Президент России Владимир Путин в интервью британской Financial Times подверг жесткой критике либеральную идею, то есть либерализм как идеологию. Основные критические тезисы, высказанные главой государства в канун саммита "Группы двадцати" в Осаке, выглядят следующим образом:
Либеральная идея (и, следовательно, идеология) окончательно себя изжила, и это ее банкротство продемонстрировано миграционной проблемой. Придерживающиеся либеральных взглядов европейские лидеры завели ситуацию в тупик, а решение, пусть и неполное, отыскивается в рамках иных подходов, которые культивируются в США при Дональде Трампе и в России, где между коренным населением и мигрантами существует историческая коммуникация, которой способствует соответствующая государственная политика. При этом нежизнеспособность мультикультурализма, представляющего собой один из главных либеральных постулатов, официально признана даже в Европе.
Носители либеральной идеи "ничего не делают" (уповая на "саморегуляцию" в экономике и политике), что ставит тех, кто трудится на местах, не говоря уж о населении, перед целым рядом трудноразрешимых проблем. Тем не менее либералы продолжают доминировать в поле публичной идеологии и, главное, осуществляют диктат в СМИ, затыкая рот всем альтернативным системам взглядов и точкам зрения.
Либеральное мировоззрение, замешанное на догмах, ведет к крайностям и отказывается от признания реальности, что не позволяет адекватно реагировать на возникающие проблемы и вызовы, в том числе в законодательном поле.
Либерализм как идею (и как идеологию) не следует уничтожать, но и ее носителям следует отказаться от претензий на безраздельное доминирование.
Всё, сказанное здесь президентом, целиком и полностью соответствует действительности. Это — правда, сказанная громко, во всеуслышание, и отнюдь не только на внешнюю аудиторию. У этой части интервью имеется тонкий и глубокий подтекст. Носители либеральной идеологии в России, прямо ответственные как за экономическую и социальную катастрофу 90-х годов, так и за некоторые нынешние безответственные эксперименты, в своей основной части, за исключением постоянно редеющей "болотной" массовки, представляют собой компрадорское, прозападное лобби.
И оно во многом зависит от Запада и его элит не только материально, но и идейно, идеологически. Не имея своих мыслей и рецептов даже не реформирования, а бытия, это лобби тупо схематически копирует либеральную модель Запада. Вплоть до примитивного перевода на русский язык чужих законов и попыток внедрения их в нашей стране, как, например, происходит в сфере ювенальной юстиции. И именно поэтому они, скорее, услышат высказанное мнение и гораздо больше поймут не напрямую, а в ретрансляции от собственных хозяев, к которым и обращался Владимир Путин. И которые сейчас поднимут неимоверный шум, только вот "двадцатка" закончится.
Почему президент поступил именно так? Вести с несамостоятельным лобби, то есть, по сути, с "пятой колонной" идеологическую дискуссию внутри страны для него, скорее всего, во-первых, неприемлемо, а во-вторых, бессмысленно. Тех, кто сомневается, что дело обстоит именно таким образом, попросим обратить внимание на "ничего не делание" носителей идей либерализма: за этой президентской формулировкой безошибочно угадывается гайдаро-чубайсовское преклонение перед "невидимой рукой рынка".
Другой важный тезис путинского "месседжа": напоминание о безнадежном "отрыве руководящих элит от народа" как источнике той антиэлитной волны, которая захлестывает сегодня Запад. И примером которой являются "феномены" и Д. Трампа, и Brexit, и германской правой альтернативы (AFD). Здесь подтекст еще более глубокий, и связан он, скорее всего, с элитарным характером либерализма, который апеллирует не к массовости, а к пресловутому "эксклюзиву", уповая не на коллективное, а на индивидуальное начало, и видит источником прогресса так называемый "креатив".
Доведем эту мысль до конца. Во-первых, именно либерализм, сформировав явление homo economicus и предложив миру в его образе некий "новый номадизм" (кочевничество) Жака Аттали, вывел критерии "элитарности" и противопоставил себя традиционным ценностям, в защиту которых в интервью выступил Владимир Путин. Прежде всего, неприятие коллективистских форм общественной жизни и отказ от них в пользу превознесения воинствующего индивидуализма. А также однозначный приоритет экономического детерминизма над остальными взглядами на мир, прежде всего над культурой, религией и, следовательно, над идентичностью, то есть материального начала над духовным.
И еще позитивистский объективизм, оборачивающийся нигилизмом по отношению к любым общностям — от семьи до Родины, обрубание с ними связей по принципу "родина там, где ниже налоги, выше индекс деловой активности и меньше административных барьеров для бизнеса". "Новые номады" Ж. Аттали — это успешные космополиты, не привязанные к дому и стране, передвигающиеся, не замечая границ, не обремененные моральными и нравственными ограничениями, научившиеся превращать в деньги и извлекать максимальную выгоду отовсюду, куда протягиваются и к чему прикасаются их липкие и жадные руки.
