Тема "модернизации" вышла в публичную плоскость после серии контактов в конце июля – начале августа. 31 июля министр обороны РК Ан Гю Бэк провел первую телефонную беседу с новым главой Пентагона Питом Хегсетсом. По официальным данным, стороны подтвердили "кровью скрепленный" характер альянса, обсудили укрепление сдерживания угроз со стороны КНДР и договорились углублять сотрудничество, включая совместные проекты в судостроении, техническом обслуживании и ремонте военной техники (MRO), а также в сфере передовых технологий.

В тот же день замглавы Пентагона по политическим вопросам Элбридж Колби в соцсети X (заблокирована в России) охарактеризовал Южную Корею как "образец" в готовности "брать на себя больше ответственности за оборону от КНДР" и увеличивать военные расходы. Он подчеркнул, что стороны "тесно согласованы в необходимости модернизировать альянс" в условиях изменения региональной обстановки.

Затем показательной стала реплика высокопоставленного южнокорейского чиновника в ходе встречи с журналистами в Вашингтоне. Он прямо сказал, что "роль и характер USFK могут измениться" из‑за целого ряда факторов – от эволюции международной среды до "растущей стратегической роли Китая". При этом он предостерег от того, чтобы рассматривать эти слова как полное согласие с американской линией, напомнив, что "союзники не обязаны совпадать во взглядах по всем вопросам". Тем не менее в последовавшие затем дни высокопоставленные лица Республики Корея неоднократно подтвердили, что они согласились с необходимостью "модернизации альянса" и что движение в сторону реализации этой идеи уже началось.

Возможно, для непосвященных "модернизация альянса" звучит как какое-то неопределенное выражение, но экспертам предельно ясно, что за этим кроется. К тому же США этого и не скрывают. В Вашингтоне "модернизация" подразумевает прежде всего расширение стратегической гибкости американских войск. Еще в 2006 году стороны заключили соглашение, по которому Сеул признал "необходимость стратегической гибкости" USFK, а Вашингтон обязался учитывать позицию РК о невовлечении в региональные конфликты "без воли корейского народа". Но нынешний виток американо‑китайского соперничества заметно изменил контекст, и в Пентагоне все чаще говорят о необходимости обновить договоренности с поправкой на возможные сценарии в Тайваньском проливе. Таким образом, если концепция "модернизации" будет реализована, то это будет означать вовлечение военно-политического союза США и РК в общую логику противостояния Вашингтона с Пекином.

Неотъемлемая часть новой повестки – вопрос оборонных расходов. Президент США Дональд Трамп, ранее добившийся от стран НАТО трат на оборону в размере 5% ВВП, теперь намерен продвигать эту планку и для союзников в Азии. Сейчас Южная Корея тратит на оборону менее 3% ВВП. В отношении Сеула же Трамп неоднократно заявлял, что Южная Корея "очень богатая страна", она "зарабатывает очень много денег", пользуясь защитой войск США, а потому теперь "пора платить самим".

Этот вопрос, включая увеличение доли Сеула в оплате расходов на пребывание военного контингента США в Корее, поднимался и в первый срок Трампа, но тогда нынешнему президенту Соединенных Штатов не хватило времени, чтобы додавить корейцев до уступок. Теперь у Трампа есть и время, и возможности, а желание, как видно, не только не исчезло, но стало, наоборот, сильнее.

Дополнительный рычаг давления – тема передачи оперативного командования в случае войны (OPCON). РК с конца 2000‑х добивается возврата этой функции, утраченной в годы Корейской войны, но сроки неоднократно сдвигались. Сеул настаивает на сохранении численности американского контингента и возвращении себе OPCON, и эти позиции могут стать предметом торга в обмен на уступки по "китайскому направлению" и на рост оборонных отчислений.

Первая очная встреча Ли Чжэ Мёна и Дональда Трампа ожидается в последнюю неделю августа в Вашингтоне. По данным дипломатических источников, стороны намерены зафиксировать в совместном заявлении принципиальную договоренность о "модернизации альянса" и укреплении его как "будущего всеобъемлющего стратегического партнерства" в условиях меняющейся региональной обстановки.

