Что такое Европейский союз? Самое близкое определение, которое мне удалось придумать – это либеральная империя. Империя – иерархическая структура блока стран, скрепляемая разной степенью силы от центра к периферии – по нисходящей. В центре ЕС находится Германия, пытающаяся с переменным успехом прятаться внутри "стержневой Европы" (Kerneuropa),которую она образует вместе с Францией. Германия не хочет, чтобы ее считали "связующим звеном континента", как ее называли британцы, даже если по факту так оно и есть. То, что Германии нравится прятаться за Францию, дает Франции определенный рычаг для влияния на нее.

Подобно другим имперским странам – в последние десятилетия это Соединенные Штаты – Германия воспринимает себя (и хочет, чтобы и другие также ее воспринимали) в качестве благожелательного гегемона, всего лишь прививающего соседним странам общие нравственные ценности и чувство общности. При этом Германия несет определенные издержки, которые тем не менее ей стоит нести во благо человечества и ради гуманизма. В немецком (читай "европейском") случае ценности, придающие легитимность империи, – это либеральная демократия, конституционное правительство и личные свободы. Короче, речь идет о ценностях политического либерализма. В этой политической обертке подаются также ценности экономического либерализма, которые демонстрируются, когда это целесообразно: свободные рынки, свободная конкуренция и торговля. Определение точного состава и более глубокого смысла имперской упаковки ценностей, а также способа его применения в конкретных ситуациях – это прерогатива гегемонистского центра, которая позволяет ему получать некую "дань" от своей периферии в обмен на благосклонность.

Сохранение имперской асимметрии требует сложных политических и институциональных договоренностей. Страны-члены, не имеющие гегемонистских устремлений, должны управляться элитами, считающими центр с его конкретными структурами и ценностями образцом, которому их страна должна подражать, – в любом случае они должны хотеть выстроить свою внутреннюю социально-политическую и экономическую систему так, чтобы сделать ее совместимой с интересами центра, стремящегося к укреплению империи. Империи для своего существования важно сохранять такие элиты у власти. Американский опыт учит, что при этом могут приноситься в жертву демократические ценности и даже жизнь людей, не говоря уже о растрате финансов. Иногда правящие элиты небольших или отсталых стран стремятся к подчиненному положению в империи, надеясь на поддержку проектов внутренней "модернизации" имперским руководством в пику гражданскому обществу, которое может быть не в восторге от этих проектов. Приветствуя подобную преданность местных элит общему делу, империя поможет им остаться у власти, наделив идеологическими, финансовыми и военными средствами для сдерживания оппозиционных партий.

В либеральной империи, которая, по идее, должна скрепляться нравственными ценностями, а не военной силой, это не всегда делается откровенно или прямолинейно. Ошибки могут допускаться как имперским центром, так и периферийными правящими классами, которые могут переусердствовать. Например, Германии и Франции не удалось совместными усилиями сохранить у власти в Италии "правительство реформ" Ренци, несмотря на негласную помощь со стороны Европейского центрального банка: это правительство было отстранено от власти итальянскими избирателями. Аналогичным образом Германия оказывается неспособной защитить президентство Макрона от "желтых жилетов" и других противников его программы экономической "германификации".

Но и сама страна-гегемон вынуждена преодолевать внутриполитические трудности. Либеральный империализм требует от правительства Германии делать вид, будто, продвигая национальные интересы своей страны или то, что позиционируется как национальные интересы, оно двигает вперед общий прогресс и либеральные ценности – от демократии к процветанию для всех. В этом деле Германии может понадобиться помощь зависимых от нее стран. Однако в такой помощи было отказано, когда в 2015 г. правительство Меркель попыталось разрешить демографический и репутационный кризис Германии, заменив нерегулируемое предоставление убежища и приюта регулируемой иммиграцией, которую оно не сумело оформить на законодательном уровне, поскольку Христианско-демократическая партия (блок ХДС/ХСС) не поддержала эту инициативу. Открытие границ Германии под предлогом того, что в XXI веке они не могут быть на замке, и открытые границы – это требование международного права, означало, что этому примеру должен последовать весь Европейский союз. Однако ни одна из стран-членов этого не сделала: некоторые просто промолчали, как Франция, а другие стали открыто настаивать на своем национальном суверенитете, как это сделали Венгрия и Польша. Отказавшись по внутриполитическим причинам от либерально-имперского понимания этого вопроса, но не желая ставить в неловкое положение братское правительство, тем более правительство страны-гегемона, они спровоцировали внутриполитическую проблему, которую Меркель с ее правительством так и не смогла решить и от которой не смогла полностью оправиться. Это привело также к продолжительному расколу во внутренней и внешней политике империи между центром и востоком, что еще больше разделяет Европу, добавляя новые конфликты к уже имеющимся линиям размежевания на западе с Великобританией и на юге со странами Средиземноморья (особенно после ввода единой валюты).

