(Предидущие части 1-2)

Часть 3.Свидетельские показания по делу Оберлендера. "Нахтигалль" во Львове, "Бергманн" на Кавказе

Т. Д. Лысенко. Слово предоставляется свидетелю Хаммершмидту Александру Михайловичу.

А. М. Хаммершмидт. В минувшей мировой войне я с её начала до капитуляции гитлеровской армии служил в ставке у генерал-фельдмаршала фон Клейста, Моделя и Шернера первоначально квартирмейстером, а с сентября 1942 г. до конца войны в германском «Абвере», где занимал должность начальника отдела «1-Г».
В этой должности мне и пришлось познакомиться с Оберлендером.
Выступавшие здесь много говорили о злодеяниях и зверствах Оберлендера. Мне также многое известно, но мне хотелось бы подробно остановиться только на некоторых фактах.

Осенью 1942 г. в ставке генерала фон Клейста, находившейся в то время в Пятигорске, я узнал от начальника разведотдела генерала фон Мюнстера о прибытии какой-то зондеркоманды. Эту зондеркоманду возглавлял Оберлендер.
Некоторые сотрудники «Абвера», знавшие Оберлендера, говорили, что Оберлендер имеет учёную степень доктора наук и что гитлеровцы считают его большим знатоком по расовым вопросам, а также вопросам колонизации восточных земель.
Сотрудники германского «Абвера» Локкарт, Долль и многие другие говорили, что его приезд на Кавказ может быть лишь связан с акцией уничтожения на оккупированной территории сторонников Советской власти и евреев.
Эти люди охарактеризовали его как тонкого знатока этого дела, имеющего большой опыт по уничтожению людей. Они, правда, с иронией тогда добавляли, что он не только является учёным человеком, доктором наук, но по этим вопросам — академиком. Так оно и было.

Осенью 1942 г. зондеркоманда Оберлендера прибыла на Северный Кавказ. Его штаб находился тогда в Кисловодске, в бывшем особняке Шаляпина.
После приезда зондеркоманды офицеры «Абвергруппы», в том числе и я, направились в Кисловодск. Эта поездка состоялась по приглашению начальника «Абвергруппы-303», который был по работе непосредственно связан с Оберлендером.

Узнав при этой встрече, что Оберлендер располагает большим количеством спиртных напитков, шоколада, кофе, сигарет и т. д., сотрудники «Абвера» частенько навещали его в Кисловодске.
В конце октября или начале ноября 1942 г. мы — Бортхерт, Локкарт и другие офицеры «Абвера» — опять находились у Оберлендера. Во время ужина крепко выпивали. Эта выпивка, в конце концов, превратилась в ночную оргию с участием женщин.
Во время оргии возник спор о духовном превосходстве, силе духа и стойкости перед лицом неизбежной смерти у западных народов и восточных народов, так называемых «унтерменшен», как тогда выражались.
Мнения у присутствующих разошлись. Локкарт и другие офицеры утверждали, что западные народы, в особенности немцы, показывают стойкость и героизм на фронте, поэтому, несомненно, они должны обладать и духовным превосходством. В подтверждение своего мнения Локкарт приводил довод, что во время гражданской войны он якобы ни разу не видел, чтобы пленные коммунисты, комиссары не обращались к богу и не стонали, а при расстреле не просили б пощады.

Оберлендер же утверждал другое. Он говорил, что «советчики», подразумевая под этим советских людей, в частности русских, стали теперь иными, что они бесстрашно встречают смерть, не взирая ни на какие мучения.
Говоря так о советских людях, в особенности о русских, Оберлендер вкладывал в это биологический смысл. Он утверждал, что чем человек ближе к природе, чем проще, более примитивен, тем легче переносит всякие мучения и стойко встречает смерть. Из этого Оберлендер делал вывод, что именно к таким людям, т. е. к русским, не должно быть пощады. «Если мы их пожалеем,— говорил Оберлендер,— они свернут нам голову, а история всегда оправдывает победителей, что бы они ни совершили».

Для того, чтобы разрешить этот затянувшийся спор, Оберлендер предложил «проветриться», как он тогда выразился, т. е. выехать в Пятигорскую тюрьму, где содержались арестованные советские граждане.
Участники этого вечера на нескольких машинах поехали ночью в Пятигорск. Там в тюрьме Оберлендер угощал всех кофе и коньяком. Затем все сопровождавшие направились в одну из камер.

В этой камере, как я помню, находились мужчины и женщины. Первой жертвой для испытания оказалась задержанная советская девушка-учительница. Оберлендер потребовал, чтобы она разделась. Девушка отказалась. Тогда он приказал сопровождавшим офицерам зондеркоманды сорвать с неё всю одежду. Необходимо добавить, что он тогда при себе имел плётку. Этой плёткой он начал избивать девушку, требуя от неё, чтобы она созналась в связях с партизанами. Но девушка упорно молчала.

Не добившись таким образом результата, Оберлендер в бешенстве выхватил пистолет и выстрелил девушке в правую грудь. Это он сделал не с целью убить её сразу, а продлить её мучения. Но, кроме проклятий, никто ничего не услышал. Оберлендер ещё несколько раз выстрелил и оставил её умирающей.

Второй жертвой Оберлендера был советский гражданин, немец по национальности. Оккупанты назначили его начальником полиции, но он обвинялся в сочувствии к арестованным советским гражданам и в желании помочь им бежать. Предчувствуя свою смерть, этот немец стал просить пощады. Оберлендер в диком, зверином состоянии в упор выстрелил ему в голову и убил его.

Не выдержав более этого мерзкого зрелища и не подготовленные к подобной форме доказательства, многие из сопровождавших Оберлендера, в том числе и я., покинули камеру. Мне известно, что в этой камере лично Оберлендером были уничтожены все арестованные. Их было пятнадцать человек.
Об этом мною в письменной форме было сообщено на другой день начальнику разведотдела ставки графу фон Мюнстеру.

Позже, как мне стало известно, Оберлендер и его люди совместно с другими гитлеровцами зверски уничтожили так называемым способом «крещения» несколько сот советских граждан в Нальчике.

Заканчивая, я хочу выразить благодарность за предоставленную мне возможность выступить здесь перед столь большим количеством наших и иностранных корреспондентов. Одновременно я хотел бы обратиться к корреспондентам из Федеративной Республики Германии, если они здесь присутствуют, с просьбой донести до немцев Западной Германии всю правду об Оберлендере и его злодеяниях, позорящих весь немецкий народ.
Я убеждён, что, если немцы узнают правду об Оберлендере, они, несомненно, потребуют строгого наказания его и тем самым внесут вклад в укрепление дела мира.

Т. Д. Лысенко. Слово предоставляется свидетелю Окропиридзе Шалве Александровичу.

