Часть 1. "Соловьи" во Львове 
В связи с заявлениями сотрудников «Яд Вашем» о причастности батальона «Нахтигалль» и лично гауптманна Шухевича к массовым убийствам еврейского населения Львова в первые дни оккупации города, прогнозируемо зашевелились украинские историки из национал-патриотического лагеря.
К примеру, в «Украинской правде» была опубликована статья хорошо известного нам В.Въятровича, сотрудника ИНП и директора ЦДВР, «Легенда о Nachtigall». В ней Въятрович обличил попытки «Яд Вашем» помешать «возвращению правды об украинском освободительном движении», а все утверждения о виновности «нахтигалевцев» в убийствах еврейского населения и польской интеллигенции Львова назвал советской антинационалистической пропагандой, которая якобы давным-давно себя скомпрометировала.
Нужно сказать, что тезисы, озвученные Въятровичем, не новы. Основное их содержание сводится к следующему:
- уничтожение евреев и поляков проводилось согласно «нацистських ідеологічних засад», к которым ОУН не имеет никакого отношения;
- убийства интеллигенции были проведены немецкими «айнзатцгруппами» согласно заранее составленным спискам, при этом подчёркивается, что списки составлялись «за наказом німецького уряду», и ОУН также не имеет к ним никакого отношения;
- на Нюрнбергском процессе в эпизодах, связанных с уничтожением поляков и евреев Львова, ни ОУН, ни «Нахтигалль», ни Шухевич не фигурировали;
- обвинить «Нахтигаль» потребовалось позже, в конце 50-х годов в рамках кампании, развязанной в СССР и ГДР против немецкого «куратора» батальона в годы войны – проф. Т.Оберлендера, который в 1953 г занял министирскую должность в правительстве канцлера ФРГ К.Аденауэра;
- в 1960 г. Земельный Суд Бонна, равно как и гамбургская прокуратура несколькими годами позже, рассмотрев доказательную базу, переданную ГДР, признали Оберлендера невиновным в убийствах еврейского населения и польской интеллигенции Львова.
Соответственно, раз Оберлендер признан «невиновным», то по логике национал-патриотов и участие «Нахтигаля» в львовских погромах - не более чем коммунистическая пропаганда.
На самом деле всё выглядит вовсе не так однозначно, как пытаются представить бандеровские пропагандисты. Я ни коим образом не претендую на полноту изложения этой, безусловно, сложной темы, но хочу всего лишь разобрать некоторые подробности истории, которые, уверен, мало кому известны.
Однако прежде необходимо рассмотреть несколько вопросов.
1. «Ідеологічні засади».
Отношение ОУН к национальным меньшинствам, задекларированное в постановлениях довоенных конференций и Великих сборов, достаточно хорошо известно и описано в литературе, поэтому останавливаться на этом не будем. Для нашей темы бОльший интерес представляет то, каким образом должна была реализовываться эта политика с началом войны. В мае 1941 г. Провод ОУН(б) подготовил секретную инструкцию «Боротьба й діяльність ОУН під час війни», содержащую в себе детальные указания по политическим, военным и организационным вопросам в рамках подготавливаемой ОУН т.н. «национальной революции», «вибух» которой должен был совпасть по мысли оуновских функционеров с началом войны.
В специальном разделе этой инструкции, озаглавленном «Меншинова політика» указывалось: «Національні меншини поділяються на : а) приязні нам, себто членів досі поневолених народів, і б) ворожі нам — москалі, поляки, жиди... Винищувати в боротьбі, зокрема тих, що боронитимуть режім: переселювання в їх землі; винищувати головно інтелігенцію, якої не вільно допускати до ніяких урядів, і взагалі унеможливлювати продукування інтелігенції... Польських селян асимілювати... Проводирів нищити... Асиміляція жидів виключається... » ( ЦГАВОВУ, ф.3833, оп.2, д.1, л.38.)
А в пункте 17 «Загальні пригадки» того же раздела говорилось: «Наша влада мусить бути страшна для її противників. Терор для чужинців-ворогів і своїх зрадників — творча свобода, подих нових ідей українця-володаря власної землі мусить з кожного чину, в кожному кроці пробиватися... »(ЦГАВОВУ, ф.3833, оп.2, д.1, л.39.)
Учитывая вышеизложенное, в IV части раздела «Військові інструкції» в пункте 15 «Очищення терену від ворожого елементу» указывалось: «В час хаосу й замішання можна дозволити собі ліквідацію небажаних польских, московських та жидівських діячів, особливо приклонників большевицько-московського імперіалізму.» (ЦГАВОВУ, ф.3833, оп.2, д.1, л.32.)
В соответствующем ключе ещё до начала войны, в июне 1941 г. краевым проводником ОУН И.Клымивым – «Легендой» была подготовлена и «Відозва» к украинскому народу, расклеенная на всех афишных столбах сразу же после занятия Львовав. В ней прямо говорилось:
«Народе! Знай! Москва, Польща, мадяри, жидова - це Твої вороги. Нищ їх.
Знай! Твоїм проводом є Провід Українських націоналістів, є ОУН.
Твоїм вождем є Степан Бандера.»(ЦГАВОВУ, ф.3833, оп.1, д.63, л.12.)
Таким образом, как видно из оуновских документов, «ідеологічні засади», согласно которым следовало уничтожать «ворожі» национальные меньшинства, были не только у нацистов, но и у ОУН. Потому массовые убийства еврейского населения и польской интеллигенции Львова целиком и полностью укладываются в оуновскую концепцию «очищення терену».
Пойдём дальше.
2. Чёрные списки.
Захваченный органами НКВД в сентябре 1940 г. руководитель организационного отдела Львовской краевой экзекутивы ОУН И.Максимов показал на допросе, что ещё в июне 1940 г. краевая экзекутива разработала план восстания, который был направлен в Краков и утверждён Бандерой. Предполагалось, что успех может быть достигнут лишь в случае войны Германии против Советов, а потому «провід ОУН порішив стояти твердо на стороні Німеччини до часу, коли вона зірве союз із Совітами, або відносини дипльоматичні погіршаться». В этот момент и предполагалось поднять восстание в западных областях УССР.
Далее Максимов среди прочего показал, что Проводом «... бралось під увагу людей, що негативно ставилися до визвольної акції ОУН по приході Червоної Армії, і провідники мали завдання створювати т. зв. "чорні листи" — прізвища і місця замешкання тих людей, яких на час зриву мали зразу ж зліквідувати». При этом он уточнял, что «поки що таких листів ще не виготовлено, з огляду на те, що не знали добре, хто це такий "шкідник для ОУН" із місцевого населення».(ГА СБУ, ф.6, д.75170-ФП, т.1, л. 216-225)
Тем не менее, в «Едином Генеральном плане повстанческого штаба ОУН» эти «чёрные списки» фигурируют. В разделе «Выступления» плана говорилось: «Важным есть выступление первой ночи. Оно решает всё...Надо в ту же ночь ликвидировать всех, занесенных в черные списки, чтобы лишить врага людских резервов (доносчиков, организаторов вражеской диверсии и т.д.) А также углублять панику». А в разделе «Основные задания штабам соединений» указывалось, что необходимо организовывать «панику, разложение в среде врагов (поголовные расстрелы врагов)». При этом подчёркивалось, что «это одно из условий нашей выигранной победы». (ГА СБУ, ф.16, оп.33 (1951 г.), д.63, л. 25-58)
И если в 1940 г. рядовые оуновцы ещё не знали, кого из «шкідників» следует заносить в «чёрные» списки, то майская инструкция 1941 года, спущенная им из Кракова и цитированная выше, давала достаточно чёткие ответы на эти вопросы.
