Выступление на XX ежегодной конференции Балтийского форума "США, ЕС и Россия — новая реальность", 12 сентября 2015 г., Рига, Латвия.

1. Люди моего поколения на протяжении десятилетий жили мечтой о единой и неделимой Большой Европе. Конечно, всегда находились скептики, которым эта мечта казалась несбыточной. Но всё же тон задавали романтики, верившие в свою звезду. В середине 70-х годов прошлого столетия с подписанием Хельсинского Заключительного акта мечта о Большой Европе стала обретать реальные очертания: активизировался диалог между противостоящими военно-политическими группировками, стали приносить реальные плоды переговоры в области ограничения вооружений, расширялись контакты между людьми. С падением Берлинской стены и объявлением об окончании Холодной войны многие, в их числе и я, решили, что теперь то ничто не должно помешать созданию Большой Европы. И Россия, несмотря на все внутренние сложности 90-х годов, стала активно проводить политику, направленную на сближение с остальной Европой. Были подписаны соответствующие документы о сотрудничестве с Европейским союзом, НАТО, Россия вступила в Совет Европы. В начале XXI века стали вырисовываться контуры будущей Большой Европы от Владивостока до Лиссабона.

2. В какой-то момент могло показаться, что до Большой Европы осталось буквально несколько шагов — были согласованы четыре пространства, в которых она должна была создаваться, были подготовлены дорожные карты, по которым все мы должны были двигаться. Бурно развивались торгово-экономические отношения, совместные проекты в образовании и в науке, в культуре и в развитии гражданского общества. Всё это было совсем недавно, по историческим меркам — буквально вчера. А кажется, что очень давно.

3. Но — Большой Европы у нас не сложилось. Шанс, который выпадает один раз в столетие, не был реализован. И второго такого шанса для нынешнего поколения политиков на Востоке и Западе, по всей видимости, уже не появится. На мой взгляд, нет ничего хуже, чем попытки продолжать убеждать себя и друг друга в том, что не всё ещё потеряно, проблемы так или иначе разрешатся, и европейская политика вернётся в привычную колею, по которой она катилась последние четверть века. Увы, "окно возможностей", которым мы так и не сумели воспользоваться, захлопнулось.

4. Украинский кризис наглядно продемонстрировал неготовность политических элит в России и в Европе идти навстречу друг другу и строить общую судьбу в мире XXI века. Надежды на то, что ситуация экономической взаимозависимости заставит стороны проявить политическую гибкость, амортизирует кризис и стимулирует поиски компромиссов разбились о реальности санкций и анти-санкций. Многочисленные институты, призванные заниматься упреждением, предотвращением и урегулированием кризисов в Европе, проявили свою полную беспомощность именно тогда, когда в них возникла острая необходимость. Два десятилетия интенсивных научных, культурных, образовательных и гуманитарных контактов не предотвратили беспрецедентного взрыва взаимной враждебности, недоверия, возрождения самых архаичных общественных стереотипов и мифов времён Холодной войны.

5. Обо всём этом уже много говорили и писали — как в России, так и на Западе. Важно, на мой взгляд, довести эти рассуждения до их логического конца и честно признать, что пути Европы и России расходятся всерьёз и надолго — не на месяцы и даже не на годы, но, вероятно, на десятилетия вперёд. Этот континентальный раскол, расхождение двух европейских геополитических плит будет оказывать огромное и долговременное влияние — как на Европу, так и на мир в целом. Возвращения к ситуации осени 2013 года уже не будет, даже если обстановку на Украине и вокруг неё удастся каким-то чудом нормализовать. Происходящие на наших глазах перемены носят не только радикальный, но и необратимый характер, ставя крест на одних политических проектах и открывая возможности для других.

6. Значение нового геополитического раскола усиливается ещё и тем обстоятельством, что обе половины нашего континента именно сейчас должны принимать принципиальные решения относительно своего внутреннего развития. Европейский союз сегодня стоит, наверное, перед самыми серьёзными вызовами за всю свою историю. Помимо Украины, это затянувшаяся экономическая стагнация, острый кризис зоны евро, нарастание миграционных проблем, угрозы сепаратизма, наметившееся противостояние между Севером и Югом Евросоюза и многое, многое другое. Для России тоже наступают не самые простые времена, когда надо искать принципиально новые источники экономического роста и новое место страны в глобальной экономике XXI века. В этих условиях Россия и Европа воспринимают друг друга в большей степени как ещё одну проблему, а не как часть решения других проблем. Обстановка, скажем прямо, не самая подходящая для возрождения проекта Большой Европы.

7. На этом фоне новое звучание приобретает привычное всем нам понятие евроатлантического пространства. Если ещё недавно в него вкладывали представление о том, что оно во всех своих измерениях должно простираться, как минимум, до Урала (как это зафиксировано, например, в ДОВСЕ), а, возможно, и до Владивостока, то теперь ситуация в корне изменилась. Сегодня, говоря о евроатлантическом пространстве, мы имеем в виду Западную Европу и США. Это касается уже не только сферы безопасности в лице НАТО, но и всё больше экономики (трансатлантические интеграционные проекты, планы поставок американского газа в Европу и пр.) Таким образом, мы вправе говорить о том, что в современном мире евроатлантическое пространство включает в себя западные государства, расположенные в Европе и в Северной Америке.