Либеральная империя никогда не пребывает в состоянии равновесия – нестабильность свойственна ей еще в большей степени, чем другим разновидностям империй. О стабильности речи не идет, поскольку империя все время находится под давлением – как снизу, так и с флангов. Не имея возможности осуществлять военные интервенции, она не может предотвратить выход отдельных стран с помощью военной силы. Когда Великобритания решила выйти из Евросоюза, Германия и Франция никогда не рассматривали как вариант вторжение на Британские острова для сохранения ее в "Европе". До сих пор ЕС действительно является миролюбивой силой.

Однако, с немецкой точки зрения, мирный выход Великобритании был вполне способен подорвать имперскую дисциплину, поскольку другие страны, недовольные имперским режимом, также могли задуматься о выходе из состава ЕС. Еще хуже то, что если бы Великобританию удалось удержать в обмен на серьезные уступки со стороны единой Европы, это могло бы спровоцировать другие страны добиваться пересмотра основных норм и требований Евросоюза,сознательно составленных как некий вечный и неизменный свод правил. Поэтому Великобритания должна была выбирать одно из двух: остаться в единой Европе без уступок со стороны Евросоюза (хождение в Каноссу) либо выйти ценой высоких издержек для себя. С другой стороны, Великобритания во многих случаях помогала Германии освободиться от слишком тесных объятий Франции, уравновешивая жесткое государственное регулирование экономики, к которому склонялась Франция, здоровой приверженностью принципу свободных рынков, что было выгоднее Германии. С выходом Великобритании этот баланс был бы утрачен. Зная об этом, Франция вполне ожидаемо настаивала на жестких переговорах, преследуя при этом тщательно или не слишком тщательно скрываемые намерения заставить британцев придерживаться принятого решения о выходе. Используя в своих интересах озабоченность Германии сохранением имперской дисциплины, Франция, по-видимому, добилась своего, невзирая на не менее сильную озабоченность Германии необходимостью как-то умерять амбиции Франции в отсутствии поддержки со стороны Великобритании. Время покажет, была ли уступка Франции еще одним недальновидным, конъюнктурным, краткосрочным решением Меркель, которое дорого обойдется Германии в ближайшем будущем. 

Что касается Великобритании, ее решение о выходе может оказаться исторической ошибкой, поскольку оно было продиктовано националистическими соображениями, которые не имеют ничего общего с про- или антисоциалистическими взглядами. Брекзит делает Францию единственной ядерной державой в ЕС и к тому же единственной страной, имеющей постоянное место в Совете Безопасности ООН. Теперь Германии, не приемлющей лидерских амбиций Франции, в более тесно интегрированном ЕС с опорой на силу немецкой экономики будет труднее заручиться весомой поддержкой со стороны остальных членов европейского сообщества. С выходом Великобритании Франция будет надеяться на роль объединителя Европы, пытаясь вынудить Германию принять французский вариант европейского государственного проекта ("суверенная Франция в суверенной Европе" – Макрон). Легче будет саботировать такое развитие событий изнутри, нежели пытаться не допустить этот сценарий извне. Помните, как де Голль лез из кожи вон, чтобы не пустить Великобританию в тогдашнее европейское экономическое сообщество, доказывая, что Великобритания – не вполне "европейская" держава.

Управление империей неизбежно подразумевает геостратегические игры, помимо идейно-экономических соображений, особенно на территориальной периферии империи. Стабильность пограничных стран на дальней периферии необходима не только для осуществления экономической экспансии, хотя это также нужно империи с капиталистической экономикой. Там, где империя граничит с другой империей, экспансионистской или не слишком, она должна быть готова заплатить еще более высокую цену для удерживания открытых к сотрудничеству национальных правительств или выдавливания несговорчивых и неуступчивых стран. Национальные элиты, угрожающие отколоться и переметнуться в другой лагерь, могут добиваться для себя более дорогостоящих уступок, даже если проводят неприглядную внутреннюю политику – в качестве примера можно привести Сербию или Румынию. В данном случае военная сила, наконец-то, становится частью уравнения, поскольку "мягкой силой" "общих ценностей" тут не обойтись.