В ней, в разделе Г «Інструкція безпеки», в частности, указывалось:
«11. Зібрати персональні дані про всіх визначніших поляків, членів підпольних організацій, які у відповідний час пробували б зорганізувати відповідний виступ. Тут в міру потреби і спроможностей примінювати офензивну тактику.
12. Уложити "чорну листу" всіх ревних комуністів, НКВД-истів, сексотів, провокаторів й інших вислужників комуністичного режиму. На "чорній листі" повинні знайти місце в першу чергу керівні особи.
13. Уложити "чорну листу" поляків, згідно з даними інструкціями під т[очкою] 11.
14. Уложити "чорну листу" всіх визначних українців, що у відповідний час пробували б вести "свою політику", розбиваючи цим одностайну поставу укр[аїнського] народу».(ЦГАВОВУ, ф.3833, оп.2, д.1, л.35-36)
К тому же нужно понимать, что немецкое командование попросту не владело в достаточной степени данными по конкретным жителям Львова, подлежащим уничтожению – здесь могли помочь только местные. Потому вполне справедливым выглядит утверждение А.Кормана, указывающего в своей работе «Z krwawych dniw Lwowa 1941 roku» (Лондон, 1991 г.), что аресты польских профессоров происходили на основании списков, предварительно составленных краевым референтом ОУН И.Клымивым-«Легендой» и Е.Врецьоной-«Волянским» (СБ ОУН), и переданных затем немцам.
3. И перед тем, как перейти к основному материалу, рассмотрим ещё один вопрос – на кого ОУН возлагала задачи военного характера, в том числе и «очищення терену від ворожого елементу», включая «ліквідацію небажаних польских, московських та жидівських діячів» согласно заранее составленным «чорним листам».
В уже неоднократно цитируемой секретной инструкции ОУН в разделе «Загальні напрямні» говорилось: «Збройну боротьбу ОУН організовуватиме у двох формах:
а) революційно-повстанча акція у ворожому запіллі тоді, як Червона армія і більшовицька система буде захитана воєнними подіями;
б) участь у воєнних змаганнях проти Москви українського війська, що буде складатися із повстанчих та партизанських частин, з українських частин з Червоної армії, які виступають проти Москви, та з військових частин, формованих на еміграції і на звільнених від ворога українських землях». (ЦГАВОВУ, ф.3833, оп.2, д.1, л.2)
По сути, если отбросить бредовые идеи об «украинских частях» РККА, существовавшие только в оуновском воображении, основной расчёт строился на боёвки краевой экзекутивы ОУН, которые должны были нанести удар по тылам отступающей Красной Армии, и на сформированные «на еміграції» при непосредственном участии абвера «Дружины Украинских Националистов» (т.е. интересующий нас «Нахтигалль»).
Согласно той же инструкции «Дружины Украинских Националистов» и боёвки краевой экзекутивы (именовавшиеся «Українською національною революційною армією»), становились ядром вооружённой формации ОУН, которая получала название «Українська визвольна революційна армія». (ЦГАВОВУ, ф.3833, оп.2, д.1, л.20)
 Брошюра ОУН "За Українську державність"(ЦГАООУ, ф.57, оп.4, д.369, л.347)
В приказе проводника краевой экзекутивы ОУН и «начального команданта Української національної революційної армії» (т.е. местных боёвок) И.Клымива-«Легенды» от 1 июля 1941 г. говорилось, что «український військовий легіон і Українська національна революційна армія це лише дві частини одної Української армії, які мають свої окремі оперативні команди». При этом подчёркивалось, «обі, одначе, підлягають Проводові Української нації з Степаном Бандерою на чолі та головному штабові ОУН». (ЦГАВОВУ, ф.3833, оп.2, д.18, л.86)
Поэтому не случайно оуновская газета «Самостійна Україна» (7 июля 1941 г., ч.1, стр.4), описывая вход «Нахтигаля» «поруч з Німецькою армією» во Львов, называла его «частиною Української армії», которая «пішла в лютий бій з кривавим ворогом України».
Запомним это название – «Українська визвольна революційна армія», ибо впоследствие это оно нам понадобится.
«Українська визвольна революційна армія» согласно инструкции должна была помимо прочего выполнить следующие задачи:
«...сей час очистити її [місцевість] від ворожих елементів ... передати владу цивільну в руки поважних, знаних місцевих громадян-діячів... Відразу відібрати від них присягу-приречення відданості провідникові ОУН Ст[епанові] Б[андері]...»(ЦГАВОВУ, ф.3833, оп.2, д.1, л.29)
При этом предполагалось «...московську мужву по роззброєнні віддати в полон німцям, загалом ліквідувати. ...політруків і значних комуністів та москалів ліквідувати... » (ЦГАВОВУ, ф.3833, оп.2, д.1, л.31)
Упомянутый краевой проводник И.Клымив-«Легенда» пошёл ещё дальше. Своим приказом, развешанным по всему городу, он предупреждал гражданское население, что «...одиноким сувереном на українській землі є український народ та єго виразник - Провід Українських націоналістів з Степаном Бандерою на чолі». Поэтому «всякі зазіхання на це наше право стрінуть рішучий наш збройний спротив».
Для обеспечения «нашого права» этим же приказом Клымив вводил «збірну (родову і національну) відповідальність за всі провини супроти Укр[аїнського] війська, Укр[аїнської] держави». (ЦГАВОВУ, ф.3833, оп.2, д.18, л. 86-86 об.)
Резюмируя вышеизложенное, повторю ещё раз: как следует из инструкций и приказов оуновской верхушки, задачи ОУН по очищению территории от польского и еврейского национальных меньшинств, равно как и от советских работников, сторонников Советской власти, полностью совпадали с такими же задачами нацистов. Уничтожение должно было проводиться согласно заранее составленным «чёрным» спискам, в подготовке которых ОУН приняла самое непосредственное участие. Реализация этих задач возлагалась у нацистов на айнзатцгруппы и гестапо, а у националистов на вооружённую формацию ОУН – «Українську визвольну революційну армію», состоящую из местных боёвок с одной стороны, и ДУН – с другой.
При этом, как подчёркивалось в приказе краевого проводника И.Клымива, немецкую армию необходимо было считать как «нашу союзницю» и «помогати їй всіма можливими способами».(там же)
Итак, это была часть теоритическая. А теперь посмотрим, как реализовывали свои «ідеологічні засади» нацисты и националисты на практике.
Подробные показания о формировании и обучении "ДУН" ("Нахтигалль) содержаться в протоколах допросов пленных абверовцев (здесь, здесь и здесь).
Кратко напомню, что после соответствующих указаний Канариса, в марте 1941 года главным проводом ОУН был создан так называемый «мобилизационный отдел» во главе с Мыколой Лебедем и его заместителем Александром Луцким.