8. С другой стороны, набирают обороты процессы евразийской интеграции и сотрудничества. Это и Евразийский экономический союз, и Шанхайская организация сотрудничества, и проект Нового шёлкового пути. Стало модным заявлять о том, что на место Большой Европы от Лиссабона до Владивостока приходит Большая Евразия от Шанхая до Минска. И хотя контуры Большой Евразии пока остаются зыбкими и во многих отношениях неясными, нельзя не видеть объективный и долговременный характер процессов становления новой транснациональной экономической и политической конструкции. Евроатлантика и Евразия оформляются как новые центры глобального притяжения, а отношения между ними превращаются в главную ось мировой политики будущего.

9. Данная тенденция, наметившаяся задолго до украинского кризиса, но резко ускорившаяся в ходе кризиса, требует своего осмысления. Самый главный вопрос — a как будут складываться отношения между возрождающейся Евроатлантикой и заново складывающейся Евразией? Удастся ли избежать новой биполярности, повторения истории прошлого столетия в столетии нынешнем? С моей точки зрения, тенденция к биполярности — тревожная и опасная тенденция. Если эта тенденция станет необратимой, то негативные последствия нового раскола мира будут иметь долгосрочный и глобальный характер. В наших общих интересах не допустить "новой биполярности", пока это ещё возможно. А это, в свою очередь, предполагает, что мы должны постараться сохранить те немногочисленные мосты, которые сегодня связывают нас, и которые мы в нашей общей запальчивости пока ещё не успели сжечь.

10. Речь идет и о механизмах ОБСЕ, и о Совете Европы, и о суб-региональных организациях (от Организации черноморского экономического сотрудничества до Арктического совета), и даже о Совете Россия – НАТО. На все эти структуры и организации нельзя возлагать чрезмерные надежды: они не предотвратили и не предотвратят континентального разлома между Евроатлантикой и Евразией. Но они могли бы помешать этому разлому приобрести наиболее жёсткий, конфронтационный и опасный формат.

Перед нами стоит задача определить такие правила игры между Евроатлантикой и Евразией, которые бы свели к минимуму риски неконтролируемой конфронтации, создали бы возможности для диалога и сотрудничества в решении общих проблем и восстановления управляемости международной системы. Не решив этой задачи, мы будем обречены на исторически длительную биполярность в её наихудшем варианте.

11. Очевидно, что в формирующейся новой геополитической реальности Россия перестаёт быть восточным флангом несостоявшейся Большой Европы и превращается в западный фланг формирующейся Большой Евразии. Перенос стратегических акцентов с западного на восточное направление представляется практически предрешённым, независимо от динамики и конечного исхода текущего кризиса. Сложности переноса акцентов ни в коем случае нельзя недооценивать: это долговременный, болезненный и очень деликатный процесс, требующий не только политической воли, но и высокого профессионализма. Иначе вместо стратегической переориентации можно получить экономическую и геополитическую изоляцию.

12. Перенос стратегических акцентов означает, что Москва должна инвестировать существенный политический капитал в развитие механизмов ЕврАзЭС, ШОС, других многосторонних структур Большой Евразии. Тем более, что многие из этих механизмов создаются практически с чистого листа, и у российской внешней политики есть все возможности сыграть активную, а по некоторым направлениям – и лидирующую роль в их становлении.

13. Это, разумеется, не означает, что Россия должна повернуться спиной к Европе, отказавшись от взаимодействия со своими европейскими партнёрами и друзьями? Конечно же, нет. Россию к Европе привязывает слишком многое — история и география, культура и религия, наработанный десятилетиями опыт экономического сотрудничества и многомиллионная русскоязычная диаспора, присутствующая во всех европейских странах от Польши до Испании. Более того, успех включения России в различные евразийские интеграционные проекты в немалой степени зависит от того, удастся ли Москве обеспечить безопасность и стабильность на своём западном фланге, наладить новые, прагматичные и взаимовыгодные отношения со своими европейскими соседями.

14. Контуры будущих российско-европейских отношений пока ещё только вырисовываются. Но уже сегодня ясно, что эти отношения не должны быть заложниками политической риторики и романтических ожиданий конца прошлого — начала нынешнего столетия. Необходимо провести тщательную инвентаризацию существующих работающих форм взаимодействия по всем четырём "пространствам" и целенаправленно работать по конкретным направлениям, не возрождая старых иллюзий и не порождая новых. Например, Россия и Европейский cоюз могли бы сосредоточиться на такой болезненной для всех теме как управление миграциями. Или на профилактике политического экстремизма и терроризма. Или на субрегиональных механизмах сотрудничества – от черноморского региона до Арктики. Россия и Европейский союз всё равно останутся соседями, и даже закат идеи Большой Европы не в силах отменить этой очевидной реальности.