Хотя либеральной империи трудно применять силу в отношении своенравного населения, она может защищать дружественные правительства, позволяя им занимать враждебную националистическую позу в отношении соседней страны, которая чувствует угрозу со стороны наступающей империи. Либо она может обеспечить прикрытие для дружественных стран, предпочитающих занять такую позу. В обмен на это гегемонистская держава ожидает от них уступок – например, в виде поддержки по вопросам, которые считаются спорными среди стран-членов. В качестве иллюстрации подойдут страны Прибалтики, смирившиеся с приемом и размещением беженцев в обмен на наращивание и размещение вооруженных сил Германии на своей территории, что может восприниматься Россией как угроза.

Страны и их граждане в центре либеральной империи могут надеяться на то, что в отношении них военная сила применяться не будет, но в конечном итоге это иллюзия; не может быть гегемонии без пушек и стволов. Именно в этом контексте необходимо рассматривать подчинение правительства Меркель требованиям США и НАТО почти удвоить военные расходы Германии, подняв их до 2% ВВП. Реальный смысл этих мер имеет отношение не столько к НАТО, сколько к ЕС. Если Германии удастся выйти на уровень военного бюджета в размере 2% ВВП, она будет тратить на вооружения (притом исключительно на обычные) на 40% больше России. Возможно, это способствовало бы удерживанию таких стран, как прибалтийские государства и Польша, в "загоне" Евросоюза, поскольку в этом случае они не будут чрезмерно уповать на поддержку со стороны США. Быть может, эти меры и позволят Германии убедить страны Восточной Европы, входящие в Европейский союз, отказаться от сопротивления европейским "ценностям", таким, как прием и размещение беженцев или "брак для всех". Но они, к сожалению, дадут России веское основание для обновления ядерного потенциала (чем она в настоящее время и занимается) и воодушевят такие страны, как Украина, вести себя более провокационно в отношении России. Франция, которая уже тратит магические 2% на свою армию, может возлагать надежды на удвоение военного бюджета Германии, поскольку это несколько ослабит экономическую мощь Германии (хотя она явно надеется на франко-немецкое сотрудничество в производстве и экспорте вооружений). Еще важнее, что существенное увеличение обычных вооружений германского производства в европейской армии в случае повышения военных расходов Германии до 2% ВВП, как того требует Макрон и немецкие сторонники интеграционного проекта, включая философа Юргена Хабермаса, позволят компенсировать слабость Франции на суше. Эта слабость объясняется непропорционально большой долей французских военных расходов на ударные силы, которые не так-то легко использовать против исламистских боевиков в Западной Африке, пытающихся заблокировать доступ французов к месторождениям урана и редкоземельных металлов.

Роль гегемона в либеральной империи отнюдь не проста, и в последнее время становится все яснее, что Германия не сможет долгое время с ней справляться. И не только потому, что перенапряжение и нехватка ресурсов всегда было смертоносным искушением для империй, как наглядно видно на примере Советского Союза и Соединенных Штатов. В отличие от последних держав, мы видим в Германии явное преобладание пацифистских настроений у широкой общественности, поэтому Бундестаг никогда не откажется от своего конституционного права регулировать даже незначительные детали, связанные с размещением немецких войск. Конечно, большой вопрос, сможет ли и захочет ли Германия после ухода Меркель на самом деле тратить на вооружения 2% ВВП. Всегда нужно будет осуществлять побочные имперские выплаты средиземноморским странам, страдающим от немецкого режима твердой валюты, а также создавать "структурные фонды" для поддержки стран Восточной Европы и их "проевропейского" политического класса. Поскольку французская экономика страдает от низких темпов роста и высокого дефицита платежного баланса, придется просить о вмешательстве Германию, хотя требуемый порядок цифр значительно превышает ее возможности. Стоит также обратить внимание на то, что оппозиционная партия "Альтернатива для Германии" (АдГ), ставшая крупнейшей оппозиционной партией после кризиса с беженцами 2015 г. и придерживающаяся националистической повестки, характеризуется либеральными империалистами Германии как "антиевропейская" исключительно из-за ее изоляционистских и антиимпериалистических позиций, что достаточно странно. При более благосклонном прочтении программы этой партии, если отбросить на минуту отвратительные приступы исторического ревизионизма со стороны некоторых партийных функционеров, национализм АдГ сводится к нежеланию платить за империю и, соответственно, желанию позволить другим странам делать то, что им выгодно. Партия также твердо верит в примирение с Россией, а не конфронтацию с ней.

Опубликовано на сайте Brexit blog Лондонской школы экономики и политики.