Как показывал Луцкий на допросе, учитывая требования абвера о соблюдении суровой конспирации, откомандированным в легион оуновцам сообщали, что их направляют на «курсы подготовки военных специалистов». И лишь узкому кругу «чолових діячів» - Лебедю, Лопатинскому и Луцкому - офицер разведки вермахта граф Тун сообщил о задачах легиона и указал ориентировочную дату нападения на Советский Союз.
После утверждения М.Лебедем кандидатов, отобранные в абверовское подразделение оуновцы проходили в Кракове немецкую медицинскую комиссию, после чего направлялись в Крыницу. Там проходил их предварительный «вишкіл», после чего, через две-три недели, будущие солдаты и офицеры абвера направляли к месту подготовки батальона в г. Нойхаммер. Там все они получали немецкую военную форму, питание, денежное довольствие по нормам гитлеровской армии и официальные военные удостоверения вермахта.
Любопытные детали о пребывании «легионеров» в Нойгаммере оставил один из участников батальона Карл Малый. Он писал: «По одержанню вермахтівського уніформу почалися «гарячі» та важкі дні військового вишколу. Частина ця одержала назву «спеціяль-групе «Нахтігаль». Командиром її був обер-лайтнант Оберлендер, який мав ще до помочі двох обер-лайтнантів і кількох лайтнантів та підстарший. З української сторони був іменований комендантом Роман Шухевич, і з ним постійно був у контакті німецький командир. Вишкіл відбувався за пляном весь день: впоряд, бойові вправи в полі, гостре стріляння та наступ в терені і то особливо цей саме рід бойових вправ... Часто відвідували добровольну частину провідники ОУН. Всі старшини-німці відносились до нас дуже культурно і прихильно... Часто в неділю запрошувано українських старшин на прогульку до найближчого міста Загай. Там запрошува¬но їх до ресторану, де під час тостів бажано їм найкра¬щих успіхів в боротьбі»(«Дружини українських націоналістів в 1941-1942 рр.», 1953 г., стр. 108-109)
Помимо основного состава «Нахтигалля», дополнительно абвер подготовил из оуновцев несколько диверсионно-террористических групп, которые после получения соответствующих заданий были снабжены оружием, взрывчаткой, фальшивыми советскими паспортами и заброшены на территорию СССР за несколько дней до начала войны. Остановимся на данном вопросе более подробно, ибо впоследствие эта информация понадобится нам при оценке показаний свидетелей по делу Оберлендера и «Нахтигалля».
Одной из таких диверсионно-террористических групп руководил Ю.Стельмащук, впоследствие командир военной округи УПА «Турив» и соединения групп УПА «Завыхост». На допросе он показал следующее:
«...Я был направлен в специальную школу диверсантов-разведчиков, которая помещалась в г. Нойгамере. По окончании школы я возвратился в Краков...
В Кракове к нам - выпускникам школы приехал заместитель Бандеры - Стецько, а также другие представители центрального провода "ОУН". Прежде всего нам дали назначения. Я получил назначение в Волынскую область к областному руководителю "ОУН" - Закоштуй. Стецько говорил, что мы должны вести подрывную работу против Советской власти, также говорил, что скоро начнется война между Германией и СССР и что эту войну нужно использовать в интересах "ОУН".
По линии диверсионной работы я от начальника немецкой разведки, немца - майора, фамилии которого не помню, получил задание в первый день войны взорвать железнодорожное полотно и стрелки в г. Сарны. Из Кракова мы выехали 16 июня 1941 г. и должны были перейти границу в Венгрии. Из Кракова мы направились к Ужгороду, а из Ужгорода в Мукачев, где ночевали в немецкой школе, директор которой был резидентом немецкой разведки.
Границу мы перешли в районе с. Волово - на границе Венгрии с СССР. До самой границы нас провожал Стецько и начальник немецкой разведки. Нас на границе снабдили пистолетами, взрывчатыми веществами и деньгами. Перейдя границу, мы прошли в первую ночь 20 км., а затем двигались такими же переходами и война нас застала в Синевицькой Вишне».
Далее Стельмащук показывал, что возле с.Труханов Славского района Дрогобычской области их группа была замечена колоной советских войск и обстреляна. Им пришлось, бросив всё снаряжение, спасаться бегством в направлении Стрыя. «В Стрие мы пробыли два дня и выехали во Львов.
Во Львове я связался с заместителем Бендеры - "Лебедь" и от него уже должен был выехать в Волынскую область в распоряжение обласного руководителя "ОУН" "Закоштуя". Когда я был в штабе "Лебедя", туда пришел начальник немецкой разведки, с которым я встречался в Кракове, который сказал, что я - Стельмащук поеду не в Волынскую область, а в Советский тыл за Днепр, тоже самое он сказал о других "оуновцах", которые закончили диверсионную школу». (ГА СБУ, ф.5, д.67424, л.7-16)
Переходя непосредственно к интересующим нас событиям во Львове, я сознательно не буду приводить всем известные цитаты о «кинжалах в зубах» и «засученных рукавах гимнастёрок» нахтигаллевцев, которые кочуют из книги в книгу.
Первоисточник её, равно как и другая информация о «Нахтигалле», содержится в книге В.Брокдорффа «Geheimkommandos des Zweiten Weltkrieges». Однако у меня её нет, а потому сложно оценивать правдоподобность или неправдоподобность этих сведений.
Также я не буду останавливаться на материалах, содержащихся в книгах других хорошо известных авторов - с ними может ознакомиться любой желающий.
Важным для нас являются первоисточники, позволяющие прояснить вопрос участия «Нахтигалля» в убийствах мирного населения Львова.
В этой связи особый интерес представляет знакомство не с перепевами изжёванных цитат, а с той информацией, которую уже много лет на все лады поносят национал-патриоты, но при этом упорно не желают знакомить с ней окружающих
5 апреля 1960 года в Москве состоялась пресс-конференция для советских и иностранных журналистов, организованная Чрезвычайной Государственной Комиссией по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков. Главной темой пресс-конференции была деятельность в период войны сотрудника абвера Теодора Оберлендера.
 Пару слов об этом человеке. Как писал известный историк-германист Л.Безыменский, фигура Теодора Оберлендера, являвшегося с 1953 по 1960 г. членом правительства ФРГ, исключительно характерна для реваншистских кругов Бонна. Его имя стало символом возвращения закоренелых нацистов на ведущие посты в ФРГ.
Для нас здесь важно зафиксировать, что Теодор Оберлендер в гитлеровские времена был не только нацистом, но и офицером вермахта, выполнявшим особо важные задания. В 1934 г. он руководил «Союзом немцев Востока», затем продолжил свою карьеру как сотрудник отдела диверсий и саботажа в абвере, выполнял ряд заданий адмирала Канариса, а в годы войны был начальником диверсионной службы штаба группы армий «Юг» (1941 г.), командиром карательных частей «Нахтигалль» и «Бергманн» (1941-1943 гг.).
После окончания войны, в 1948 году, им был подготовлен документ под названием «О психологической войне». В нём говорилось: ««Если ставить задачу ликвидации большевизма, то ведущие с ним борьбу силы нуждаются:
а) в программе политической войны, действующей до момента начала войны настоящей;
б) в программе поддержки вооруженной борьбы;
в) в программе на мирное время... Это должна быть не «Атлантическая хартия», а идея «американского мира» или «христианского мира».