При этом конкретные решения – от пересмотра роли USFK до увеличения оборонных расходов и шагов по OPCON – будут оставлены для последующих переговоров в формате "2+2" с участием министров обороны и иностранных дел. Однако в Сеуле не исключают, что Трамп поднимет эти вопросы напрямую и потребует от РК четких обязательств по участию в антикитайской стратегии США. Так что, скорее всего, саммит, которого корейцы так отчаянно добивались и ждали, станет крайне непростым. Трампу необходимо "победное шоу" и заявление о том, что он реализует свой курс, заставляя союзников платить. Так произошло с ЕС, с Японией, и нет причин не сделать так с Южной Кореей.

Аналитики в Сеуле подчеркивают, что ключевая зона риска – Тайвань, то есть китайское направление, отношения с КНР. Профессор Чон Чжэ Хван (университет Инха, Сеул) в интервью местным СМИ отметил, что Пекин не примет даже косвенного вовлечения Сеула в тайваньскую проблематику. Старший научный сотрудник Сечжонского института Чон Чжэ Хын предупреждает, что согласие на подобную роль может вызвать кризис в отношениях с КНР, худший, чем в период развертывания системы ПРО THAAD в 2016 году.

Профессор Ким Хын Гю (Университет Ачжу, Сеул) указывает, что даже в случае военного конфликта вокруг Тайваня участие РК будет ограниченным из‑за сухопутного характера ее армии и приоритетной задачи сдерживания КНДР. По его мнению, Трампа больше интересует промышленный вклад Сеула – судостроение, производство вооружений, боеприпасов. Профессор Пак Вон Гон (Университет Ихва) считает, что для американского лидера главная тема – финансирование безопасности, включая размер взноса РК в совместную оборону.

Тем не менее общий посыл и результат очевиден: Южная Корея, может, и без особой охоты, но втягивается в общую логику противостояния Китаю и соглашается на поддержку усилий Соединенных Штатов. Вопрос о прямом участии военных РК на стороне США в случае конфликта вокруг Тайваня остается открытым, но уже теперь становится понятно, что Южная Корея станет базой логистики, поддержки для войск США, а американский военный контингент не останется в Корее, если вокруг Тайваня начнется полномасштабный конфликт.

Отдельным штрихом к общей картине стал дипломатический инцидент вокруг главы МИД РК Чо Хёна. На днях американская газета The Washington Post опубликовала его интервью, данное во время визита в Вашингтон, где он сказал: "В Северо‑Восточной Азии у нас есть еще одна проблема – Китай, который становится несколько проблематичным для своих соседей. Мы видели, что Китай делает в Южно‑Китайском и Желтом морях".

4 августа последовала жесткая реакция Пекина. Посольство КНР в Сеуле заявило, что Пекин "поддерживает хорошие отношения со всеми соседями" и что "большинство стран региона ставят дружбу с Китаем в приоритет". Китайская англоязычная газета Global Times обвинила министра в "повторении риторики США о китайской угрозе".

5 августа администрация Ли Чжэ Мёна заявила, что слова Чо были направлены на "подтверждение стремления поддерживать конструктивные отношения" и "взаимодействовать с Китаем" при сохранении прочного союза с США. МИД уточнил, что министр говорил о "необходимости вовлечения КНР" в региональные дела, а не о провокации.

Эти объяснения не очень убедили Китай, тем более что заявление прозвучало из уст одного из ключевых чиновников, определяющих внешнеполитический курс Южной Кореи. Вряд ли Чо Хён, который известен как осторожный кадровый дипломат, оговорился. Теперь это воспринимается как новый курс Южной Кореи.

В целом, этот эпизод стал наглядным примером сложной дипломатической игры Сеула: публично – акцент на желании сохранить конструктивный диалог с Пекином, на деле – все более глубокое встраивание в американскую региональную стратегию.