 Сергей Васильевич Зубатов родился в 1864 году в небогатой семье обер-офицера. Будучи гимназистом, интересовался вопросами религии, однако, уже в 18 лет вступил в кружок, исповедовавший идеи, близкие к народовольческим. Едва ли прошел год после убийства Александра II, руководство гимназии боялось неприятностей, и Зубатову пришлось оставить учебу. По другой версии, на исключении настоял сам его отец, желавший избавить сына от "революционной заразы". Вскоре, однако, женившись на офицерской дочери Анне Митиной, Зубатов превратил библиотеку тестя в клуб, где проходили революционные собрания и диспуты, хранилась литература. В 1883 году он был арестован , выпущен под залог с неснятым с него обвинением и поступил на канцелярскую службу. В 1885 году на Сергея Зубатова обратил внимание начальник Московского охранного отделения жандармский ротмистр Н.С.Бердяев и склонил к сотрудничеству.
Советская историография настаивала на том, что Бердяев просто "взял на пушку" испугавшегося молодого человека или же пообещал ему продвижение по службе. На самом деле начальник Московского охранного отделения, бывший сам образованным человеком (как, кстати, и все руководство русской полиции), хорошо знавшим революционную теорию, в том числе и работы Маркса, развернул перед Зубатовым картину гибельных перспектив, которые уже тогда вырисовывались в связи с деятельностью поощряемых из-за границы революционеров. Будучи сторонником т. н. "контрконспирации", которую ни в коем случае нельзя сводить только лишь к агентурной работе и идеи которой были заложены в конце 70-х годов XIX века в деятельность таких монархических и контрреволюционных тайных обществ, как "Священная дружина" и "Антисоциалистическая лига", Бердяев заинтересовал Зубатова подспудной стороной политики и одновременно раскрыл перед ним универсальные внеклассовые возможности монархической государственности. Молодой человек действительно увлекся возможностями политического сыска, в котором увидел соединение возможностей "государевой службы" и чаемых улучшений жизни общества – Бердяев был согласен с ним в том, что революционеры во многих частных вопросах правы.
"Оседлать тигра" революции – именно это стало целью жизни будущего главы имперской политической полиции. Но оседлать – означает обезглавить. Работать в полиции – не позор, как было принято считать, а действительно означало участие в "контрзаговоре". Устроившись на службу телеграфистом, Сергей Васильевич стал в качестве вольнослушателя посещать занятия на юридическом факультете Московского университета. Одновременно он выполнял "контрконспиративные" поручения Бердяева.
С лета 1886 года Зубатов официально состоит в штате Охранного отделения, с 1889 г. – чиновник по особым поручениям при Департаменте полиции в Петербурге, где создает т.н. "Особый отряд наблюдательных агентов", которые действуют, кроме северной столицы, также в Москве, Одессе, Харькове. Разработав и внедрив совершенно новую систему политического сыска с регистрацией и фотографированием арестованных, Зубатов становится в 1894 году помощником начальника Московского охранного отделения, а в 1896 году, получив – без прохождения служебной лестницы – звание полковника – его начальником.
В это время Зубатов знакомится с Львом Александровичем Тихомировым – тоже бывшим народовольцем (более того, участником и идеологом покушения на Александра II), а затем крупнейшим и в своем роде единственным теоретиком монархической государственности. Взгляды Тихомирова были во многом схожи со взглядами Н.С.Бердяева, а теперь и С.В. Зубатова. В своем главном труде "Монархическая государственность" он говорит о фиктивности теории разделения властей, о мифологичности демократии, о монархе как верховном арбитре народа, о совместимости юридически неограниченного самодержавия с народным самоуправлением и любым, в том числе социалистическим, социально-экономическим устройством, вызывая всем этим крайнее раздражение как революционеров, так и либералов; а в многочисленных статьях – о частичной правоте социализма, теперь уже вызывая раздражение чиновников. Зубатов и Тихомиров сдружились — Сергей Васильевич помогал Льву Александровичу преодолевать недоверие бюрократии, а Лев Александрович "вооружал" его теорией.
Одновременно Зубатов внимательнейшим образом читает Маркса. Он понимает, почему "безумный Карл" поставил именно на рабочих. Позже в своих воспоминаниях он записывает: "Рабочий класс – коллектив такой мощности, каким в качестве боевого средства революционеры не располагали ни во времена декабристов, ни в период хождения в народ, ни в моменты массовых студенческих выступлений. Чисто количественная его величина усугублялась в своем значении тем обстоятельством, что в его руках обреталась вся техника страны, а он, все более объединяемый самим процессом производства, опирался внизу на крестьянство, к сынам которого принадлежал; вверху же, нуждаясь в требуемых знаниях по специальности, необходимо соприкасался с интеллигентным слоем населения. Будучи разъярен социалистической пропагандой и революционной агитацией в направлении уничтожения существующего государственного и общественного строя, коллектив этот мог оказаться серьезнейшей угрозой для существующего порядка вещей".