Далее Оберлендер требовал организации всесторонней «идеологической борьбы» против коммунизма, которая будет «катализатором» третьей мировой войны. При этом он подчёркивал, что эта «психологическая война» должна носить всеохватывающий, т.е. тотальный, характер. ( Безыменский Л.А. Германские генералы — с Гитлером и без него. — М.: Мысль, 1964)
 В 1953 году Оберлендер занял пост министра по делам переселенцев и беженцев в правительстве ФРГ. Однако карьере удачливого министра, жаждущего реванша, помешало прошлое.
22 октября 1959 года профессор Берлинского университета А.Норден на пресс-конференции заявил, что Т.Оберлендер причастен к массовому уничтожению гражданского населения Украины и Северного Кавказа в годы войны. Заявление было сделано на основании многочисленных свидетельских показаний, собранных «Комитетом германского единства». О том, как развивались события после заявления Нордена, мы поговорим чуть позже, а пока посмотрим, в чём заключались показания свидетелей обвинения.
При этом сразу заметим, что в утверждениях бандеровских пропагандистов, заявляющих, что процесс над Оберлендером носил исключительно политический характер, безусловно есть резон. В этом нет ничего удивительного. Во всём мире и во все времена противник любого политика или просто известной персоны, имея на неё компромат, рано или поздно им воспользуется. И пример тому – вся история человечества. Однако в нашем вопросе стоит обратить внимание на следующую деталь - Оберлендер занял свой пост, как уже говорилось, в 1953 году, а обвинения со стороны ГДР были ему предъявлены лишь в 1959 году. При этом антисоветская позиция Оберлендера была хорошо известна ещё в 1948 году. Отсюда можно сделать вывод, что если бы обвинения носили чисто пропагандистский и компрометирующий характер и были «высосаны из пальца», советской стороне ничего не мешало их «выдумать» сразу же по занятию Оберлендером министерской должности и раскрутить таким образом международный скандал в том же 1953 году.
Тем не менее, понадобилось целых шесть лет, прежде чем обвинения прозвучали из уст проф. А.Нордена и членов «Комитета германского единства». Поэтому «намагання» бандеровской стороны представить данные свидетельские показания надуманными и лживыми – не более чем попытка выдать желаемое за действительное.
Учитывая, что многие свидетели обвинения к тому времени являлись гражданами СССР, в Москве и была организована соответствующая пресс-конференция, о которой упоминалось выше.
Вот её мы и рассмотрим. Отмечу, что на пресс-конференции рассматривалась не только деятельность Оберлендера по руководству оуновским батальоном «Нахтигалль» и львовские эпизоды, но и его участие в создании из народов Северного Кавказа аналогичного спецподразделения «Бергманн». И хотя данная тема не относится к разбираемым нами вопросам, всё же считаю полезным и нужным разместить стенограмму без купюр.
Отчет ЧГК о пресс-конференции для советских и иностранных журналистов.
5 апреля 1960 г.
Академик Т. Д. Лысенко. Уважаемые товарищи, уважаемые господа!
Настоящая пресс-конференция созвана Чрезвычайной государственной комиссией по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков для того, чтобы ознакомить вас с результатами расследования преступлений, совершенных Теодором Оберлендером в годы второй мировой войны на временно оккупированных гитлеровскими захватчиками территориях Украины и Северного Кавказа.
 Октябрьский зал Дома Союзов во время пресс-конференции.
В президиуме конференции находятся члены Чрезвычайной государственной комиссии: Герой Советского Союза Гризодубова, митрополит Крутицкий и Коломенский Николай, ответственный секретарь Комиссии Богоявленский.
Чрезвычайная комиссия пригласила принять участие в конференции свидетелей злодеяний Оберлендера.
Здесь присутствуют: Гресько Михаил Николаевич, Мельник Григорий Иванович, Сулим Теодор Васильевич, Шпиталь Ярослав Иванович, Макаруха Иван Николаевич, Алескеров Керар, Шавгулидзе Шота Ираклиевич, Хаммершмидт Александр Михайлович, Пшихожев Юсуф, Окропиридзе Шалва Александрович.
Прошу товарища Богоявленского огласить сообщение Чрезвычайной государственной комиссии по данному вопросу. Текст сообщения на русском, английском, французском, немецком, испанском языках будет роздан присутствующим.
СООБЩЕНИЕ
Чрезвычайной государственной комиссии
по установлению и расследованию злодеяний
немецко-фашистских захватчиков
В последнее время в иностранной и советской печати были опубликованы материалы о преступлениях Теодора Оберлендера — министра правительства Федеративной Республики Германии, совершенных им в годы второй мировой войны на территории СССР, подвергавшейся временной немецко-фашистской оккупации. В Чрезвычайную государственную комиссию по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков в связи с этим поступило много писем и заявлений советских граждан, в которых сообщались факты тягчайших преступлений Оберлендера и высказывались требования о привлечении его к ответственности.
Учитывая требования советской общественности, Чрезвычайная комиссия через компетентные органы произвела соответствующее расследование.
В ходе расследования были допрошены многочисленные свидетели, собраны документальные доказательства, изобличающие Оберлендера в совершении им злодеяний.
 Оберлендер — старый нацист, пользовавшийся полным доверием главарей нацистской партии. В 1934 г. он лично Гессом был назначен руководителем «Союза немцев Востока». Позднее являлся сотрудником военной разведки «Абвер» и, как «специалист» по Востоку, проводил шпионско-террористическую деятельность против Советского Союза и других стран Восточной Европы.
Еще задолго до нападения фашистской Германии на Советский Союз Оберлендер комплектовал и обучал специальные карательные отряды, предназначенные для выполнения преступных заданий на территории Советского Союза.
В письме от 5 ноября 1943 г. Оберлендер писал своему командованию: «Перед началом похода на Россию я получил задание подготовить и обучить украинское подразделение». Таким подразделением был созданный им из числа украинских буржуазных националистов особый батальон под условным названием «Нахтигаль» («Соловей»), подготовка и организация которого была начата в первые месяцы 1940 г. в городе Крыница (Польша).
Обучение и формирование этого батальона, так же как и других подобных подразделений, было завершено в специальных военных лагерях «Нойгаммер» (Германия).
Карательный батальон «Нахтигаль» одним из первых вступил в город Львов утром 30 июня 1941 г.
Как установлено расследованием, в первые же дни появления во Львове батальона «Нахтигаль» из его состава было выделено несколько особых групп, на которые возлагалась задача уничтожения советских работников, лиц еврейской и польской национальностей. Немецко-фашистские бандиты и их пособники руководствовались при этом списками намеченных для уничтожения жертв, заранее подготовленными во 2 отделе «Абвер» в Кракове, референтом которого по украинским вопросам был Оберлендер.
По показаниям свидетелей, в городе Львове в эти дни гитлеровцами совершались массовые расстрелы мирного населения — женщин, детей и стариков, сопровождавшиеся издевательствами и истязаниями.
Так, на балконе оперного театра были повешены 12 советских граждан; на Стрелецкой площади на глазах жителей города расстреляны 15 человек; на углу улиц Дзержинского и Ивана Франко убиты старик и две женщины; на улице Зыбликевича был выброшен на мостовую из окна третьего этажа грудной ребенок; в районе дрожжевого завода было вывезено на автомашинах большое количество людей, которых гитлеровцы уничтожили.
