недавно Елисейский дворец был одним из ключевых проводников идеи возрождения СВПД и расширения диалога с Ираном.

На этом фоне вполне вероятно, что следующим, кого израильтяне попытаются «выщелкнуть» из сделки, будет Берлин. Тем более что в политических кругах ФРГ уже несколько месяцев идет дискуссия о формате взаимодействия с Тегераном в условиях гипотетического участия Исламской Республики в поставках вооружений в Россию.

Вопрос о том, ждет ли Ближний Восток новая большая война, остается привычно открытым. И Иран, и Израиль постоянно играют на повышение ставок и испытывают друг друга на прочность, балансируя на грани прямого конфликта. Количество взаимных геополитических пощечин исчисляется десятками, и Израиль в последнее время ведет в счете. Тегеран демонстрирует характерную восточную выдержку: асимметрично реагирует на выпады оппонента или «зеркалит» его действия.

Что будет, если конфликт все же перейдет в военную плоскость? На первый взгляд преимущество будет всецело на стороне Исламской Республики. Так, Иран имеет возможность выставить помимо регулярной армии (420 тыс. человек) подразделения КСИР (около 200 тыс. человек), а также отряды ополчения «Басидж» — численность последних, в зависимости от источника, варьируется от 90 тыс. до 1 млн человек.

Иными словами, «ударная сила» Тегерана составит не менее 700 тыс. человек, в то время как Тель-Авив/Иерусалим может выставить в четыре раза меньше (170–200 тыс. человек). Кроме того, Иран превосходит оппонента по большинству технических аспектов — за исключением ВВС, где «ведет» Израиль (см. таблицу).

Однако превосходство «на бумаге» не тождественно победе на поле боя. Как показывает опыт предыдущих конфликтов, израильскому Генштабу почти всегда удавалось навязывать противнику свой формат борьбы — даже в условиях численного перевеса оппонента.

Кроме того, значительная часть иранской армии на данный момент не имеет боевого опыта (исключение — подразделения КСИР, которые задействуются при проведении операций за рубежом). На этом фоне хорошо обученные израильские части, поддерживаемые с воздуха, могут стать серьезным испытанием для противника, что исключает реализацию сценария «молниеносного возмездия».

Впрочем, и Израиль явно не желает бросаться в бой, не будучи уверенным в абсолютном превосходстве. Несмотря на начавшийся с подписания в 2020 году «Соглашений Авраама» «парад нормализации» отношений с арабскими странами, а также на попытки Израиля «договориться» с наиболее проблемными соседями (в частности, с Ливаном) о взаимных гарантиях безопасности, желающих поквитаться с еврейским государством в регионе по-прежнему наберется достаточно.

Так, помимо Сирии, чья территория регулярно подвергается налетам израильской авиации, насолить Иерусалиму будут не прочь Ирак и Мавритания, где сильны антиизраильские настроения среди политиков. Рассчитывать на значительную помощь союзников Израилю при этом вряд ли стоит: Вашингтон слишком поглощен противостоянием с Россией и вряд ли сможет оперативно развернуть силы для противодействия Тегерану. А лояльные аравийские монархии, находящиеся «под огнем» иранских прокси-формирований, будут вынуждены действовать крайне осторожно, дабы избежать возможных «ударов возмездия» по своей территории.

Потенциальной «пороховой бочкой» для Израиля также остаются палестинские анклавы, которые Тегеран с высокой долей вероятности попытается «поджечь». В этом случае Израиль получит второй фронт под самым носом и будет вынужден распылять силы для купирования угрозы.

Так или иначе, несмотря на публичную браваду и множащиеся заявления о «гарантированном уничтожении», ни одна из сторон не готова начинать прямое противостояние первой: для Ирана это чревато жесткой реакцией мирового сообщества и жесткой экономической блокадой (с перекрытием «тайных каналов» подпитки национальной экономики), для Израиля — провалом политики «мирного возвышения», преумножением количества «узлов напряженности» вдоль своих границ и расколом израильского общества.

По этой причине и Тегеран, и Иерусалим, скорее всего, будут и дальше использовать инструментарий асимметричного конфликта, играя «на дальних рубежах», и дожидаться такого casus belli, который позволил бы достичь поставленных целей, избежав при этом излишнего международного осуждения.