Корпорация Microsoft на днях показала список из 40 профессий, из которых скоро уволят людей из-за ИИ и нейросетей. Как учить детей и к чему готовиться взрослым, чтобы не проиграть конкуренцию машинам?
Александр Аузан: ИИ распространяется как торфяной пожар – скрыто, но неизбежно. Рискну предположить, что нынешняя система школьного и высшего образования из-за этого изменится даже быстрее, чем рынок труда. В ближайшие 3-5 лет она просто сгорит с привычными нам контрольными, тестами и экзаменами.
Что такое экзамен сегодня? Это микрокамера в пуговице, микронаушник в ухе и нейросеть в смартфоне. Вместо ученика экзамен сдает ИИ, а с другой стороны его ответы вместо преподавателя проверяет тоже ИИ. Результат известен заранее.
Конечно, в особых случаях можно экзаменовать так, чтобы никто не смог воспользоваться техникой, но в масштабах всей системы образования это невозможно и в общем-то бессмысленно. Люди все равно будут чем дальше, тем чаще перекладывать решение широкого круга задач на ботов. Это не остановить, как нельзя было остановить переход от ручного труда к машинному.
Проблема не в экспансии ИИ, а в том, что многие люди стали воспринимать результаты его работы некритически, не включая голову. Хотя искусственный интеллект глючит, причем постоянно. Но оказалось, что очень многие люди не могут отличить корректный сгенерированный текст от чепухи и даже программисты – плохой код от хорошего.
Зато люди уже готовы платить сотни долларов за чат-боты, которые изображают отношения с настоящей девушкой.
Александр Аузан: Это скорее по Пушкину: "Ах, обмануть меня не трудно!.. Я сам обманываться рад!" Чат-бот имитирует чувства и эмпатию, но ничего не чувствует и на самом деле не сочувствует человеку. Это та же самая проблема: люди воспринимают работу ИИ и нейросетей без собственной оценки и критики, то есть не могут его контролировать.
Вызов системе образования заключается в том, что для эффективного применения ИИ человеку требуется высококачественное, фундаментальное и желательно междисциплинарное образование. В противном случае не человек будет контролировать машину, а машина будет зомбировать человека, незаметно подсовывая ему свои ошибки.
Скажем, генеративный ИИ может за считанные минуты написать текст на заданную тему на основе полного собрания сочинений Ленина, в котором 55 томов. Но только человек, который на самом деле потратил несколько лет жизни на изучение всех этих томов, сможет понять, осмысленный текст получился или бессмысленная ерунда.
В IT-компаниях эффективно применять ИИ получается только у самых сильных программистов. Тогда как их слабые и менее опытные коллеги не могут разобраться, где искусственный интеллект действительно улучшил им код, а где больше испортил.
Может, лучше вообще тогда обходиться без ИИ? Пока не стало слишком поздно.
Александр Аузан: Развитие технологий нельзя остановить, можно только адаптироваться. Промышленная революция ведь не оставила людей без работы вообще, но она заставила освоить новые профессии. Так будет и с развитием искусственного интеллекта.
Инфографика "РГ" / Леонид Кулешов / Сергей Болотов
Разные поколения адаптируются к этому вызову по-разному. Зумеры – быстрее, у них ведь кроме мамы и папы в семье был еще третий "родитель" – смартфон. Они привыкли сразу два-три дела делать одновременно, например, общаться в мессенджере и слушать лекцию.
Правда, получается часто как с уткой, которая умеет сразу и ходить, и летать, и плавать, но все это делает не очень хорошо. Не потому, что зумеры хуже других, просто у них своя система ценностей, где на первом месте личный комфорт. А работа – где-то внизу списка. И еще клиповое мышление, а также проблемы с концентрацией от постоянного переключения между задачами.
В чем машины не смогут превзойти людей?