Одним из кровавых злодеяний, которое учинили бандиты из «Нахтиталя» во Львове, было уничтожение большой группы известных польских ученых, в том числе профессоров Бартеля, Бой-Желенского, Ломницкого и других. В ночь с 3 на 4 июля 1941 г. эти ученые, содержавшиеся под арестом в здании так называемой бурсы Абрагамовича, были выведены на близлежащую Вулецкую гору и там на ее склонах расстреляны.
Эти факты подтверждаются показаниями свидетелей Сулима, Гресько, Ломницкой, Рудницкого, Гроера и других очевидцев ареста и уничтожения польских ученых и материалами расследования, проведенного Чрезвычайной комиссией в 1944 г.
Для сокрытия своих преступлений немецко-фашистские захватчики сжигали трупы умерщвленных ими людей. Так поступили они и с останками ученых, уничтоженных во Львове.
 Показаниями свидетелей установлено, что в 1943 г. из числа заключенных Яновского лагеря была создана особая бригада, которая производила на Вулецкой горе раскопки могил, а затем вывозила трупы за город и там их сжигала. Во время раскопок могил лицами, входившими в состав указанной выше бригады, были найдены в карманах одежды личные документы профессоров Бартеля, Островского и других, автоматическая ручка фирмы «Ватерман» с надписью на кольце: «доктору Витольду Новицкому».
Как установлено, батальон «Нахтигаль» и его особые команды совершили насилия и расстрелы советских граждан в населенных пунктах Золочев, Сатанов, Юзвин, Михамполь Украинской ССР.
Осенью 1941 г. Оберлендер был назначен командиром особого батальона, получившего условное наименование «Бергманн» («Горец»). Этот батальон был сформирован и обучен в тех же военных лагерях «Нойгаммер» из числа военнопленных. Перед ним ставилась задача поддержания так называемого «нового порядка», выполнения полицейских функций в тылу немецкой армии и проведения карательных мероприятий против партизан и населения.
Преступно нарушая международные конвенции и обычаи ведения войны, Оберлендер и его ближайшие помощники объезжали лагери военнопленных и, пользуясь тем, что истощенные голодом и пытками люди потеряли способность к сопротивлению, под угрозой физического уничтожения зачисляли их в батальон «Бергманн», а затем принуждали к принятию присяги на верность Гитлеру. К присяге их приводил лично Оберлендер.
В целях устрашения личного состава батальона по инициативе Оберлендера была расстреляна группа военнопленных в составе Циклаури, Тобидзе и др., которые высказывали намерение перейти при удобном случае на сторону советских войск. В конце 1941 г. в «Шталаг-8» по приказу Оберлендера были умерщвлены семь военнопленных из числа отобранных для батальона «Бергманн». В станице Славянской по приказу Оберлендера расстреляны 30 военнопленных, находившихся в тяжелом физическом состоянии.
Пребывание батальона «Бергманн» на Северном Кавказе в период сентября 1942 г.— января 1943 г. ознаменовалось бесчинствами, грабежами и насилием над населением. Особенно зверствовал в районе города Нальчик командир одного из подразделений батальона «Бергманн», отъявленный бандит Бештоков. Руководствуясь указаниями Оберлендера, соучастники Бештокова расстреливали и грабили население, сжигали дома, а награбленное имущество отправляли в Германию. Много награбленного имущества было вывезено в Германию лично для Оберлендера.
По приказу Оберлендера из госпиталя в Кисловодске была выброшена на улицу группа тяжело раненных, а жителям — запрещено оказывать им какую-либо помощь. Позднее, при отступлении немцев, этот госпиталь по распоряжению Оберлендера был взорван.
Во второй половине октября 1942 г. Оберлендер в камере тюрьмы в Пятигорске лично расстрелял 15 арестованных советских граждан. В числе уничтоженных была учительница, которую Оберлендер истязал и зверски умертвил.
На станции Тимашевской при отступлении батальона «Бергманн» Оберлендер с группой эсэсовцев взорвал водонапорную башню с находившимися на верху ее ремонтными рабочими.
Эти и другие злодеяния Оберлендера подтверждены показаниями бывших участников батальона «Бергманн»— Алескерова, Окропиридзе, Мухашаврия и других свидетелей и очевидцев его преступлений.
В приговоре Международного военного трибунала по делу главных немецких военных преступников указывается:
«Из представленных доказательств явствует, что во всяком случае на Востоке массовые убийства и зверства совершались не только в целях подавления оппозиции и сопротивления германским оккупационным властям. В Польше и Советском Союзе эти преступления являлись частью плана, заключавшегося в намерении отделаться от всего местного населения путем изгнания и истребления его для того, чтобы колонизировать освободившиеся территории немцами».
Оберлендер являлся одним из исполнителей этих планов.
Чрезвычайная комиссия по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков на основе материалов произведенного расследования и других документальных материалов, имеющихся в распоряжении Комиссии, учитывая положения Устава Международного военного трибунала, учрежденного Соглашением четырех союзных держав от 8 августа 1945 года для суда над главными немецкими военными преступниками, считает установленным, что Теодор Оберлендер совершил преступления против мира, военные преступления и преступления против человечности.
Председатель Чрезвычайной
государственной комиссии Н. ШВЕРНИК
Члены Чрезвычайной комиссии В. ГРИЗОДУБОВА
Т. ЛЫСЕНКО
Митрополит Крутицкий и Коломенский НИКОЛАЙ
Ответственный секретарь П. БОГОЯВЛЕНСКИЙ Часть 2.Свидетельские показания по делу Оберлендера. "Нахтигалль" во Львове, "Бергманн" на Кавказе. Т. Д. Лысенко. Сейчас попросим выступить свидетелей. Их выступления будут переводиться на английский язык. Мы просим присутствующих в зале корреспондентов вопросы, которые возникнут в ходе пресс-конференции, по возможности задавать в письменном виде.
Слово предоставляется свидетелю Мельнику Григорию Ивановичу.
 Г. И. Мельник. Я служил под командованием Оберлендера и знаю о его преступлениях.
С весны 1939 г. я проживал в Кракове и там же осенью 1940 г. был вовлечен в организацию украинских буржуазных националистов. Эта организация направила меня вместе с другими украинцами в город Крыница, где мы под руководством немецких инструкторов проходили предварительную войсковую подготовку. Затем нас перевезли в Германию, в Нойгаммер, где из украинских националистов сформировали батальон «Нахтигаль».
Этот батальон состоял из четырех рот общей численностью около тысячи человек, командовали батальоном немецкий офицер Херцен и один из главарей украинских буржуазных националистов — Роман Шухевич. Командный состав батальона был из немцев, а их заместителями являлись украинские буржуазные националисты, знавшие немецкий язык. Мы были обмундированы в немецкую форму Вермахта. Отличительными знаками являлись желто-голубые полоски для погон и металлический знак «тризуб».
18 июня 1941 г. наш батальон прибыл под город Радымно на советскую границу.
Там нам стало известно, что наша часть подготовлена для выполнения карательных функций в связи с предстоящей войной с СССР.
После нападения гитлеровцев на Советский Союз наш батальон шел за передовыми немецкими частями и 29 июня прибыл в город Янов под Львовом.