На самом деле Зубатов очень точно определил важную вещь: революционные идеи, прежде всего, марксизм, суть не идеи рабочего класса, но идеи о рабочем классе, являющемся лишь орудием внешней по отношению к нему силы, тянущей свою нить сквозь века. Если внимательно читать Маркса, это предельно ясно. Для участника гностического кружка Моисея Гесса, писавшего в своих юношеских стихах о желании уничтожить весь мир, пролетариат из его же "Манифеста Коммунистической партии" – орудие такого уничтожения, "растворения", рас-творения мира.
В 1898 году Зубатов пишет записку на имя оберполицмейстера Москвы Д. Ф. Трепова, которую редактировал Л.А.Тихомиров. В своей книге "История одного предательства. Террористы и политическая полиция" (М., 1991) бывший член ЦК меньшевиков Б. Николаевский так изложил содержание этой записки: "Стратегическая задача правительства в борьбе с революционным движением, по его (Зубатова – В.Г.) мнению, должна была состоять в разделении сил противника – во внесении раскола между революционной интеллигенцией, ставящей политические цели республиканского характера, и рабочими массами, идущими вместе с революционерами только потому, что последние содействуют их борьбе за улучшение материального положения".
Д. Ф. Трепов сразу доложил содержание записки московскому генерал-губернатору Великому Князю Сергею Александровичу, который его одобрил и согласился на первые опыты по его осуществлению. Зубатову дали карт-бланш. Очень быстро под его контролем оказались "Общество взаимного вспомоществования рабочих в механическом производстве", "Совет рабочих механического производства г. Москвы", "Общество взаимной помощи текстильщиков" и даже "Еврейская независимая рабочая партия".
О последней следует сказать особо. За чертой еврейской оседлости, прежде всего, в Белоруссии и Литве, чиновники часто выказывали неуважение к населению, что немедленно тиражировалось мировой печатью как "антисемитизм русского царизма". Зубатов же сам и через своих соратников разъяснял, что чиновники-антисемиты "действуют против царской воли". После таких разъяснений летом 1901 года на сторону Зубатова перешли ферейны (еврейские цеховые организации) слесарей, жестянщиков, столяров, каменщиков, переплетчиков. Они, выйдя из еврейской социал-демократической партии "Бунд", и создали сами (с помощью людей Зубатова эту партию, ячейки которой активно работали в Минске, Вильне, Киеве и других городах. "Еврейскую независимую рабочую партию" поддерживал начальник Минского департамента Охранного отделения Н. Васильев. Это было тогда крайне важно. Ведь именно еврейские местечки давали тогда основную массу и даже боевую силу озлобленной и "безбашенной" молодежи, сформировавшую вскоре костяк так называемой "ленинской гвардии".
Главное же заключалось в следующем. Зубатов полагал, что для достижения целей контрреволюции с одной стороны, развития – с другой необходимо создать сеть легальных рабочих организаций по типу профсоюзов и назначать на их руководство тайных участников контролируемой сверху "контрконспирации" (вовсе не обязательно "прямых агентов"). Основным критерием назначения этих людей должна была быть их преданность монархическому строю. А вторым критерием – отсутствие какой-либо связи с капиталистами. Результат сказался немедленно: во всех трудовых спорах "зубатовские организации" вставали на сторону не капиталистов, а рабочих. Они вели легальную борьбу за повышение заработной платы, сокращение рабочего дня, брали на себя от имени и по поручению самих рабочих все переговоры с работодателями. Сам Зубатов лично отстаивал право рабочих на забастовку. Становилось ясно – еще два-три года, и рабочий класс орудием революции не будет.
19 февраля 1902 года, в день сороковой годовщины отмены крепостничества, Московское охранное отделение – именно оно – организовала мощную рабочую демонстрацию в поддержку Царя, но с антикапиталистическими требованиями, с возложением венка к памятнику Царя-Освободителя Александра II. В демонстрации, в которой рабочие шли с иконами, хоругвями, портретами Александра II и Николая II, а затем торжественной панихиде приняли участие 50 тысяч рабочих.
Вот некоторые идеи Зубатова, изложенные его же словами:
"Западно-европейский опыт борьбы вредит рабочим. В результате революционной борьбы власть только перемещалась от одних к другим, и ею пользовались те, кто ближе стоял к делам правления, – адвокаты, чиновники, журналисты и тем подобные. Принцип равного раздела всех благ ведет к закрепощению. Какая же будет свобода, если всех заставить жить по одной мерке! Все равно в результате получится перемещение богатств от одних к другим".
"Наличие независимых денежных средств у рабочих союзов должно остановить независимых капиталистов от многих злоупотреблений и уже не даст им возможности произвольно повышать цены на труд <…> Рабочим надо не отрываться от деревни, а использовать ее – один из источников дохода. Земельные участки – побочный источник дохода рабочих. Пусть себе эти участки маленькие, но все же они есть, и если рабочие союзы явятся уже собственниками и не только будут в состоянии давать приют престарелым своим членам, но как крупные землевладельцы приобретут влияние в хозяйстве страны, они тогда прочно станут и им уже легко будет отстаивать свои интересы и проводить желательные реформы".