Александр Аузан: Мы в МГУ вместе с ведущими специалистами в разных областях и цифровыми компаниями с 2024 года проводим исследования, чтобы понять, какие качества человека при экспансии ИИ не будут обесценены. И приходим к выводу, что нужно развивать критическое мышление, эмпатию и шире – эмоциональный интеллект, а также обязательно интуицию и фантазию.
Рациональное мышление, на обучение которому люди делают упор последние лет триста со времен Исаака Ньютона, ИИ удается хорошо. Наверняка уже скоро боты смогут взять на себя большой объем работ, связанный с подсчетом, учетом и всем, что в конечном итоге можно свести к решению логических задач.
ИИ не обладает интуицией – то есть иррациональным способом решения задач. Как выдающиеся математики и физики формулировали теоремы, на доказательства которых их коллеги потом тратили много лет? Они догадались. То же самое с писателями-фантастами, которые, используя фантазию, предсказали появление множества теперь реально существующих вещей задолго до их создания. Например, Жюль Верн – подводную лодку.
В каких сферах останется работа для человека?
Александр Аузан: Вероятно, люди найдут себе занятия в сфере креативных индустрий, появятся новые творческие профессии. Но для успеха человеку нужны качества и навыки, которые сейчас у многих буквально атрофировались.
Известный нейрофизиолог профессор Каплан обнаружил, что треть его студентов (а это вообще-то хорошо подготовленные ребята) не способны вообразить себе свою собственную руку. У них мозг привык получать с экрана готовый видеоряд, он не визуализирует самостоятельно. В отличие от тех людей, кто вырос на книжках и потому привык включать фантазию. Другая треть студентов включают легко, а еще треть – с трудом, но у них получается восстановить этот навык.
Молодежь адаптируется, но что делать пожилым? Продолжительность жизни растет, в итоге на одного работающего придется по несколько безработных стариков. Выдержит ли пенсионная система?
Александр Аузан: Скорее всего, не выдержит. Правительства будут сдвигать пенсионный возраст все дальше и дальше, но большинство избирателей сами – будущие пенсионеры – и потому будут голосовать только за тех политиков, которые заблокируют повышение пенсионного возраста.
В конце концов, либо все доходы государства придется потратить не на развитие страны, а на то, что называется словом "дожитие", либо пенсионная система в ее нынешнем виде перестанет существовать. Простого решения тут нет.
Уже сейчас видны попытки заменить государственную пенсию личными накоплениями по принципу "помоги себе сам". Но многим не хватает текущих доходов, чтобы делать сбережения, а часть людей вообще откажется, потому что не строит далеко идущих планов. Исследования показывают, что у нас в стране средний горизонт планирования – два года. Какие там сбережения на пенсию? Сейчас бы прожить.
Как и во Франции, в России люди смотрят в будущее с опасением и даже страхом перемен. Чего мы хотим? "Прекрасное далеко, не будь ко мне жестоко!" Не в райские края зовет нас будущее в известной песне. Потому что в наших странах было слишком много революций, опыт печальный. Вдобавок защитить сбережения от инфляции на многие десятилетия вперед – очень сложная задача, тут коллективные усилия нужны.
Звучит мрачно.
Александр Аузан: С моей точки зрения, надо поискать неожиданное решение. В конкуренции XXI века победит та нация, которая придумает немаргинальное применение старшего поколения в экономике, особенно женщин 80-90 лет. Такое уже было в Риме почти три тысячи лет назад, когда впервые семья стала состоять из трех поколений.
50-летних стариков уже без зубов, зато с большим по меркам того времени жизненным опытом, посадили в сенат – управлять. Как всегда, саму идею римлянам подали греки, а именно Платон. И римляне с большим успехом реализовали ее на практике. Оказалось, что старики, используя свои коллективные знания, способны определять внутреннюю и внешнюю политику государства так эффективно, что Рим стал процветать.
Теперь у нас семьи состоят уже не из трех, а из четырех поколений, и снова нужно придумать, как применить возможности самых пожилых на благо общества и с отдачей для экономики. Но готового рецепта пока ни у кого нет.
Не лучше ли поискать решение демографической проблемы, стимулируя рождаемость, например, деньгами?