В лесу под Яновом я видел все командование батальона в сборе. Там был и Оберлендер в чине обер-лейтенанта; как рассказывали, он являлся представителем высшего немецкого командования и политическим руководителем нашего батальона.
30 июня 1941 г. наш батальон вступил во Львов. Проходя по улицам, по приказанию командования, мы распевали песни, в том числе и погромную песню, призывающую к уничтожению коммунистов, евреев и поляков.
В городе Львове батальон размещался в разных местах. Из нашего взвода и из других взводов в тот же день по приказу Оберлендера и Шухевича была отобрана группа легионеров общей численностью около восьмидесяти человек. Среди них были Лущик Григорий, Панькив Иван, Панчак Василий и другие.
Через 4—5 дней эти люди возвратились и рассказывали, что они арестовали и расстреляли много жителей города.
 Панькив и Лущик говорили, что они вместе с участниками ранее заброшенных диверсионных групп получили от Оберлендера и Шухевича списки подлежащих аресту людей. Арестованных свозили в определенные места, среди которых я запомнил названную ими бурсу Абрагамовича, а затем по приказу Оберлендера и Шухевича арестованных расстреляли. Мне Лущик и Панчак говорили, что они лично расстреляли на Вулецкой горе польских ученых, и назвали их фамилии, среди которых мне хорошо запомнилась фамилия профессора Бартеля, известного мне как бывшего министра панской Польши.
По окончании этой акции батальон был собран в казармах по Стрыйскому шоссе. Примерно 6 или 7 июля выступил перед батальоном Оберлендер и заявил, что задание в городе Львове выполнено правильно, но поставленные перед нами задачи требуют дальнейшего продвижения вперед.
После этого мы выступили из Львова по направлению к городу Золочев.
Командный состав батальона из немцев отличался большой жестокостью по отношению к советским людям. Я лично видел, как один фельдфебель из нашего батальона возле Стрыйских казарм застрелил ни в чем не повинную молодую девушку.
В городе Золочев мы находились несколько дней, охраняя военнопленных. Командованием батальона было приказано выявлять среди военнопленных коммунистов, а затем уничтожать их.
Из Золочева наш батальон прибыл в Тернополь, где по приказу Оберлендера и Шухевича была отобрана группа из 380 человек, в которой был и я. Нас направили под командой Сидора Василия, заместителя Шухевича, в город Сатанов.
В предместье Сатанова Сидор отобрал около двадцати человек и повел их в город, где они начали расстреливать мирных жителей по списку, имевшемуся у Сидора. Приказ об уничтожении жителей Сатанова, как позднее стало известно, Сидор получил вместе со списками лично от Оберлендера и Шухевича. Оставшаяся часть группы, где был и я, закрывала выходы из города. Придя в город, я видел на улицах и во дворах много убитых людей, среди которых были трупы не только взрослых, но и детей.
Пока мы находились в Сатанове, основная часть батальона вместе с командованием поместилась в Михамполе, где также были случаи расстрелов мирных жителей.
Затем весь батальон собрался в городе Юзвин, где также имели место убийства ни в чем не повинных советских людей.
Из Юзвина батальон был отправлен обратно в Германию, в Нойгаммер. Там я прекратил службу у немцев и порвал с украинскими буржуазными националистами, возвратился в Краков, где и работал по 1945 г. Вот коротко то, что я хотел сказать о преступлениях Оберлендера и «Нахтигаля».
Т. Д. Лысенко. Слово предоставляется свидетелю Шпиталь Ярославу Ивановичу.
 Я. И. Шпиталь. До 1939 г. я проживал в селе Стрильбичи Старо-Самборского района Львовской области. Перед приходом Советской Армии, в этом же году я, поддавшись националистической пропаганде и не зная советской действительности, уехал на Запад и проживал в Польше.
В начале 1941 г. я был вовлечен в организацию украинских националистов членом этой организации Свободой, который был известен как сотрудник «Абвера». Меня направили в Краков, а оттуда в Бранденбург, где я был зачислен слушателем разведывательно-диверсионной школы, в которой обучалось около ста человек.
Через некоторое время поручик Босый, приехавший из Берлина, объявил нам, что в Нойгаммере формируется украинский батальон, который явится зародышем украинской националистической армии и вместе с гитлеровскими войсками будет освобождать Украину. Из нашей школы в этот батальон было направлено около семидесяти человек.
Я по окончании школы 10—11 июня 1941 г. вместе с Гиркой, Грыциным, Фитьо, Щирбой и Стельмащуком с диверсионной целью перешли границу в районе Славска Львовской области. Однако возложенного на нас задания мы не выполнили.
В Львов я прибыл на третий день его оккупации и на улице Подвальной встретил знакомых мне легионеров из батальона «Нахтигаль» Швеца и Шкитака, одетых в немецкую форму с отличительными знаками — сине-желтыми ленточками на погонах и знаком «тризуб» на груди.
Шкитак сказал мне, что они, легионеры, первыми вошли во Львов, и тут же указал на проходившего мимо нас офицера и сказал: «Это Шухевич, один из командиров батальона».
Шкитак очень торопился, он сообщил, что в составе группы легионеров по приказу командования батальона едет в район Великие Мосты Львовской области для ликвидации поляков и евреев.
Там же, во Львове, я встретил своего знакомого, Маевского, по кличке «Косарь» — руководителя пропаганды центра организации украинских националистов, который предложил мне идти в личную охрану Лебедя — одного из главарей украинских националистов.
Лебедь меня знал еще раньше, по Кракову, согласился с предложением Маевского и принял меня в свою охрану, но заявил, что я должен быть слепым, глухим и немым.
Мы размещались в доме по улице Драгоманова (бывшая Мохнацкого), № 22, в левом флигеле первого этажа.
В подвале этого дома находились арестованные, которых ночью выводили по одному во двор и там расстреливали.
Расстрелы производили немцы и легионеры из батальона «Нахтигаль» из малокалиберных винтовок и пистолетов, чтобы было меньше шума.
Я сам видел, как лежащих во дворе людей освещали электрическими фонарями и тех, кто еще был жив, расстреливали. Потом их увозили в не известном мне направлении.
Я все это видел из окон комнаты, в которой мы размещались.
В одну из ночей привезли на автомашинах группу арестованных, их сразу отвели на второй этаж, где учинили им допрос и избивали. Ругань, крики, стон и плач были хорошо слышны в нашей комнате. Через некоторое время этих арестованных сбросили с балкона второго этажа на бетонированную площадку двора, после чего достреливали. Убитых быстро увезли.
За эти три дня там было расстреляно несколько десятков человек. Аресты и расстрелы производились по заранее подготовленным спискам.
Вот это все, что я могу сказать о злодеяниях немцев и легионеров батальона «Нахтигаль» в первые дни оккупации Львова.
Т. Д. Лысенко. Слово предоставляется свидетелю Сулиму Теодору Васильевичу — бывшему узнику Освенцима.
