Подписание 25-летнего соглашения между Китаем и Ираном, состоявшееся в конце марта, стало одним из главных итогов президентского цикла Хасана Роухани, который сложит свои полномочия в ближайшие недели. Соглашение открывает перспективы для огромных китайских инвестиций в Иран и в то же время служит серьезным сигналом для США относительно их санкционной политики в отношении неугодных стран. Конкретных действий Вашингтона по нормализации отношений с Исламской Республикой, обещанных в ходе предвыборной кампании Джо Байдена, по-прежнему нет, и Пекин демонстрирует, что налаживать отношения с Тегераном можно и без оглядки на Америку, тем более что подготовка соглашения велась несколько лет. При этом Китай не особо скрывает, что готов действовать в обход американских санкций против Ирана: в последнее время закупки иранской нефти китайскими предприятиями резко увеличились. Тем самым США оказываются в ситуации, когда положение глобального гегемона требует от них симметричного экономического ответа, но пока администрация Байдена идет на обострение лишь в гуманитарной сфере, используя как повод для давления на Китай тему прав человека.

Китай готов противостоять гегемонии и запугиванию, защищать международную справедливость, а также поддерживать международные нормы вместе с народом Ирана и других стран, заявил министр иностранных дел КНР Ван И по итогам подписания 25-летнего соглашения с Ираном об усилении всестороннего сотрудничества, состоявшегося в Тегеране 27 марта. Текст соглашения из соображений конфиденциальности не опубликован — в официальной китайской прессе указаны лишь основные его направления.

Как отмечает издание Global Times — англоязычная версия главной газеты Компартии Китая «Жэньминь жибао», соглашение способно обеспечить Китаю стабильные поставки нефти из Ирана, а также облегчит китайские инвестиции в банковский сектор, телекоммуникации, порты и железные дороги Исламской Республики. Кроме того, сообщается, что Китай поможет Ирану в развитии зоны свободной торговли и создании инфраструктуры для сетей 5G.

С иранской стороны подписанное соглашение прокомментировал председатель Стратегического совета Ирана по международным отношениям, бывший министр иностранных дел страны Камаль Харази. Документ является не соглашением, в котором содержатся детали сотрудничества между двумя странами на следующие четверть века, а дорожной картой долгосрочного партнерства в политической, стратегической, экономической и культурной областях, заявил он изданию Iran Press. Объясняя, почему полный текст документа было решено засекретить, Харрази отметил, что договор связан с интересами национальной безопасности, и сослался на аналогичные прецеденты при подписании таких же соглашений с Китаем другими странами.

Наблюдатели также подчеркивают, что соглашение вписано в контекст китайско-иранских отношений последних нескольких лет. После заключения в 2015 году «ядерной сделки» между Ираном и мировыми державами первым из их лидеров, посетившим Исламскую Республику с официальным визитом в январе 2016 года, стал председатель КНР Си Цзиньпин — это была первая за десять лет поездка китайского руководителя в Иран. Тогда же началась подготовка всеобъемлющего соглашения, — по утверждению Камаля Харази, документ составлен на основе совместного заявления глав двух государств, подписанного во время памятного визита Си Цзиньпина в Иран. Следующее заявление об укреплении сотрудничества прозвучало в марте 2019 года, когда Китай и Иран сообщили о дополнительных шагах по реализации проектов китайской инициативы «Один пояс — один путь».

Общие параметры договора стали достоянием публики еще летом прошлого года, когда New York Times сообщила, что Китай готовит 25-летнюю программу инвестиций в Иран в объеме $ 400 млрд. Именно эта сумма фигурирует во многих сообщениях о договоренностях, запротоколированных в Тегеране в конце марта. Как утверждает в своем комментарии Global Times, некоторые западные СМИ истолковали углубляющееся двустороннее сотрудничество между Китаем и Ираном как геополитический вызов США. Между тем официальная позиция Пекина, которую транслирует издание, заключается в том, что, «в отличие от западной склонности к разжиганию геополитической конкуренции между странами Ближнего Востока, Китай привержен более активному участию в усилиях по решению проблем безопасности в регионе… Власти Китая продемонстрировали бóльшую надежность и стабильность, чем власти США, чья политика в отношении Ближневосточного региона меняется всякий раз, когда в Белый дом приходит новая администрация». Однако соглашение не направлено против какой-либо третьей стороны, подчеркивает МИД Китая.