Ш. А. Окропиридзе. Теодора Оберлендера я впервые увидел в августе 1941 г. в Кировограде, в лагере военнопленных, где я вместе со всеми содержался в нечеловеческих условиях. Голод, побои полицаев, дизентерия, расстрелы коммунистов и комиссаров, лиц еврейской национальности — убивали меня морально и физически.
Пользуясь тем, что я был доведён в лагере до крайнего физического и нервного истощения, Оберлендер добился моего согласия составить списки военнопленных кавказских национальностей, с тем чтобы при моём участии довести до них якобы помощь Красного Креста.

Постепенно, шаг за шагом, Оберлендер втянул меня в работу по отбору советских военнопленных из кавказцев для службы в немецкой армии.
Судьба связала меня с Оберлендером на многие годы, я стал одним из его помощников, и поэтому мне немало известно о преступной деятельности этого человека.

В октябре 1941 г. Оберлендер приступил к формированию из советских военнопленных кавказских национальностей специального разведывательно-диверсионного подразделения, получившего впоследствии название «Бергманн».
Приказ о создании этого подразделения он получил непосредственно от шефа «Абвера» — адмирала Канариса, для чего специально выезжал в Берлин и Бреслау. Командиром «Бергманн» Оберлендер был назначен адмиралом Канарисом.
Обо всём этом я лично был осведомлен самим Оберлендером.

Впоследствии, когда батальон «Бергманн» закончил горнострелковую подготовку в Лютензее под Миттенвальдом, в Баварии, туда прибыли Канарис, генерал фон Кестринг, Шикеданц и Эрнст Цуайнкер. Они провели смотр батальона, приняли парад. С речью перед строем выступил генерал фон Кестринг, а затем в офицерском казино был дан обед и ужин, на котором мы, кавказские офицеры, лично Оберлендером были официально представлены адмиралу Канарису, генералу фон Кестрингу и Шикеданцу.

Отбор военнопленных в «Бергманн» проводился до конца ноября 1941 года.
К этому времени личный состав подразделения «Бергманн» насчитывал 1100—1200 человек, которые были вывезены в Германию, вначале в Нойгаммер, в Верхней Силезии, а потом в Лютензее (около Миттенвальда), в Баварии. Здесь они проходили пехотную и горнострелковую подготовку.

Там же весь личный состав «Бергманн» принял присягу на верность фюреру и немецкому оружию. Текст присяги зачитывал сам Оберлендер на немецком языке.
Оберлендер письменным приказом поротно объявил о том, что всему составу «Бергманн» запрещается разглашать факт принадлежности в прошлом к Советской Армии и выдавать вообще свою национальность. Было приказано говорить о том, что мы являемся испанцами.

В 1942 г. «Бергманн» был направлен на Кавказ, где участвовал в боях против Советской Армии, а после отступления немцев с Кавказа — сначала в Крым, а потом в Грецию.

На всем пути отступления от Моздока до Тамани Оберлендер приказывал уничтожать населенные пункты, заводы, предприятия.
Так, в Пятигорске по его приказу были взорваны спиртной завод и холодильник.
На станции Тимашевской при отступлении «Бергманн» была взорвана водонапорная башня вместе с находившимся на ней ремонтными рабочими.

При отступлении немецких войск с Кавказа строго приказывалось всех военнопленных, которых невозможно было эвакуировать, и раненых, не способных передвигаться, уничтожать. Все дороги от Моздока и Минеральных Вод до Тамани были усеяны трупами советских военнопленных.

Сам Оберлендер приказывал быть жестокими и призывал к этой жестокости. Так, в Пятигорске он выступил перед первой и пятой ротами «Бергманн» и в своём выступлении в качестве примера привёл «подвиг» людей подразделения гауптманна Ланге, которые уничтожили госпиталь в Пятигорске с находившимися там ранеными советскими военнослужащими.

По инициативе Оберлендера были созданы и действовали два кавалерийских эскадрона, причём одним командовал белоэмигрант Дадиани, а другим Бештоков. Эти подразделения были приданы «Бергманн» и во всём подчинялись Оберлендеру.
Именно эти подразделения отличались особой жестокостью в расправе с мирными советскими гражданами, партизанами и военнопленными, отказывавшимися служить немцам. Особенную жестокость они проявили в районе Нальчика, где были уничтожены сотни невинных людей. Эти же подразделения являлись арьергардом на всём пути отступления «Бергманн» до Тамани. Ими были угнаны большие количества крупного рогатого скота и разгромлены племенные хозяйства лошадей.
В конце ноября 1942 г. в Моздоке я получил непосредственное указание от Оберлендера совместно с Алимбарашвили Ираклием вести отборочную работу в лагерях городов Моздок, Георгиевск, Прохладное, Нальчик.

В этих лагерях Оберлендер умышленно создавал невыносимые условия содержания военнопленных, с тем чтобы облегчить отбор обезумевших от истязаний и голода людей для службы в немецкой армии.

Перед отъездом из Моздока в штабе «Бергманн» Оберлендер приказал мне в лагери военнопленных сразу не заходить, а ждать его команды. Он мне пояснил, что в этих лагерях должна быть проведена соответствующая работа для облегчения отбора.

По указанию Оберлендера там военнопленным выдавалось мизерное количество жмыха и сырой кукурузы, причём 4—5 дней подряд. Только после этого мы начи¬нали отбор доведённых до отчаяния людей.
Первая отобранная партия военнопленных переводилась в отдельное помещение, где им на глазах голодающих выдавалось несколько улучшенное питание и курево.
После этого мне Оберлендер давал указание временно прекратить отбор. Через несколько дней, когда мы снова возобновляли отбор, военнопленным оставалось одно из двух: либо погибнуть голодной смертью, либо вступить в немецкую армию.
Оберлендер жестоко расправлялся со всеми военно¬пленными, которых он принудил служить в немецкой армии и которые пытались затем отказаться от этой службы.
Ещё в период военного обучения «Бергманн» в Лютензее Оберлендер жестоко расправился с группой бывших советских военнослужащих — Циклаури, Табидзе и другими, замышлявшими перейти на сторону Советской Армии.

Иностранные журналисты на пресс-конференции.
В мае 1942 г. Оберлендер организовал для офицеров «Бергманн» экскурсию в Берлин. Как я потом понял, эта экскурсия явилась предлогом для того, чтобы вы¬везти нас, кавказских офицеров, из расположения «Бергманн». В Берлине была арестована группа бывших советских военнослужащих: Циклаури, Табидзе, Джанеладзе, Шавгулидзе (находящийся здесь) и другие. Тогда же выступивший перед кавказскими офицерами Оберлендер заявил, что раскрыт заговор, что арестованные замышляли переход на сторону Советской Армии и что они будут расстреляны за измену фюреру и немецкому оружию.

Некоторое время арестованные находились в военной тюрьме в Берлине, а затем их перевели в Гармиш-Паргенкирхен (это приблизительно 50—60 км от Лютензее в Баварии), где в казармах 4-й горнострелковой дивизии состоялась инсценировка суда над ними.
На заседаниях суда Оберлендер постоянно присутствовал и направлял его работу. Циклаури, Табидзе и многие другие были расстреляны.