 Т. В. Сулим. Я бывший узник Освенцима и Маутхаузена под № 155027, неизгладимо оставшимся на моем теле. В этих лагерях смерти я выпил до дна горькую чашу страданий, уготованную человечеству нацистами. Я видел, как люди тысячами гибли от непосильной работы, холода, голода, электрического тока, пуль и палок, как гитлеровские изверги на горы человеческих трупов забрасывали изможденных, но еще живых моих собратьев, моливших о пощаде. В моей памяти сохранились чудовищные картины угона в газовые камеры тысяч голых детей, женщин и мужчин, Мне пришлось в течение трех лет дышать гарью человеческих тел, беспрерывно сжигавшихся в лагерных крематориях.
И поэтому, когда из сообщений прессы мне стало известно о выяснении роли Оберлендера в совершении тех страшных преступлений, которые имели место в первые дни оккупации нацистами города Львова, я счел своей священной обязанностью, своим долгом перед человечеством рассказать об этих преступлениях, поскольку сам лично являлся их очевидцем.
До войны я постоянно проживал во Львове. В ночь с 29 на 30 июня 1941 г. этот город был занят немецко-фашистскими войсками. Вместе с ними в город ворвались и вооруженные украинские националисты, которые были одеты в полевую форму немецкой армии и имели на погонах знак отличия в виде желто-голубой ленточки. Вскоре стало известно, что эти националисты составляют батальон «Нахтигаль», находившийся под немецким командованием.
После захвата города немецкие бандиты, гитлеровцы и их сподручные — украинские националисты из «Нахтигаля», стали жестоко расправляться с мирным населением. Начались массовые аресты, расстрелы, пытки и глумления над жителями города. В городе не было улицы, на которой не валялись бы трупы людей.
30 июня 1941 г. я видел, как солдаты «Нахтигаля» выволокли из дома № 65 по ул. Потоцкого моего соседа — 23-летнего студента Трояновского и тут же в овраге за домом расстреляли его. В этот же день на улице Коперника я был свидетелем расстрела большой группы людей, которых фашисты конвоировали по направлению улицы Сталина. Истекавших кровью раненых фашистские изверги добивали прикладами и каблуками сапог.
 Кровавую расправу фашистские палачи учинили над интеллигенцией Львова. В первые же дни оккупации по городу разнеслась весть о том, что гитлеровцами арестованы такие видные ученые, литераторы, юристы и медики, как Бартель, Бой-Желенский, Вайгль, Гилярович, Домасевич, Мундт, Новицкий, Островский, Пилят, Ренцкий, Серадский, Стожек и другие. Стало известно, что их содержат в застенках бурсы Абрагамовича под охраной гитлеровцев и украинских националистов.
И вот мне лично пришлось быть свидетелем расстрела людей, содержавшихся гитлеровцами в бурсе Абрагамовича. В то время я проживал по улице Потоцкого, дом № 63, кв. 12, на 4-м этаже. 3 июля 1941 г., под вечер, из окон моей квартиры я увидел следующую картину: группа вооруженных солдат со стороны бурсы Абрагамовича вниз по Вулецкой горе вела под конвоем семь человек гражданских лиц, несших на себе лопаты. Дойдя примерно до половины Вулецкой горы, конвоиры остановились и, как было видно по их жестам, заставили этих людей копать яму. Когда они выкопали могилу, я увидел, как фашисты расстреляли их, зарыли трупы и удалились в направлении бурсы Абрагамовича. В ночь с 3 на 4 июля я несколько раз слышал выстрелы и автоматные очереди, доносившиеся с Вулецкой горы.
На следующий день утром я встретил своего соседа, поляка по национальности, Пионтека Станислава и рассказал ему о происшедшем. Пионтек подтвердил, что он тоже все это видел и слышал и что прошедшей ночью гитлеровские варвары совершили чудовищное злодеяние. «На склонах Вулецкой горы,— заявил со слезами старик Пионтек,— фашистские палачи расстреляли цвет польской интеллигенции».
Гитлеровцы и их сподручные — украинские националисты из «Нахтигаля» продолжали творить свои чудовищные злодеяния и в последующие дни. Много невинных граждан они повесили на балконах разных зданий Львова. На балконе Оперного театра были повешены 12 человек, среди которых находился и мой друг, студент университета, Сергей Глебовицкий. Злодеяния, которые были совершены фашистами и их сподручными — украинскими националистами из «Нахтигаля» в первые дни оккупации Львова, по своей жестокости превосходили до того известные в истории человечества.
Т. Д. Лысенко. Слово предоставляется свидетелю Алескерову Керару.
 К. Алескеров. Я почти два года находился в подчинении у Оберлендера и хорошо знаю о преступлениях, которые он совершал.
Как я попал в руки Оберлендера?
В 1941 г., по окончании военного училища, я был направлен на фронт под Ленинградом и в районе Голубовки был взят в плен. Мне пришлось побывать в лагерях для военнопленных в городах Нарва, Тарту, под Тильзитом. В лагерях с нами обращались очень плохо. Нас кормили раз в сутки, пища была из неочищенной гнилой картошки и отбросов овощей. В лагерях свирепствовала дизентерия, тиф. Военнопленным не оказывали никакой медицинской помощи. Например, в лагере под Тильзитом ежедневно от холода, голода и болезней умирало по нескольку сот человек. Трупы валялись по всему лагерю, затем их собирали, клали друг на друга, как дрова,— предварительно сняв с них одежду,— потом грузили их на повозки, куда запрягали военнопленных, вывозили к морю и выбрасывали в воду. Часто в лагерь приходили пьяные фашисты с овчарками и натравливали на военнопленных собак.
Наконец, я очутился в лагере «Шталаг-8», около Затаи, в Силезии. Через некоторое время сюда прибыла группа немецких офицеров. В числе их был барон фон Кученбах, который хорошо говорил по-русски и по-азербайджански. Они отобрали из числа военнопленных азербайджанской национальности около тридцати человек, в том числе и меня, посадили на машину, отвезли в военный лагерь Нойгаммер.
Как выяснилось, немцы, используя крайне бедственное положение пленных, методом угроз и насилия создавали здесь из военнопленных кавказских национальностей военный батальон под названием «Бергманн». Я с группой азербайджанцев был послан в 3-ю роту. Командиром этого батальона был капитан Оберлендер, а его заместителем — зондерфюрер барон фон Кученбах. Мне отвели должность советника и помощника командира третьей роты — немца Цааг.
В тот вечер, когда мы прибыли в этот лагерь, я видел, как с группы военнопленных грузинской национальности сняли немецкую форму, надели советскую и куда-то отправили. Позднее немецкий унтер-офицер Ганс Никкель рассказывал, что их всех расстреляли, так как люди, попадавшие в «Бергманн», по какой-либо причине не пригодные к службе, в лагерь военнопленных не возвращались— их уничтожали.
В этом лагере находились два украинца. От них я узнал, что в 1940 г. Оберлендер из числа украинских буржуазных националистов организовал диверсионный батальон под условным названием «Нахтигаль». Одного из этих украинцев звали Демчишин, а другого Вознях. В начале войны, в 1941 г., они вели какую-то карательную операцию во Львове.
Как-то Оберлендер вызвал меня к себе и сказал, что он хочет взять в «Бергманн» еще одну группу из числа военнопленных азербайджанцев, находившихся в лагере «Шталаг-8». Он собрал группу немецких офицеров и унтер-офицеров, и мы поехали для отбора военнопленных.