Александр Аузан: Дело тут не только в деньгах. Не развернем мы демографию, если просто раздать всем денег. Чаще всего страны и регионы с высоким уровнем жизни имеют показатели рождаемости гораздо ниже, чем страны и регионы бедные. Этому есть немало примеров.
Как только общество достигает определенного уровня жизни, семьи перестают рожать много детей просто ради биологического выживания. В прошлом люди стремились создать большую семью, потому что земельный надел в крестьянской общине выдавали по числу едоков, плюс детская смертность была высокой. Угроза голодной смерти для бездетных пар была совершенно реальной. Но мы уже не в XVIII веке, сейчас люди рожают одного-двух детей ради реализации себя как родителей.
Согласно демографической теории выдающегося ученого Сергея Петровича Капицы, одни страны уже совершили демографический переход, а остальные завершат его в течение 50 лет. Все человечество идет по пути стабилизации численности населения.
Я не берусь тут рассматривать религиозный аспект и то, что отдельные страны могут какое-то время расти за счет смешения с мигрантами. Это особая тема. Но в масштабах всей планеты вопрос будет стоять о поддержании численности, а не об увеличении.
А вот это звучит пугающе.
Александр Аузан: Давайте поймем, а что нас так пугает? Думаю, нас пугает то, что у нас самая большая страна мира, с самыми протяженными границами, но нет достаточной численности населения даже для полного контроля территории, не говоря уже о всестороннем ее освоении.
Допустим, нам удалось добиться прироста населения, и нас стало 155-160 миллионов. Меняет ли это принципиально ситуацию с контролем нашей территории? Не меняет. Надо на других путях искать решение – в направлении роботизации, развития технических средств.
"Вкалывают роботы, а не человек" только в богатых странах, с высоким ВВП на душу населения. Сначала нужно стать богатой страной.
Александр Аузан: Дарон Аджемоглу в прошлом году со своими коллегами Джонсоном и Робинсоном получил премию по экономике памяти Нобеля за теорию о том, почему одни страны богатые, а другие бедные. И не зря получил, у него действительно ценные наблюдения. Чтобы общество добилось процветания, говорит Аджемоглу, чрезвычайно высокую важность имеет работа экономических и политических институтов.
Что такое институт? Это набор правил, которые общество готово соблюдать. Есть специальные механизмы, которые заставляют соблюдать правила даже тех, кто этого делать добровольно не хочет. При этом правила должны быть такими, чтобы надежно обеспечить прозрачные и равные условия для людей, создать в обществе атмосферу доверия и благоприятную почву для долгосрочных инвестиций в национальную экономику. Этим путем страна и приходит к процветанию.
Россия и другие страны в 1990-е годы уже импортировала западные институты, но эффект получился не таким, какой хотели.
Александр Аузан: Дело в том, что Аджемоглу недооценил роль культуры, ценностей и поведенческих установок общества. У нас была встреча, на которой я его спросил, почему в своей самой известной книжке он обходит стороной Германию? Он не ответил. А это потому, что она совершенно не вписывается в его теорию: Гитлер пришел к власти в результате демократических выборов и в итоге привел свою страну к катастрофе.
К тому же есть примеры, когда страны добивались успеха без слепого копирования западных демократических институтов. Сингапур стал процветать в результате полувекового авторитарного правления Ли Куан Ю. Экономика Южной Кореи построена на семейных, а точнее, клановых корпорациях, чего нет на Западе. Арабские страны Персидского залива и Китай успешно развиваются на основе своих собственных ценностей.
Не надо путать демократию с благосостоянием. Но это и не значит, что институты не нужны. Наоборот, именно они и нужны, но они должны обязательно учитывать национальную культуру и ценности народа, иначе не будут работать.
Какие конкретно институты нужны России?
Александр Аузан: Часто говорят, что Россия – очень богатая страна, потому что богата ресурсами. Но дело не в ресурсах, а в том, как ими распоряжаться. Золото и златолюбие – это разные вещи.