В ходе своей предвыборной кампании Джо Байден действительно не раз говорил о готовности занять более компромиссную позицию в отношении Ирана, нежели Дональд Трамп, в самом начале своего президентства обложивший Исламскую Республику новыми санкциями. В частности, Байден утверждал о готовности вернуться к переговорам по ядерной сделке, что позволит ослабить санкции, препятствующие экспорту иранской нефти.

В Тегеране за этими сигналами, конечно же, внимательно следили, и уже через несколько дней после подведения итогов выборов в США появилась информация, что Иран в 2021 году намерен наращивать добычу нефти. В середине прошлого декабря иранское Министерство энергетики представило план на новый финансовый год (начавшийся в нынешнем марте), который предполагал, что объем добычи нефти и газового конденсата составит 4,5 млн баррелей в сутки и более половины его будет отправлено на экспорт. Тем самым Иран фактически заявил о намерениях вернуться к тому уровню экспорта, который существовал до введения санкций Трампа, — порядка 2 млн баррелей нефти в сутки. В прошлом году этот показатель упал до 600−700 тысяч баррелей в сутки.

Однако после того, как Байден стал полноправным хозяином Белого дома, никаких движений навстречу Ирану США не предпринимали, и Исламская Республика, похоже, решила форсировать события, сделав ставку на открытое игнорирование американских санкций. Такой подход явно нашел одобрение в Китае, который сейчас выступает основным драйвером глобального спроса на нефть. С начала этого года сообщения о том, что китайские нефтепереработчики увеличивают закупки «санкционной» иранской (а также венесуэльской) нефти, появлялись регулярно. В частности, агентство Refinitiv Oil Research подсчитало, что в январе Китай получил рекордные 3,37 млн тонн иранской нефти, а в марте этот объем, предположительно, достиг 3,75 млн тонн, или 27 млн баррелей. Иными словами, Иран уже вышел на объем экспорта нефти в 1 млн баррелей в сутки только в Китай, что в любом случае значительно превышает прошлогодние показатели.

По сообщению западных источников, основными импортерами иранской нефти выступают независимые китайские переработчики, сосредоточенные главным образом на территории северо-восточной провинции Шаньдун. Это, скорее всего, затрудняет для Вашингтона возможности санкционного реагирования, поскольку адресовать формальные претензии к китайским властям не получится — официально иранская нефть для китайских госрезервов не закупается. Тем временем китайские «самовары» могут извлекать из этих поставок немалую выгоду в условиях, когда мировые цены на нефть почти восстановились до уровня конца 2019 года, — как утверждается, Иран предлагает свое сырье с приличной скидкой. Что, в свою очередь, не может не раздражать участников группы ОПЕК+, в которую Иран входит, но в связи с санкциями освобожден от ограничений по добыче нефти.

Так или иначе, ситуация показательная: американские санкции открыто нарушаются Китаем, а реакции на это со стороны США фактически нет. Китай не получал уведомлений о санкциях в отношении иранской нефти от администрации Байдена, сообщил на днях на брифинге представитель МИД КНР Гао Фэн. Впрочем, пресс-секретарь Белого дома Джен Псаки уже заявила, что китайско-иранское соглашение будет внимательно изучено на предмет возможных новых санкций в соответствии с американским законодательством.

Со своей стороны, Иран сразу после подписания соглашения с Китаем решил открыто прощупать еще один санкционный фронт — на сей раз в гуманитарной сфере. В начале этой недели посол Ирана в КНР Мохаммад Кешаварзаде сообщил о своем визите в город Урумчи, столицу Синьцзян-Уйгурского автономного района Китая, где проживают мусульмане-уйгуры. Как известно, политика Китая на этой территории регулярно становится поводом для обвинений властей КНР в нарушении прав человека — в последний раз эта тема поднималась в середине марта в ходе китайско-американских переговоров в Анкоридже на Аляске. Поездка иранского посла в Урумчи совпала с очередным санкционным обменом: на днях под санкции США (первые с начала президентства Байдена), Канады, Великобритании и Евросоюза в связи с «преследованием уйгурского мусульманского меньшинства в Синьцзяне» попали несколько китайских граждан, а в ответ Пекин ввел санкции против Брюсселя и Лондона. Как пояснила в связи с этим представитель китайского МИДа Хуа Чунин, «уйгурский вопрос» не является проблемой расы, религии или прав человека — поднимающие его Соединенные Штаты «не заботятся об уйгурах, они стремятся подорвать безопасность и стабильность Китая и замедлить его развитие».

