Конец августа 1991 года стал переломной точкой в нашей истории, но вспоминать о нем предпочитают все реже. Об одном из главных парадоксов нашей истории рассуждает колумнист "360".

Все памятные даты можно условно разделить на живые, накрепко засевшие в народной памяти и такие, которые предпочитают не вспоминать. К последним можно отнести события 19–21 августа 1991 года. Немало россиян, особенно представители поколения, родившегося после распада Советского Союза, сразу и не скажут, что стало главным событием последнего лета великой страны.

Кто постарше, может напрячь память, и в ней постепенно всплывет и балет "Лебединое озеро" в эфире всех телеканалов, и дрожащие руки главы Государственного комитета по чрезвычайному положению (ГКЧП) Геннадия Янаева, и баррикады в центре Москвы.

Если кратко и предельно беспристрастно дать определение случившегося, оно будет таким: путч, иначе — попытка провалившегося государственного переворота. Но это лишь строчка из учебника вне контекста той эпохи, когда люди пребывали в счастливом неведении, что перемены не всегда бывают к лучшему.

Кажется, именно с того времени в народе популярно мнение, что август — самый тяжелый месяц. Всего три дня определили ход истории одной шестой части суши на десятилетия вперед, но с каждым годом говорят о них все реже и меньше — как современники тех событий, так и молодые "лидеры мнений". Даже блогер Юрий Дудь, обожающий исследовать тот период, не сподобился выпустить фильм к 28-летию разгрома путча.

Нельзя сказать, что вокруг августа 1991 года образовался заговор молчания. В прессе вышло немало приуроченных к дате материалов, свое мнение высказали бессменные лидеры думской оппозиции: глава КПРФ Геннадий Зюганов, заверивший, что коммунисты тогда сделали все возможное; и глава ЛДПР Владимир Жириновский, обвинивший в произошедшем коммунистов.

Ни одно из этих заявлений и текстов не зацепило россиян и не стало значимым поводом для обсуждения. Почему? Есть ощущение, что для подведения итогов августовского переворота по гамбургскому счету время еще не пришло — слишком уж много резких и нелицеприятных слов придется сказать.

Сложный вопрос

Идут годы, и все больше жителей стран бывшего СССР задаются вопросом: можно ли было избежать его ликвидации?

В свое время мне довелось интервьюировать человека, присутствовавшего на всех заседаниях ГКЧП: Юрий Прокофьев в те годы занимал пост первого секретаря Московского горкома компартии. Этот в прошлом высокопоставленный аппаратчик был уверен, что Советский Союз можно было спасти, но только без участия ГКЧП.

Спустя много лет Прокофьев разочаровался в действиях комитета. По его мнению, это была продуманная политическая провокация, сыгравшая на руку врагам советской власти. Он уверял, что реформы Михаила Горбачева, ставшие катализатором августовского кризиса, могли быть свернуты легальным путем: через голосование на партийном съезде, который планировался на ноябрь того же года.

Примечательно, что даже человек, входивший в ту часть советского руководства, которая пыталась сохранить страну от сползания в бездну, считает ее действия ошибочными. Загвоздка в том, что ряды защитников Белого дома, бывшего главным оплотом сопротивления ГКЧП, тоже изрядно поредели. Спору нет, некоторые из поддержавших Бориса Ельцина людей до сих пор с гордостью вспоминают о своем участии в обороне Белого дома. Но можно ли в наше время представить массовую демонстрацию "ельцинистов"?

"Было вокруг Белого дома громадное море людей — и молодежь, и пожилые, и женщины. Они решили безоружно, только как бы отдавая этому монстру свои жизни, решили пожертвовать во имя новой жизни", - рассказал РИА "Новости" очевидец тех событий, Юрий Лужков, позже занимавший пост мэра столицы. Сколько из этих, безусловно, смелых людей радужно встретили наступление "бандитских девяностых" — хищническую приватизацию, безостановочный рост цен, деградацию научной сферы, развал промышленности? Все ли они понимали, что отстаивают?

В стране тогда носился "ветер перемен" и у огромного числа людей было ощущение, что дальше будет только лучше: пропадет дефицит товаров, исчезнут контролирующий все области жизни партийный аппарат и органы политической цензуры, станет доступным свободный выезд за границу. Все из перечисленного действительно произошло, вот только за каждое достижение пришлось уплатить поистине высокую цену.

В поисках ответов

Кульминацией путча стало столкновение колонны военной техники с демонстрантами на Садовом кольце в ночь на 21 августа. Трое человек трагически погибли, пытаясь остановить БМП, которые в дальнейшем не сыграли никакой роли — к счастью, путчисты не решились начать военные действия в центре столицы.

Подвиг погибших вызывает уважение, ведь Дмитрий Комарь, Илья Кричевский и Владимир Усов искренне верили, что отстаивают демократию и свободу. Они были похоронены с почестями, посмертно награждены медалями, на их домах и школах появились мемориальные доски. Однако национальными героями ребята так и не стали.

В этом нет их вины, просто уже через два года после путча победившая сторона расколется на два лагеря и этот раскол, вновь на сторонников Ельцина и на парламентскую оппозицию, отбросит на август 91-го мрачную октябрьскую тень.

Долгое время после тех событий единственной официально одобренной трактовкой была предельно грубая черно-белая картинка: "Добро" в лице защитников демократии и гражданских свобод победило абсолютное "Зло" в лице престарелых партаппаратчиков, а затем еще разгромило "проклятых коммуняк".

Ни одни влиятельные СМИ, не считая "маргиналов" вроде коллектива газеты "Завтра", не отклонялись от этой линии, создавая ощущение, что это мнение абсолютного большинства россиян. В какой-то момент мифотворчество настолько разошлось с реальностью, что было предано забвению — сейчас о путче и волнениях в октябре 1993 года в прессе чаще всего пишут сухо и бесстрастно.

Можно ли сказать, что большинство граждан нашей страны сейчас сочувствуют стороне, проигравшей в 1991 году? Это тоже будет неверно. Бесславный конец ГКЧП был предопределен неумением партийных бонз откровенно общаться с собственным народом, а также их нежеланием признавать очевидную необходимость каких-то перемен.

Но одно можно сказать точно. Для многих людей главным уроком того августа стало то, что можно отчаянно бороться за нечто одно, а получить в итоге совершенно другое. Например, вместо единой богатой и демократической державы — переформатированное пространство, ставшее сценой для "крупнейшей геополитической катастрофы века".