Во-вторых, подходы, ставящие во главу угла не массовое производство продуктов и предметов потребления для всех, а упомянутый "штучный" "креатив" для "избранных", на деле продвигают идею отнюдь не "равенства возможностей". А напротив, фундаментального неравенства, подлежащего закреплению на веки вечные путем постмодернистского расчеловечивания человека (homo economicus и есть бывший, расчеловеченный homo sapiens).
То, как изменились, а точнее, деградировали всего лишь за один век идеалы, под которыми совершалась Французская революция, наглядно показывает сравнение классических и постмодернистских концепций элиты и элитарности. Автор теории так называемого "креативного класса" американский экономист и социолог Ричард Флорида убежден, что "двигателем общественного развития" является некая "творческая элита", которая, если подробно не пересказывать его мысли, а их обобщить, представляется ему смесью талантливых одиночек-фрилансеров, богемы и "продвинутых" слоев, абсолютизирующих нестандартность.
В том числе, нетрадиционность, включая известную ориентацию, поэтому одним из критериев элитарности считается толерантность. И как же эти взгляды контрастируют с мыслями того же Вильфредо Парето, основателя классической теории элит. У него контингенту, превозносимому Р. Флоридой, отводится роль не элиты и не контрэлиты, достоинствами которых признается умение осуществлять концептуальное управление развитием общества, то есть способность к коллективной организации и действию, а антиэлиты.
И современный либерализм с его подобными новомодными теориями — это дрейф, во-первых, от идеалов к интересам, а во-вторых, осуществляется он в двух направлениях. Одно — тот самый элитарный, толерантный "креатив", превращающий общество в "человейник" воюющих всех со всеми человеческих "атомов".
Другое — фашизм, в который либерализм деградирует с помощью уничтожения демократии. Как заявил Дэвид Рокфеллер в Москве в 1964 году на встрече с членами советского Политбюро ЦК КПСС: "Знаю же я, что такое диктатура пролетариата; должны и вы знать, что такое диктатура буржуазии". Это и есть формула фашизма.
И еще один подтекст интервью Владимира Путина Financial Times, наглядно демонстрирующий его направленность не только на внешнее, но и на внутреннее употребление, — это тезис о том, что либеральная идея "вступила в противоречие с интересами подавляющего большинства населения".
Скажите, читатель, где это противоречие проявляется наиболее наглядно и где социальная несправедливость, проецируемая либерализмом из теории в практику, выглядит наиболее цинично и вопиюще — на Западе или в России? Конечно, в России, и не только в России, разумеется. Противопоставляя элитарный либерализм широким народным интересам, президент, конечно же, хорошо понимает, как и где это его слово отзовется. И как это будет понято и принято.
И тем не менее он это слово произносит. "Вначале было Слово", — мы привыкли, что этот религиозный постулат относится к сотворению мира. Однако стратегические тексты такого высокого уровня, как книги Священного Писания, потому и являются стратегическими, что являют собой не только "храм мудрости", но и действенный инструмент познания и преобразования окружающей действительности. В свое время непримиримый в своем либерализме антагонист Владимира Путина — Михаил Ходорковский уже провозглашал курс на "левый поворот".
Но делал это своеобразно, четко дав понять в одноименной статье и в ее продолжении, что речь идет не о восстановлении порушенной социальной справедливости и не о левой политике, а о перехвате с помощью популярных лозунгов власти и использовании ее в целях последующей дискредитации левой идеи. И нового разворота вправо, на этот раз — уже окончательного и необратимого. Тот маневр у Ходорковского и его приспешников из "Открытого общества" Джорджа Сороса и его филиала — "Открытой России" — не получился. В том числе и потому, что был понят, расшифрован и предотвращен широкой патриотической общественностью.
Только вот и либералы еще были "в силе", и миропорядок, установленный их внешними хозяевами, тогда еще не колебался, вызывая, как сейчас, разброд, шатания и острые противоречия в стане самих этих хозяев. Поэтому время лозунга подлинного, а не "по Ходорковскому", левого поворота тогда еще не пришло. А стоило поторопиться — и судьба его оказалась бы настолько же незавидной, как, скажем, известного антиглобалистского движения Occupy Wall Street, раскрученного в подставных целях на деньги соросовского фонда Adbusters Media Foundation, и полностью вслед за этим дискредитированного.
Поэтому антилиберальные мысли Владимира Путина, отрицающие элитаризм как принцип общественной организации и государственного строительства и предвосхищающие злокачественное фашистское перерождение российского либерализма, куда он на всех парах стремится на протяжении двух с половиной десятилетий, очень дорогого стоят в теории.
На практике же они вполне могут стать спусковым крючком долгожданной "переоценки ценностей", точнее, совершенного в левом направлении возврата к действительно главным постулатам российской, русской национальной идеи — свободе, справедливости и солидарности. Будем надеяться, что в "большой политике" не бывает случайных совпадений и зигзагов. В том числе по времени, месту и содержанию сказанного. И что "пар не уйдет в свисток". | 