С целью запугивания личного состава «Бергманн» Оберлендер приказал ежедневно посылать на суд представителей от каждой роты. Я также был на этом суде. После расправы с группой Циклаури личный состав «Бергманн» был подвергнут чистке: около 60 человек были вывезены в концентрационный лагерь. Судьба этих лиц мне не известна. Впоследствии Оберлендер в целях устрашения личного состава объявил нам о расстреле Циклаури и его группы.

Кстати, у Оберлендера была излюбленная поговорка, которую он произносил, когда кого-нибудь отправлял на тот свет. Эту поговорку можно было приблизительно перевести так: «Он ушёл туда, откуда начинается хвост редиски». Он даже не говорил о том, что человек умерщвлён или убит.
Мне также известно о злодеяних Оберлендера в Западной Украине, где под его руководством совершались массовые аресты.

Это стало мне известно в середине ноября 1941 г., когда в Полтаву прибыли Демчишин и Возняк — близкие сотрудники Оберлендера по батальону «Нахтигаль», который был сформирован ещё до начала войны из украинских националистов и одним из руководителей которого являлся Оберлендер.

Демчишин и Возняк после расформирования «Нахтигаля» остались верны Оберлендеру. По их словам, батальон «Нахтигаль» выполнял карательные функции на Украине.
Особую жестокость «Нахтигаль» проявил во Львове, куда он вошёл в числе первых частей немецкой армии. Там было расстреляно множество людей, повешены коммунисты и работники советских учреждений.

В мае—июне 1943 г. я был свидетелем того, как Оберлендер лично для себя вывозил большое количество ценных вещей из Крыма. Это имущество (ковры, старинное оружие, дорогие картины, мебель из ценных пород дерева) вывозилось на станцию Джанкой, а оттуда — в Германию.
За преступления, совершенные против моего народа вместе с Оберлендером и под его началом, я понёс заслуженное наказание. Около двенадцати лет я честным трудом в исправительно-трудовых учреждениях искупал свою вину, а Оберлендер, втянувший меня и многих мне подобных на братоубийство, не только не наказан, а сейчас даже занимает пост министра ФРГ.

Т. Д. Лысенко. Товарищи и господа, мы заслушали выступления шестерых из десяти присутствующих свидетелей. Чтобы не затягивать пресс-конференцию, нам кажется целесообразным не заслушивать подробные показания остальных свидетелей, тем более что в президиум конференции поступил ряд вопросов, на которые мы просим свидетелей ответить.

Первый из вопросов следующий: кто ещё, кроме свидетеля Сулима, осведомлён о судьбе польских учёных?

В распоряжении Чрезвычайной комиссии имеются документы 1944 г. о расследовании злодеяний в городе Львове, показания профессора Гроера, оставшегося в живых, показания вдовы профессора Ломницкого. Свидетелем был также и Гресько, находящийся здесь, на пресс-конференции.

Слово для ответа предоставляется свидетелю Гресько Михаилу Николаевичу.

М. Н. Гресько. В 1941 г., когда немцы захватили Львов, я проживал в этом городе по улице Малаховского (ныне Пожарского), в доме № 2, расположенном рядом со зданием бывшей школы, которая в 1939 г. носила название бурсы Абрагамовича. Первые дни оккупации я старался из дому не выходить. От соседей, проживавших рядом, я узнал, да и сам я в этом убедился, когда вышел на улицу, что вместе с гитлеровскими войсками во Львов вступила часть украинских националистов в немецкой форме под командованием Романа Шухевича, известного украинского националиста.

Шухевича я знал ещё со времён панской Польши. Мне приходилось сталкиваться с ним по работе. Он работал в рекламном бюро или фирме «Фама». В первые дни июля 1941 г. я увидел Шухевича на улице в форме немецкого офицера.

Спустя несколько дней, может быть, на следующий день, я узнал тоже от соседей, что во Львове немцы вместе с украинскими националистами произвели аресты видных учёных, профессоров, деятелей культуры и науки, принадлежащих к польской национальности. Я узнал, что часть этих арестованных содержится в помещении бурсы Абрагамовича, то есть в здании рядом с нашим домом.
Окна лестничной клетки дома, в котором я проживал, выходят во двор этой школы. Однажды я увидел, как из двери чёрного хода немцы выводили на прогулку людей, одетых в гражданское платье. Между ними была одна женщина и один хромой мужчина. Среди арестованных я увидел и узнал бывшего ректора торгово-экономического института, который я окончил, профессора доктора Генриха Каровича и знакомого мне профессора Львовского политехнического института Ломницкого. Фамилии остальных заключённых мне не известны.

Спустя несколько дней я узнал, что всех этих арестованных немцы совместно с украинскими националистами расстреляли тут же на этой горе, недалеко от здания школы. После этого я больше не видел, чтобы во дворе школы прогуливались заключённые.

Т. Д. Лысенко. Следующий вопрос таков: кто ещё из свидетелей может рассказать о злодеяниях батальона «Нахтигаль»?
Слово для ответа предоставляется свидетелю Макаруха Ивану Николаевичу.

И. Н. Макаруха. До войны я работал заместителем председателя райисполкома в городе Судовая Вишня Львовской области. На пятый день войны я и другие районные работники в связи с приближением немцев выехали из Судовой Вишни. Я выехал с женой и детьми. Когда приехал во Львов, я остановился у своего знакомого Собчака, который работал управдомом, он дал мне квартиру по ул. Немцовича, дом 44. Мы с женой думали ехать дальше — за советскими войсками, но немцы заняли Львов, и мы были вынуждены остаться на оккупированной территории.

В первые же дни меня увидела на улице Мария Лещишина. Она меня выдала гитлеровцам. Меня задержали и отвели в тюрьму. В камере, где я сидел, находились евреи, поляки и один русский. Из моих знакомых были Зильбер и поляк Жуковский.

По ночам меня водили на допрос, сильно избивали — до бессознательного состояния. На допросах твердили, что я изменник украинского народа. На последнем допросе меня допрашивал вместе с двумя немцами украинский националист Шухевич.
Он прочитал мне справку, составленную известным в городе Судовая Вишня националистом Гнатишаком Нестером. В справке было указано, что я советский активист. Шухевич потребовал, чтобы я назвал известных мне партийных и советских работников, угрожал мне расстрелом или помещением в концентрационный лагерь.

Каждую ночь в камеру приводили новых людей, преимущественно евреев, а поздно ночью забирали по нескольку человек, они больше не возвращались. Выводили их немцы и украинские националисты. Эти украинцы носили на груди значок в форме тризуба, а на погонах сине-желтые ленты.