Есть классический пример с Испанией, которой удалось захватить колонии и сказочно обогатиться. Но очень быстро испанская монархия и местная знать все это богатство растратили и проиграли конкурентную борьбу англичанам, хотя имели великолепную армию и флот. Почему? Потому что британские институты оказались эффективнее.
Богатеют в итоге те страны, которые стимулируют у себя инвестиционную активность. А отстают те страны, институты которых ориентированы на извлечение ренты, их еще называют экстрактивными институтами.
Часто говорят, что развитие СССР остановилось, когда было открыто богатейшее Самотлорское нефтяное месторождение, и деньги от продажи сырья советское руководство решило не инвестировать, а проедать. "Нефтяная игла", "нефтяное проклятие"… Но дело не в нефти, не в газе или золоте. Российская империя не торговала нефтью, но там сохранялись вековые экстрактивные институты в виде крепостничества – государство извлекало ренту из людей, вернее, из их труда на земле, которая принадлежала государству и элитам.
А как сейчас?
Александр Аузан: Сейчас у нас любая структура, которая владеет каким-либо ценным ресурсом, возводит вокруг него административные барьеры и извлекает прибыль от доступа, что и является по своей сути экстрактивным институтом. Каждой стране, если она захочет стать богатой и технологически передовой, придется выбраться из накатанной колеи поддержания экстрактивных институтов и перейти к инклюзивным институтам, которые поощряют инновации, инвестиции и равноправную конкуренцию. Проще говоря, они должны не закрывать, а открывать доступ к ресурсам.
Инвестициям (у нас тут большой потенциал, у россиян более 60 трлн рублей сбережений) нужны не барьеры, а гарантии. Иначе люди боятся вкладываться, уж больно негативным вышел исторический опыт последних десятилетий с денежными реформами, приватизацией и "народными IPO". Потерять доверие легко, а вернуть – сложно. Без доверия финансовые институты, как и все остальные, работать не могут.
Вообще история показывает, что на создание инклюзивных институтов оказывается способно меньшинство стран и народов, а остальные продолжают дальше "ехать по колее". Мы тоже можем ехать, кончится нефть – станем хоть воду продавать, ренту много из чего можно извлекать.
В чем секрет тех стран, которым это удалось?
Александр Аузан: Полагаю, что все начинается с ценностей и поведенческих установок самих людей. Мы в ходе наших исследований в МГУ вывели формулу трех "Д": длинный взгляд, доверие и договороспособность. Если в сознании общества не происходит движения ценностей в сторону этих трех "Д", то внешние усилия реформаторов по изменению уклада жизни, насаждению новых институтов в конечном итоге не будут иметь успеха. Как Булгаков сформулировал: "Разруха в головах".
Есть хороший пример, как это работало с отменой крепостного права. Вы в учебниках можете прочитать массу причин и предпосылок для отмены, но историки часто упускают из вида тот важнейший перелом в общественных настроениях, который произвел рассказ Ивана Тургенева "Муму" и другая литература, обличающая крепостничество. Люди прочитали и подумали – какая гадость это крепостное право! И только в этот момент общество договорилось его отменить, хотя Великие реформы Александра II готовились к тому времени уже лет 30.
Есть еще пример из истории США. Лауреат Нобелевской премии Фогель доказал, что рабовладельческий труд в США перед Гражданской войной на самом деле был значительно эффективнее труда свободных белых фермеров. Рабовладельческий Юг проиграл войну северным штатам не потому, что труд чернокожих на плантациях себя экономически исчерпал. А во многом потому, что в обществе распространилось моральное неприятие института рабства. Это произошло в том числе под влиянием романа Бичер-Стоу "Хижина дяди Тома", который обличал угнетение рабов и имел большой резонанс.
Конечно, у крупных исторических событий всегда есть целый комплекс разных причин: политических, экономических, военных, но ценности и культура общества имеют не меньшее значение. Попытки реформ, которые игнорируют эту сторону дела, не будут иметь успеха.