Главный внутрииранский контекст подписания соглашения с Китаем — это, несомненно, президентские выборы, которые состоятся в Исламской Республике 18 июня. Действующий президент Хасан Роухани после двух сроков у власти участвовать в них не будет, но оформленный альянс с Китаем под занавес полномочий дает ему возможность покинуть пост без тотального «дефицита достижений», в чем Роухани обвиняют недоброжелатели.

В 2013 году Роухани стал президентом на волне ожиданий нормализации отношений с Западом, и заключенная вскоре ядерная сделка выглядела его серьезной победой на этом пути. Однако новые американские санкции нанесли по Ирану слишком серьезный удар: второй президентский срок Роухани прошел под знаком постоянного ухудшения ситуации в экономике и финансах и нескончаемых протестов беднеющего населения страны. В ответ на дамоклов меч санкций власти еще в начале прошлого десятилетия развернули программу диверсификации экономики под лозунгом «экономики сопротивления», который в свое время сформулировал аятолла Али Хаменеи в ответ на предыдущую серию санкций, введенных администрацией Барака Обамы. В президентство Роухани эти меры дали ощутимые результаты: по данным иранской статистики, доля нефти в ВВП страны снизилась почти до 10%, хотя еще в 2016 году превышала 20%. Но цена этих успехов оказалась слишком велика — иранская экономика так и не смогла вырваться из инфляционно-девальвационного цикла, обесценивающего доходы и сбережения граждан. Согласно оценке МВФ, индекс потребительских цен в стране в 2016—2020 годах вырос вдвое, а реальный курс иранского риала за этот же период упал в 7,5 раза — в октябре прошлого года «уличный» курс составлял 322 тысячи риалов за доллар.

Нарастающие проблемы иранской экономики не могли не отразиться на политическом поле — в последнее время в иранской политике тон задают сторонники более жесткого курса, отвергающие любые возможности договориться с Западом (Хасан Роухани, напротив, постоянно говорит о необходимости возвращения к ядерной сделке). Один из них — Хоссейн Салами, с 2019 года возглавляющий Корпус стражей Исламской революции, — еще в прошлом году говорил, что Иран подошел к некой точке невозврата, когда ядерная сделка становится бессмысленной, поэтому стране больше не нужно бороться за снятие санкций. Такую же позицию недавно занял и поддерживавший ядерную сделку спикер парламента Ирана Мохаммад Багер Галибаф, недавно заявивший, что «переговоры и компромисс с Америкой бесплодны и вредны».

На фоне подобных высказываний доводы правительства Ирана о том, что экономика страны, конечно, пострадала, но не рухнула, выглядят не слишком убедительно, в особенности в ситуации, когда для президентских полномочий Роухани включен обратный отсчет. Поэтому предстоящие выборы могут легко оказаться триумфом иранских «ястребов», самый известный из которых — экс-президент страны Махмуд Ахмадинежад — снова называется в числе фаворитов (на выборах 2017 года он не был допущен к участию в качестве кандидата). К этой же части политического спектра относятся другие реальные претенденты — спикер парламента выходец из Корпуса стражей Исламской революции Галибаф, бывший министр обороны бригадный генерал Хоссейн Дегхан и бывший генпрокурор Ирана Ибрагим Раиси, основной соперник Роухани на предыдущих выборах.

Однако вне зависимости от того, кто станет новым президентом Ирана, стратегический альянс с Китаем вряд ли будет поставлен под сомнение. «Иран принимает самостоятельные решения об отношениях с другими государствами и не уподобляется отдельным странам, которые меняют свою позицию с помощью одного телефонного звонка», — прокомментировал подписанное соглашение один из его главных идеологов Али Лариджани, старший советник аятоллы Хаменеи.

Олег Поляков