Точно число не помню, но однажды на рассвете меня, Жуковского, Зильбера и ещё нескольких человек взяли из камеры в автомашину и привезли на улицу Лонцкого. Там посадили в машину ещё двадцать человек, затем несколько пьяных немцев и украинцев привезли нас к лесу за Львовом. Нам приказали сойти с машины и встать на колени, другим же приказали идти вперёд. Мы увидели, что рядом в яме полно трупов, и с испугу начали разбегаться во все стороны. По нас открыли стрельбу. Мы побежали вместе с соседом по машине, оба были ранены, он в голову, а я в руку, но всё же я убежал в лес.

К вечеру я пробрался в город. Здесь, в больнице, на улице Раппорта, врач-еврей перевязал мне рану, я несколько дней скрывался, а затем перебрался из Львова в Чертковский район, где скрывался под чужой фамилией до прихода Советской Армии.

До моего ареста я видел во Львове, как немцы издевались над людьми. Когда выселяли одну еврейскую семью, маленького ребёнка, который плакал на улице, гитлеровский солдат на моих глазах взял за руки и за ноги и ударил головой о стену.
Можно было бы ещё многое рассказать о злодеяниях оккупантов во Львове.

Т. Д. Лысенко. Поступил вопрос: кто ещё из свидетелей может рассказать о преступной деятельности Оберлендера на Северном Кавказе?
Слово для ответа предоставляется свидетелю Пшихожеву Юсуфу.

Ю. Пшихожев. Я был очевидцем, когда во время прочёсывания местности в районе станиц Удобная, Отрадная и Упорная были задержаны и доставлены в штаб Оберлендера двенадцать советских граждан. Все они по приказу Оберлендера были расстреляны.

Помню, как Оберлендер в октябре 1942 г. в Нальчике вызвал офицеров кавалерийских эскадронов в свой штаб и отдал приказ выехать в кабардинские и балкарские аулы с целью выявления коммунистов, советских работников, евреев, партизан и захвата их для расправы.
Около аула Хасания во время облавы на советских, партийных работников и партизан было убито семнадцать человек, а три человека были захвачены и после допроса их Оберлендером расстреляны.

Как очевидцу, мне также известно, что в декабре 1942 г. подразделение «Бергманн» под командованием Оберлендера с особой жестокостью проводило операции против партизан и советских работников в районе Баксанскогр фанерного завода Кабардино-Балкарской автономной республики.

Т. Д. Лысенко. Имеется просьба к свидетелю Шавгулидзе рассказать, за что его арестовали по делу Циклаури.
Слово предоставляется свидетелю Шавгулидзе Шота Ираклиевичу.

Ш. И. Шавгулидзе. Единственной причиной моего ареста послужило то, что я так же, как и многие другие, не хотел служить гитлеровцам.
Оберлендер за это жестоко и коварно расправился с патриотически настроенными военнопленными, которые группировались около капитана Циклаури. В 1942 г., 21 мая, обманным путём под видом экскурсии Оберлендер взял нас в Берлин. Там нас арестовали, и многие из наших товарищей —Циклаури, Табидзе и другие были расстреляны.

Оберлендер с нами обращался, как жестокий и коварный злодей. Со мной лично он обращался, как палач. В день ареста ко мне в камеру берлинской тюрьмы пришёл Оберлендер. Его сопровождали два немецких солдата. Он начал меня допрашивать. После мучительного и длительного допроса, когда я ему абсолютно ничего не отвечал или отвечал отрицательно, неожиданно один солдат ударил меня. Я упал на пол. Когда я хотел подняться, солдаты начали меня избивать сапогами. Я потерял сознание.
Когда я пришёл в сознание, Оберлендер опять начал меня допрашивать. Поставленные вопросы в основном сводились к тому, чтобы я выдал людей, которые не хотят служить у гитлеровцев. Я категорически отказался и никакого ответа не давал. Тогда по приказу Оберлендера солдаты опять начали меня избивать. Я упал на пол, снова потерял сознание, а когда пришёл в себя, то возле меня стояли тюремщики — и больше никого.

После полуторамесячного тюремного заключения меня направили в концлагерь Баддорф, затем перевели в концлагерь Вильгельмсхафен. Под номером 1595 я находился в концлагерях до конца войны.

Т. Д. Лысенко. Корреспонденты нескольких заграничных газет задают вопросы свидетелю Хаммершмидту — расскажите коротко биографические сведения о себе.
Прошу свидетеля Хаммершмидта ответить.

А. М. Хаммершмидт. Родился я в 1918 г. в Саратовской области, вырос на Кавказе, закончил педагогическое училище, затем институт. До войны преподавал в Усть-Лабинском педагогическом училище. В 1941 — 1945 годах служил, как я уже говорил, в ставке генерала фон Клейста, Моделя, Шернера.
С 1945 по 1956 г. проживал в различных городах на Западе, а в декабре 1956 г. вернулся на родину.

Т. Д. Лысенко. Один из иностранных корреспондентов спрашивает, как свидетель Хаммершмидт оказался в 1941 г. в ставке немецкого командования.

А. М. Хаммершмидт. Уважаемый господин, мне кажется, что здесь разбирается не моё дело, а материалы об Оберлендере. Не лучше ли было бы концентрировать внимание на Оберлендере. Если вам сведения обо мне нужны для сенсации, то я готов после пресс-конференции уделить вам несколько минут.

Т. Д. Лысенко. Имеется вопрос к свидетелю Окропиридзе: в своём выступлении вы сообщили, что участникам «Бергманн» было приказано выдавать себя за испанцев. Чем это было вызвано? Прошу рассказать об этом.

Ш. Окропиридзе. Преступлением является уже тот факт, что советских военнопленных обманным путём и голодом заставляли служить в гитлеровской армии. По международным конвенциям запрещено использовать военнослужащих противника для борьбы с ним. Поэтому Оберлендер прибегал к тому, чтобы выдавать нас за испанцев, одевал в различные маскировочные одежды в зависимости от районов. Так, на Кавказе при приходе туда мы были одеты в форму солдат армии Роммеля, потом в Крыму были переодеты в форму гебиргс-егерей, а в Греции снова одеты в форму африканского корпуса.

Т. Д. Лысенко. В нескольких записках спрашивают: наказаны ли были свидетели Мельник и Шпиталь?
На этот вопрос я могу дать ответ.
В силу акта об амнистии, эти люди не понесли наказания, так же как и другие буржуазные националисты, раскаявшиеся в своей деятельности и явившиеся с повинной.
Сейчас Мельник работает врачом в клинике во Львовском медицинском институте, а Шпиталь — инструктором физкультуры в городе Трускавец.

Больше вопросов нет. На этом разрешите пресс-конференцию объявить закрытой.

Часть 4. Из приговора Верховного Суда ГДР по уголовному делу Т.Оберлендера. "Нахтигалль" во Львове

Родился 1 мая 1905 г. в Мейнингене, в настоящее время министр в Бонне, проживает в г. Бонне, Хувйренштрассе, 30.