По приезде в лагерь мы увидели жуткую картину. Военнопленные находились в ужасных условиях. Они еле-еле могли держаться на ногах. По приказу Оберлендера их построили в одну шеренгу, и он лично стал отбирать людей. Мы записывали их фамилии. Отобрав около шестидесяти человек, привезли их в военный лагерь Нойгаммер, поместили в отдельный барак и назначили карантин.
Среди этих людей семь человек оказались больными. Их поместили в изолятор, сделали уколы, от которых они погибли.
В этом военном лагере нас обучали пехотно-стрелковому делу, и некий доктор Дюрр преподавал нам теорию фашистской партии.
Весной 1942 г. нас построили и сказали, что мы должны принять присягу. Тут присутствовало много офицеров и гражданских лиц немецкой национальности. К присяге приводил сам Оберлендер.
После принятия присяги нас направили в Баварию в местечко Миттенвальд. Тут переодели нас в форму горнострелковой части и стали обучать ведению войны в горных условиях. Оберлендер принимал в этом активное участие.
В апреле или мае 1942 г. Оберлендер собрал нас, офицеров, и сказал, что мы поедем в Берлин на экскурсию. Нас привезли в Берлин в расположение эсэсовского полка «Великая Германия». Затем нас стали по одному вызывать в помещение, где находились два генерала, два гражданских лица, одна женщина, группа эсэсовских офицеров и сам Оберлендер. Мне задали несколько формальных вопросов, затем отвели в другую комнату.
После опроса к нам пришел Оберлендер в сопровождении эсэсовских офицеров и сказал, что среди нас были изменники и что они будут расстреляны. В числе изменников он назвал Циклаури, Тобидзе, Шавгулидзе, который здесь присутствует, и многих других. Позднее Оберлендер объявил, что многие из числа арестованных были расстреляны.
Из Берлина мы поехали обратно в Миттенвальд. По приезде в Миттенвальд Оберлендер собрал всех немцев на совещание, после чего начались аресты среди солдат. Много солдат было арестовано, с них сняли немецкую форму, посадили на автомашины и под строгим конвоем вывезли из лагеря.
В июне 1942 г. весь личный состав «Бергманн» был послан на Восточный фронт, и нам было приказано выдавать себя за басков (испанцев). Чтобы проверить надежность и устойчивость «Бергманн», в районе Моздока нас послали под обстрел советских войск, где мы понесли большие потери. Я был тяжело ранен.
Меня направили в госпиталь в Кисловодск. По приезде в Кисловодск я наблюдал такую картину: по распоряжению Оберлендера из госпиталя выбрасывали тяжело раненных советских военнослужащих на улицу, в госпиталь же помещали немцев. Населению было строго запрещено помогать советским раненым. Позднее я узнал, что при отступлении немцев с Кавказа одной из групп «Бергманн» этот госпиталь был взорван.
Оберлендер создал в составе «Бергманн» два кавалерийских эскадрона. Командиром первого эскадрона был бывший эмигрант князь Дадиани, а во главе второго эскадрона стоял отъявленный бандит Бештоков.
Эти эскадроны предназначались для карательных операций в оккупированных зонах Кавказа.
По службе мне очень часто приходилось ездить в те районы, где оперировали эти части «Бергманн», и я видел, как каратели Оберлендера расправлялись с людьми.
Мне, например, запомнился такой случай. В ноябре 1942 г. я ездил в город Прохладное, где Оберлендер отобрал несколько десятков военнопленных для пополнения «Бергманн». Когда я возвращался с военнопленными на машинах, то около Нальчика я встретился с группой людей из эскадрона Бештокова. Они вели человека в гражданской одежде, руки которого были связаны на спине. Я остановил машину и спросил их, куда они его ведут. Старший группы ответил, что этого человека допросил сам Оберлендер и приказал расстрелять как большевика. Не успели мы отъехать и двухсот метров, как послышался выстрел.
В оккупированных немцами городах и местечках Кавказа полицейские, комендантские и другие административные должности занимались людьми, назначенными самим Оберлендером, и они получали прямые его указания. Они очень жестоко расправлялись с людьми оккупированных территорий. Под разными предлогами они расстреливали мирное население, грабили имущество, сжигали дома. Немцы отправляли награбленное имущество в Германию. В этом отношении Оберлендер особенно отличался. Он часто направлял награбленные ценности своей семье в Германию. Мне также известно, что к Оберлендеру часто приезжали высшие чины немецкой армии за советами. В его распоряжении был личный самолет.
В Пятигорске, Георгиевске, Прохладном, а также в некоторых других местностях размещались лагери советских военнопленных. Оберлендер имел прямое отношение к этим лагерям. Военнопленные содержались в этих лагерях в ужасных условиях, их кормили раз в сутки горсточкой подсолнуха. Люди пухли и умирали от голода. В таких условиях Оберлендер набирал людей для пополнения «Бергманн».
В конце 1942 г., когда немцы были вынуждены отступать с территории Северного Кавказа, Оберлендер распорядился угонять население и военнопленных, а тех, кто будет сопротивляться, расстреливать на месте без суда. Многие военнопленные и мирные жители были в ужасном состоянии, не могли двигаться. Их расстреливали. Все дороги по пути отступления были усеяны трупами. Непосредственное участие в расстрелах принимали карательные отрады «Бергманн». Бештоков и другие хвастались, что во время отступления в Нальчике они взрывали и сжигали школы и больницы. Город весь горел.
Расскажу о таком страшном случае.
«Бергманн» отступал от Пятигорска к Керченскому проливу. Впереди батальона гнали несколько тысяч военнопленных. В пути следования их почти ничем не кормили. В местах остановок их держали под открытым небом, хотя было очень холодно и часто шли проливные дожди. Люди умирали. Сколько их умерло и было расстреляно, не могу сказать,— их никто не считал.
В конце января 1943 г. мы вошли в станицу Славянскую и расположились на ночлег. Военнопленных разместили в сыром овраге, находившемся за этой станицей. К этому времени их было уже около двух тысяч. Оберлендер приказал на следующий день двигаться дальше. На утро он выехал на окраину деревни и оттуда наблюдал, как из оврага военнопленных группами выводили на дорогу. В это время я подошел к нему с докладом о готовности третьей роты.
Одновременно к Оберлендеру подошел старший конвойной команды и доложил, что среди пленных около тридцати человек настолько ослабели, что не в состоянии подняться и двигаться; что с ними делать? Оберлендер крикнул: «Что вы не знаете, что делать — расстрелять!»
Я отправился к своей роте. Вдруг слышу беспорядочную стрельбу за спиной. Я вернулся, подошел к оврагу, где стоял Оберлендер, и увидел, как внизу немцы расстреливали беспомощно лежавших на земле военнопленных. Я и несколько моих товарищей возмутились, что беззащитных людей расстреливают, а Оберлендер оставался хладнокровным и лишь сквозь зубы сказал: «Нечего с ними церемониться, большевиков надо уничтожать».
С Таманского полуострова стрелковые части «Бергманн» были переброшены на самолётах в Крым, а на Таманском полуострове остались военнопленные и гражданское население, которых пригнали туда карательные отряды «Бергманн». После прихода эскадронов в Крым стало известно, что они полностью уничтожили военнопленных и часть мирного населения.
В Крыму стрелковые части «Бергманн» были поставлены на оборону побережья, а карательные отряды вели операции против крымских партизан. (Продолжение части 3-5) |