...После того как к концу 1939 года была закончена разработка плана «Барбаросса» — плана нападения на Советский Союз, Абвер получил подписанную Йодлем директиву, в которой были зафиксированы дальнейшее направление работы и задачи Абвера в связи с планом «Барбаросса».
Как это было установлено на Нюрнбергском процессе главных военных преступников, Абвер получил в марте 1941 года от Канариса, являвшегося в то время начальником Абвера и шефом подсудимого, директиву по подготовке и выполнению плана «Барбаросса». В то время подсудимый находился при одном из отделов Абвера в Кракове, в качестве специалиста по украинским вопросам. Являясь уполномоченным верховного командования вермахта (ОКВ), он вел переговоры с руководством организации украинских националистов (ОУН) о формировании украинского легиона в составе германского вермахта.

Программой организации украинских националистов, с которыми подсудимый был в качестве уполномоченного ОКВ связан самым тесным образом, на случаи войны было предусмотрено следующее: «После занятия какого-либо населенного пункта его необходимо основательно очистить от враждебных элементов (НКВД, милиции и т. ст.). Русские должны быть переданы в качество пленных немцам, а более опасные элементы расстреляны... Политические комиссары и известные коммунисты должны быть расстреляны. Подобным же образом следует поступить с сотрудниками НКВД».

В последующей инструкции «О борьбе и деятельности ОУН во время войны», разработанной накануне нападения фашистом на Советский Союз..., указано, что «в период хаоса и беспорядков можно себе позволить уничтожать нежелательные польские, еврейские и московские элементы... В особенности необходимо уничтожить интеллигенцию этих национальностей... Наша власть должна внушать ужас. Необходимо своевременно составить «черный список» всех тех украинцев, которые пытались проводить свою политику».

Одним из подразделений легиона, сформированного в результате переговоров подсудимого с ОУН, являлся батальон «Нахтигаль», который в свою очередь составлял часть полка «Бранденбург 800». Этот батальон был сформирован и обучен подсудимым и под его командованием введен в действие в момент нападения на Советский Союз. На Нюрнбергском процессе относительно полка «Бранденбург», подчинявшегося второму отделу Абвера, приводятся следующие данные: «К задачам этого специального соединения, сформированного в 1940 году, относятся захват и удержание в своих руках важных военных объектов — мостов, туннелей и имеющих важное военное значение военных заводов до похода передовых частей германского вермахта, для выполнения этих задач полк, состоявший главным образом из немцев, проживавших за границей, использовал в нарушение международных правил ведения войны с целью маскировки своих действии в большом количестве обмундирование и оружие государств, с которыми Германия находилась в состоянии войны. В ходе подготовки нападения Германии на Россию командование полка также собирало предметы обмундирования Красной Армии и сформировывало отдельные подразделения из лиц, владевших русским языком».

Завербованные для второго отдела Абвера украинцы направлялись в Краков — место сбора украинских элементов, где и был расположен второй отдел. После медицинского освидетельствования они направлялись в шпионскую школу второго отдела Абвера в Бранденбург и в другие места. Обучением руководили немецкие инструкторы; основными предметами являлись техника стрельбы и подрывного дела, изучение тайнописи, подделка документов и обучение приемам дзюдо. Из этой школы украинцы непрерывно переводились в Нойхаммер, где проходило обучение батальона «Нахтигаль». Одновременно с этим другие группы тайно направлялись непосредственно в Советский Союз для проведения саботажа и террористических актов. Так, свидетель Шпиталь был направлен в штатской одежде в Краков во второй отдел Абвера, где всем для нелегального перехода границы были выданы подложные документы, оружие, яд и деньги. Там им было дано задание: после перехода границы, в ночь е 21 на 22 июня, взорвать железную дорогу на Киев. Наряду с заданиями диверсионного и вредительского характера, которые были даны и другим группам, нелегально переправленным через границу, им было поручено выявлять коммунистов, следить за ними, до того как их расстреляют, и пополнять списки граждан-интеллигентов и т. д., предназначенных к ликвидации.

В ночь с 10 па 11 июня свидетель с группой в пять человек перешел советскую границу. Не выполнив своего задания, свидетель был задержан немецкими солдатами, так как он, будучи гражданским лицом, имел при себе оружие. После того как свидетель назвал пароль, он через Абвер был направлен в батальон «Нахтигалъ» и 2 или 3 июля прибыл в г. Львов. Там он встретил своих старых знакомых, с которыми был вместе в школе в Бранденбурге. Они носили форму германского вермахта с желто-голубыми полосками на погонах и трезубцем на груди...

Подразделением «Нахтигаль» командовал подсудимый. Кроме свидетельских показаний это подтверждается также документами, приобщенными судом к делу. В опубликованном «Восточноевропейским институтом» в Мюнхене сообщении под названием «Германия и Украина с 1934 до 1945 гг.» указывается, что офицером, осуществлявшим контроль, и немецким командиром группы «Нахтигаль» был назначен обер-лейтенант профессор доктор Т. Оберлендер» (стр. 141).
В письме уполномоченному вермахта в Богемии и Моравии от 5 ноября 1943 г. подсудимый сообщает об этой своей «деятельности» следующее: «До начала похода в Россию я получил приказ обучить и ввести в действие одно украинское подразделение».

Свидетель Мельник еще до начала войны, осенью 1940 года, прибыл с украинским легионом в Криниицу, а оттуда в начале 1941 года был направлен в Нойхаммер в подразделение «Нахтигаль». Там он в течение трех месяцев обучался саботажу и проходил политическую подготовку. При этом ему объясняли, что задачей подразделения является совершение диверсионных актов на территории Советского Союза с тем, чтобы подготовить военное нападение на эту страну. Для обучения подразделения «Нахтигаль» в учебном лагере «Нойхаммер» немецким офицерам были приданы и украинские националисты, которые имели права командиров. В состав украинского штаба руководства входил также националист Шухевич, известный своей жестокостью. Он постоянно сопровождал подсудимого Оберлендера и передавал его приказы.

В мае 1941 года батальон «Нахтигаль» состоял уже из четырех рот. По окончании пехотной подготовки подразделение было обмундировано в немецкую форму со специальными отличительными знаками: полосками желто-голубого цвета (цвета украинских националистов) на погонах и трезубцами на груди. 18 июня 1941 г. подразделение было направлено в район г. Радымно. Там Шухевич информировал батальон о том, что он предназначен для выполнения специальных задач в связи с предстоящей войной с Советским Союзом. После нападения на Советский Союз подразделение 29 июня 1941 г. прибыло в район г. Янова близ Львова. В лесу близ Янова свидетель Мельник увидел командный состав батальона, в том числе одного немецкого обер-лейтенанта. Позже он узнал, что это был подсудимый Оберлендер. После того как офицеры закончили обсуждение обстановки, солдатам подразделения было объявлено, что они должны будут участвовать в занятии Львова.

Утром 30 июня подразделение под командованием подсудимого вступило во Львов. В этот день, а также в последующие дни свидетели Мельник, Панькив, Кухарь и Хюбнер видели подсудимого при проведении во Львове погромов и массовых убийств. Во время пребывания (около одной недели) во Львове подразделения «Нахтигаль» под командованием подсудимого там происходили массовые убийства и погромы. Уже в первые дни была сформирована специальная группа в составе около 80 человек... По указанию подсудимого и Шухевича эта группа проводила аресты и расстрелы. Совместно с этой группой убийства совершали также оуновцы, одетые в штатское платье. По показаниям свидетеля Рейка, который также был арестован, но смог бежать, в первые же дни после нападения на Советский Союз было убито около 8 тыс. человек. Так, в первые дни июля 1941 года после страшных пыток были расстреляны 36 представителей львовской интеллигенции, в том числе 13 известных ученых. Были расстреляны известный польский хирург профессор Тадеуш Островский, хирург Владислав Добжанский, детский врач профессор Станислав Прогульский со своим сыном, заведующий кафедрой пропедевтической терапии профессор Иван Грек, заведующий кафедрой факультетской терапии, основатель курорта «Моршин», Роман Ренский, профессор гинекологии, ветеран львовской медицины, Адам Соловей (в возрасте свыше 80 лет), известный профессор судебной медицины Владислав Серадский, гинеколог Станислав Менчевский, заведующий кафедрой патологической анатомия, крупный ученый, профессор Витольд Новицкий со своим сыном — ассистентом кафедры микробиологии Эшемом Новицким, академик Адам Цешинский, лауреат международной премии имени Миллера, присвоенной ему в 1936 году 52-мя странами, в том числе Советским Союзом, доцент офтальмологии Юрий Гжендельский. Был расстрелян также профессор хирургии Генрих Гилерович. Был арестован и расстрелян Станислав Руфф.
Чтобы избежать ужасных пыток, некоторые из них кончали жизнь самоубийством. Доктор Ауэрбах отравил себя, свою жену и дочь в тот момент, когда фашисты хотели вести его на расстрел. Находясь в заключении, отравился также известный психолог доктор Бек.

Свидетельница Елена Кухарь, проживавшая в Львове по улице Маховекого, дом № 2, и свидетель Сулим, проживавший по улице Потоцкого, дом № 62, видели из окон своих квартир, как 3 или 4 июля на «Вулецкой горе», находящейся примерно в 80 м от их жилья, расстреливались группами по шесть человек (одна группа за другой) гражданские лица. Эти расстрелы производили специальные команды, одетые в немецкую форму. Жертвы несли лопаты и должны были сами копать себе могилу, в которую они падали после расстрела. В числе этих жертв находились профессора Бартель, Ломницкий, Островский, доктор Руфф. По показаниям свидетельницы Кухарь, в числе лиц, следивших за расстрелами, находился подсудимый. Жертвами этой бойни явились также работники органов Советской власти, еврейское и польское население. В первые дни происходили массовые аресты, которые производили военнослужащие подразделения «Нахтигаль». Людей сгоняли и зверски истязали без всякого отбора. Истекающих кровью раненых убивали прикладами, железными прутьями и другим холодным оружием. В первый же день вступления во Львов военнослужащие подразделения «Нахтигаль» гнали по ул. Коперника в направления ул. Сталина толпу, состоявшую примерно из 800 человек. В их числе были женщины, дети и старики. Охрана из состава подразделения «Нахтигаль» стреляла, не целясь, в эту толпу и варварским образом избивала раненых прикладами и каблуками сапог. В тот же день военнослужащими подразделения «Нахтигаль» из дома по ул. Потоцкого, 65, был выведен Лрояновский, знакомый свидетеля Сулима, которого расстреляли тут же за домом. На углу Пушкинской улицы из рук матери был вырван маленький ребёнок; его били головой о стену дома. На том же месте была убита и мать ребенка. На ул. Листопад военнослужащим подразделения «Нахтигаль» была застрелена женщина, которая со второго этажа дома бросила кусок хлеба группе советских военнопленных.

Изложенные выше факты подтверждаются показаниями свидетеля Сулима, который все это видел... Свидетель Штейн также наблюдал эти бесчинства; от своего отца он узнал, что у оперного театра и в других частях города были повешены люди. Один из друзей свидетеля Сулима был вместе с 12-ю другими людьми повешен на балконе оперного театра.

Свидетель Макаруха, являвшийся до войны работником Совета, был арестован во Львове. Его отвели в здание полиции на ул. Яхонтовила. Во время ночного допроса, при котором присутствовал Шухевич, подчиненный непосредственно подсудимому, Макаруха раздели и подвергли тяжким истязаниям. Шухевич требовал, чтобы Макаруха выдал всех известных ему коммунистов, и при этом заявлял, что «его либо направят в концлагерь, либо расстреляют». Во время заключения свидетель Макаруха видел ежедневно, как украинские националисты в немецкой форме, с трезубцем на груди и желто-голубыми полосками на погонах, а также немцы отбирали в тюрьме группы по 10—15 человек, которых затем расстреливали. Когда через несколько дней очередь дошла до него самого, его вместе с другими отвезли в Белогорский лес. Там он в яме увидел множество трупов. Несмотря на свои огнестрельные раны, ему удалось бежать. В один из следующих дней он увидел, как солдат в немецкой форме схватил за ноги маленького еврейского ребенка, ударил его головой о стену дома и таким способом убил его.

Свидетель Шпиталь, прибывший во Львов на второй или третий день после занятия города, был назначен в группу, в обязанность которой входила охрана начальника службы безопасности ОУН Лебедя. Когда Лебедь принимал на службу свидетели, он заявил ему, что во время службы он должен быть глухим, слепым и немым. Из окна здания, в котором он находился, свидетель видел, как знакомые ему военнослужащие подразделения «Нахтигаль» приводили во двор здания отдельных арестованных и целые группы и там же расстреливали. Это повторялось две или три ночи. Военнослужащими подразделения «Нахтигаль» люди выбрасывались во двор, и, если после этого они были еще живы, то их тут же убивали.

Свидетель Хюбнер, являвшийся военнослужащим строительного батальона военно-воздушных сил, дислоцировавшегося в то время во Львове, наблюдал из окна умывальной своего подразделения кровавую бойню в пожарном депо. Около 30 человек, в возрасте от 17 до 51 лет, прогонялись каждый в отдельности сквозь строй фашистов в направлении башни этого депо. При этом их так жестоко истязали, что большинство из них не добирались до двери башни, а падали на землю замертво. Немногие добиравшиеся до башни затем выбрасывались из верхних окон башни. В тех случаях, когда и после падения они оставались в живых, их приканчивали. О том, что убийцы являлись военнослужащими подразделения «Нахтигаль», свидетель узнал из того, что в подразделении лишь команды подавались на немецком языке, а разговаривали между собой они по-украински. Среди следивших за этой бойней находился также подсудимый, которого свидетель опознал по фотографии.

Показаниями этих свидетелей полностью доказаны заранее организованные и проведенные в жизнь подразделением «Нахтигаль» резня и погромы, которые привели к массовому уничтожению человеческих жизней. Как это подтвердили свидетели Мельник, Шпиталъ и Панькив, во Львове командование батальоном осуществлял исключительно подсудимый. В качестве командира подразделения он несет полную ответственность за убийства, совершенные военнослужащими подразделения «Нахтигаль».

Преступления во Львове подготавливались заранее, при активном участии подсудимого в этой подготовке. В первые дни июля свидетель Панькив узнал от Шухевича, одного из руководителей националистов и ближайшего сотрудника подсудимого, что еще до начала нападения фашистов на Советский Союз были составлены списки, в которые были включены те представители интеллигенции, которых следовало уничтожить. Это обстоятельство подтверждается тем, что искали людей, даже умерших.

Как показал свидетель Шпиталь, агенты еще до нападения фашистов на Советский Союз получили задание проверить правильность и полноту списков, по которым должны были быть произведены аресты. Это обстоятельство подтверждает согласованность действий подразделения «Нахтигаль», находившегося под командованием подсудимого, с приведенными выше директивами ОУН по ликвидации определенных групп лиц. Все обстоятельства подтверждают, что эта бойня была организована заранее вторым отделом Абвера и подчиненными ему подразделениями ОУН.

Для того чтобы скрыть следы этих массовых убийств, в особенности убийств представителей львовской интеллигенции, немцы впоследствии распорядились вскрыть многочисленные могилы жертв 1941 года и сжечь трупы. В ходе эксгумации выделенная для этой цели команда, так называемая «бригада смерти», находила в карманах жертв удостоверения, принадлежавшие некоторым из убитых профессоров. Этот факт доказан показаниями свидетеля Райсса, знакомый которого Лайхт входил в состав этой команды. После побега Лайхт посетил Райсса и рассказал об этом ему.
Примерно 6 или 7 июля 1941 г. подсудимый приказал построиться личному составу подразделения «Нахтигаль» и объявил, что подразделение свое задание выполнило и что война требует от батальона выполнения новых задач.

В ходе продвижения вперед батальон достиг г. Золочева, где рота, в которой служил свидетель Мельник, должна была охранять военнопленных и выявлять имевшихся среди них коммунистов. Из Золочева батальон направился в г. Тернополь. Там была сформирована и откомандирована в г. Сатанов специальная группа. Из этой группы было выделено около 20 человек, которые во главе с заместителем Шухевича Сидором производили в городе, по ранее составленному списку, расстрелы граждан. Остальная часть группы оцепила город. Была поставлена задача никого не выпускать из города. Подобные же акции проводились и в г. Юзвин.

Эти факты установлены показаниями свидетеля Мельника, который, являясь военнослужащим специального подразделения «Нахтигаль», участвовал в этом марше подразделения и входил в состав той чacти группы Сидора, которая оцепила г. Сатанов. На следующее утро он видел на улицах города трупы, и впоследствии от Сидора он узнал, что расстрелы производились по предварительно составленным спискам.

В то же время банды бандеровцев устроили погромы и резню в Золочеве. Между 4 и 6 июля в цитадели города, в яме глубиной примерно в 5 м и шириной в 20 м, были зверски убиты мужчины, женщины и дети.
Эти факты подтверждаются показаниями свидетелей доктора Корфеса и профессора Мюллера-Хегемана. Оба свидетеля находились на место преступления и узнали, что расстреливали одетые в штатскую одежду украинские националисты, принадлежащие к группе Бандеры.

Так как, по показаниям свидетеля Мельника, батальон «Нахтигаль» к тому времени еще не вступил в Золочев, не представляется возможным установить, была ли эта бойня произведена непосредственно по приказу подсудимого. Являясь, однако, организатором и офицером Абвера, ответственным за инструкции, изданные ОУН, подсудимый все же несет ответственность за эти преступления постольку, поскольку он по своей должности участвовал в сообществе, которое планировало преступления против жизни людей и проводило эти планы в жизнь.

После того как подразделение «Нахтигаль» под руководством и командованием подсудимого выполнило задачи, поставленные ему Абвером, оно было расформировано, а военнослужащие этого подразделения были направлены либо на новое формирование в Нойхаммер, либо использованы для других целей на оккупированной территории...

Часть 5. "Слышен звук военных труб и топот лошадей". Как формировались "Соловьи"

Из стенограммы
протокола допроса арестованного
Кука Василия Степановича
от 3 июня 1954 г. г. Киев

ВОПРОС: Кроме указанной Вами работы на германскую военную разведку, какие проводились мероприятия для того, чтобы использовать украинское националистическое подполье в интересах фашистской Германии?

ОТВЕТ: Когда готовилось нападение фашистской Германии на Советский Союз, то в это время немецкая военная разведка договорилась с «Проводом» ОУН, руководимым Бандерой, о создании т. н. «легиона» из числа украинских националистов для участия в войне на стороне фашистской Германии против Советского Союза.
По заданию «Провода» ОУН вовлечением украинских националистов в этот «легион» занимался Ярослав Стецько. В общей сложности тогда было вовлечено в «легион» до 500 человек украинских националистов. Лица, служившие в этом «легионе», были обмундированы в немецкую форму и по существу поступили на службу в армию фашистской Германии.
Командование этим «легионом» было поручено Роману Шухевичу.
Указанный «легион» вместе с фашистской армией с началом Отечественной войны вступил на территорию западных областей Украины.
Из стенограммы
протокола допроса арестованной
Таньчакивской Анны Ярославовны
от 29 декабря 1949 г., г. Львов

(жена В.Горбового, функционера УВО и ОУН, секретаря Украинского Национального Комитета, члена "правительства" Я. Стецько.

ВОПРОС: По чьей инициативе организовывались встречи руководителей ОУН с представителями немцев.

ОТВЕТ: Инициаторами этих переговоров были Бандера и Горбовой, который, кстати, намечался министром иностранных дел в т. н. «Украинском правительстве». Однако позвольте мне на поставленный вопрос ответить более обстоятельно.

ВОПРОС: Отвечайте.

ОТВЕТ: ...Украинские националисты, боясь репрессий со стороны советских органов - бежали на территорию т. н. «генерал-губернаторства», где немцами были хорошо приняты. Немцы прекрасно понимали, что украинские националисты являются злейшими врагами советского народа, и что их можно будет использовать в предстоящей войне против Советского Союза.
После раскола ОУН немцы первое время более благосклонно относились к мельниковцам. В начале же 1941 г., т. е. незадолго до нападения Германии на Советский Союз, немцы изменили свое отношение к бандеровцам и начали их привлекать к сотрудничеству, используя последних, как свою агентуру на Востоке.

К этому периоду, как раз и относятся совместные совещания руководителей ОУН с немецкими официальными представителями, которые имели место весной 1941 г.
Как я уже показала, цель всех этих посещений в основном сводилась к тому, чтобы нанести совместный удар против Советского Союза, в связи с подготовкой Германии к войне, а для этого нужно было наладить контакт с немцами, пойдя на услужение последним, несмотря на то, что это шло в разрез с теми «идеями», о которых трубили националисты.
Здесь, как выражался Горбовой, все средства были хороши.

В этой обстановке и было проведено первое совещание, что имело место в конце февраля 1941 г. Причем организационная сторона этого вопроса Бандерой была возложена на меня. Последний дал мне для этой цели 450 злотых и предложил организовать ужин, на котором будут присутствовать: шеф Краковского гестапо Гайм и другие представители.
Вечером в квартиру пришел Гайм в сопровождении неизвестного мне немецкого генерала, а затем прибыло около 25 руководящих участников ОУН, среди которых были члены Центрального «Провода» ОУН - Горбовой Владимир, Шухевич Роман, Старух Ярослав, Ленкавский Степан, Равлык Иван, Гасын Алексей, Турчманович и др. Бандера же на этом ужине почему-то не присутствовал.

Насколько я помню, на первой встрече каких-либо политических вопросов не разрешалось и мне кажется, что она была организована с целью сближения руководителей ОУН с немцами.

Примерно через 2 недели после указанной встречи, ко мне обратился член Центрального «Провода» ОУН Шухевич Роман, который вручил мне 600 злотых и предложил взять на себя организацию вечера, на котором должны встретиться руководители ОУН и представители немецкого командования, что мною и было принято к исполнению.
На состоявшейся встрече, кроме руководителей ОУН, был тот же генерал, что присутствовал и на первой встрече, а также присутствовали еще два старших немецких офицера, фамилии которых не помню и капитан, проживавший с нами по соседству.

Как я уже показала, что этот вечер был организован по инициативе Шухевича, который и являлся старшим на вечере. Он все время находился вместе с немецким генералом, совместно обсуждая вопросы, связанные с предстоящей борьбой националистов за отторжение Украины от СССР.

ВОПРОС: Как немцы реагировали на это?

ОТВЕТ: Из этих встреч я пришла к выводу, что немцы довольно благосклонно относились к идеям национализма. Больше того, на этом вечере капитан Улле, в присутствии немецкого генерала, поднял тост за «Самостоятельную Украину».

ВОПРОС: Под протектором Германии?

ОТВЕТ: Бесспорно, да.

ВОПРОС: Тогда же поднимался вопрос о вооруженном вторжении в пределы Украинской ССР. Так ли Вас следует понимать?

ОТВЕТ: Нет, вопрос вооруженного вторжения немецких войск в пределы СССР был поднят на третьей встрече руководителей ОУН с немецкими представителями, происходившей снова в моей квартире... На этот раз был устроен прием в честь личного представителя Гитлера и так называемых восточных областей д-ра Фегля. При этом, кроме Фегля, присутствовали Бандера, Стецко и мой муж Горбовой Владимир.
Во время завтрака Фегль, обращаясь к Бандере, Стецко и Горбовому, подняв тост, заявил, что настало время активнее действовать националистам, так как уже якобы «слышен звук военных труб и топот лошадей», давая этим понять, что вопрос нападения Германии на Советский Союз будет решен в ближайшее время.
После завтрака Фегль, Бандера, Стецко и Горбовой совещались между собой, однако при этом я не присутствовала.

ВОПРОС: Как реагировали представители ОУН?

ОТВЕТ: Довольно активно, ибо буквально на следующий день было создано правительство, т. н. - «Украинского государства» во главе которого стал член Центрального «Провода» ОУН Стецко Ярослав, а министром иностранных дел был назначен мой муж Горбовой Владимир.

ВОПРОС: Покажите о Стецко более подробно.

ОТВЕТ: Со Стецко Ярославом я была знакома еще со времени процесса по делу убийства Перацкого, однако ближе с ним познакомилась в 1940-1941 гг. в Кракове, где он неоднократно бывал у нас в квартире. После нападения Германии на СССР Стецко выехал в г. Львов, где по радио провозгласил «Самостийную Украину», после чего немцами был арестован. Какова его судьба в настоящее время, мне не известно.

ВОПРОС: Как в дальнейшем реагировало немецкое командование на деятельность националистов?

ОТВЕТ: Вскоре после нападения Германии на СССР в адрес Гитлера был направлен меморандум от имени украинских политических партий, в котором вновь поднимался вопрос о создании «Самостийной Украины», украинской армии и т.д.
В ответ на это от Гитлера последовало распоряжение о создании т. н. украинского легиона под руководством Шухевича Романа, которому немцы присвоили звание капитана немецкой армии, а легион был направлен на Восточный фронт.
Таким образом, создание этой воинской части и было по сути единственным положительным ответом Гитлера на меморандум националистов, а затем последовала волна арестов среди националистов бандеровского направления.

ВОПРОС: Вы упоминали Романа Шухевича, охарактеризуйте его более подробно.

ОТВЕТ: Шухевича я знаю примерно с 1925 г. по совместной учебе в гимназии г. Львова и работе в украинской организации «Пласт».
После окончания гимназии встречалась с ним редко, но во время процесса по делу убийства Перацкого оказывала ему материальную помощь.
В 1939-1941 гг. снова встретилась с Шухевичем в Кракове, он был одним из приближенных Бандеры и, как я уже показала, являлся инициатором встречи руководителей ОУН с немецким командованием в Кракове. Мне также известно о том, что Шухевич пользовался большим покровительством у немцев.
Находясь с 1945 г. в подполье, я слышала о том, что Шухевич в настоящее время руководит деятельностью ОУН на Украине, однако лично я с ним после 1941 г. не встречалась.

Однажды вечером, к концу совещания, в комнату, где я лежала будучи нездорова, зашел представитель УНДО - Мудрый Василий и со слезами радости на глазах заявил мне, что этот день является самым счастливым в его жизни, так как сегодня было достигнуто соглашение об объединении украинских политических партий, во главе которых учрежден специальный комитет, председателем же этого комитета был избран Горбовой Владимир. Последний мне рассказал, что совещание выработало меморандум с изложением своих политических принципов и организационных мероприятий по созданию т. н. «Украинского правительства».
В частности, в этот меморандум было выдвинуто требование о немедленном создании «Украинской армии». Меморандум был направлен Гитлеру за подписью председателя комитета - Горбового.

Как мне известно, Гитлер не согласился полностью с требованиями, выдвинутыми в меморандуме.

На этом же совещании было принято решение о провозглашении «Самостоятельной Украины» от имени проводника ОУН Бандеры Степана, а премьер-министром, как я уже показала, был утвержден один из ближайших друзей Бандеры - Стецко Ярослав.
Мой муж Горбовой был утвержден заместителем премьер-министра и министром иностранных дел, причем в состав «правительства» вошли только сторонники Бандеры.
В заключение должна сказать, что указанное выше совещание проходило под углом зрения тесного сотрудничества с немцами для совместной борьбы с Советским Союзом.