"Русский образованный слой в течение 200 лет привык к тому, чтобы учиться у Запада <…> Поэтому в России трудно рассчитывать на хороших и полезных руководителей из интеллигенции, которые, как правило, занимаются революционной пропагандой или либеральной деятельностью. Необходимо развивать умственную самостоятельность рабочих и избирать руководителей из их собственной среды <…> Развивать образование рабочих следует для того, чтобы постепенно возникла народная интеллигенция, которая по своему уровню не уступала бы в образовании высшим классам, но тесно была бы связана с рабочей средой. Нужно заботиться не только о светском образовании, но и о духовном развитии рабочих".
Все это на самом деле актуально и сегодня.
И, наконец, пожалуй, главное: "Полное и наибольшее улучшение быта каждого класса, в том числе и рабочего, возможно лишь в той мере, в какой он занимает твердое место среди существующего строя, становясь одним из органов этого строя. Цель борьбы за рабочее дело – материальная независимость рабочих и равные для них права с другими сословиями, превращение рабочего класса в рабочее сословие, в государственно признанный и регулированный класс".
Речь идет здесь, по сути, о восстановлении на новом витке истории старинного земско-сословного, тяглово-трудового строя, формировавшего также и политическую систему Руси-России в виде самодержавной социальной монархии с Земскими соборами. Это было одной из любимых идей Льва Тихомирова. И Сергея Зубатова.
В ходе осуществления "эксперимента" Зубатова неоднократно принимал сам Великий Князь. "Сейчас вопрос стоит так, – говорил ему Зубатов, – кто владеет этим рабочим движением: мы или социалисты? Если им владеют социалисты, революция в России будет неизбежна. Именно для того, чтобы избежать ее, он разрабатывает (во многом под влиянием идей Тихомирова) свою собственную концепцию – одновременно "охранительную" и "передовую" (оба эти термина, конечно, условны), "жизнеспособную", если пользоваться выражением Тихомирова, считавшего бессмысленными понятия "реакционный" и "прогрессивный". Эта состоявшая из четырех основных пунктов концепция, которую позже советские историки "заклеймят" как "полицейский социализм", заключалась в следующем:
1) Монархия как внеклассовая, точнее, надклассовая власть, включающая в себя "третейское начало, склонное к справедливости". Иными словами, монарх – верховный арбитр всей страны.
2) Отрицание всех форм насилия – как снизу, так и сверху – при утверждении необходимости социальных перемен.
3) Противопоставление профессионального рабочего движения с признанием справедливости всех связанных с ним социальных чаяний революционному и республиканскому социализму.
4) Соединение самоуправления и власти с их разграничением: где начинается власть, самоуправление кончается. При том, что сама власть, на службе которой стоят компетентные, по-современному мыслящие люди, является движущей силой перемен к лучшему.
Социализм? Но совместимы ли вообще идеи социализма и монархический строй? Коммунисты и социал-демократы уверяли и уверяют: нет и никогда.
21 марта 1908 года Сергей Васильевич записывал в своих воспоминаниях: "Я – монархист самобытный, но на свой салтык (?) и потому глубоко верующий. Ныне идеи чистой монархии переживают глубокий кризис. Понятно, что драма отзывается на всем моем существе, я переживаю ее с внутренней дрожью. Я защищал эту идею на практике. Я готов иссохнуть по ней, сгнить вместе с нею".
Парадоксально, но во многом именно такая система начала постепенно складываться с середины 30-х до начала 50-х годов, но этот процесс был заблокирован неупразднением коммунистического и атеистического идеологического наследия, возрожденного в 1956 году бывшим донецким троцкистом Никитой Хрущевым.
А ранее, еще до Зубатова и Тихомирова, о принципиальной совместимости монархии и социализма, что было бы единственным способом сохранения исторической России, писал также непонятый современниками – ни "правыми", ни "левыми" – Константин Леонтьев. Причем если Леонтьева можно считать одним из прямых предшественников русского "национал-большевизма" – он всеми фибрами души ненавидел капитал как таковой – то Зубатов в данном случае скорее все же "монархический социал-демократ": он предпочитает говорить о социальной ответственности капитала, не предполагая лишения его ключевого положения в экономике. В чем-то экономические взгляды Зубатова близки к "солидаризму" – концепции, которая лежала в основе программы НТС ("Народно-трудового союза"), наиболее деятельной антисоветской организации 50-60-х гг., впрочем, уже не монархической, а также, как и весь тогдашний антисоветизм, тоже подконтрольный спецслужбам, но уже не русским, а враждебным – как СССР, так и исторической России.
В такой ограниченной "социалистичности" "монархического социализма" Зубатова, впрочем, была и его политическая слабость: история России никогда не терпела середины. Тем не менее, это была альтернатива как нежеланию ничего менять у "консерваторов", так и революции. Но точно так же и будущим чисто капиталистическим реформам П.А.Столыпина. И неизвестно, как сложились бы судьбы страны, окажись на месте Столыпина Сергей Васильевич Зубатов, стремившийся, на самом деле, руками единственной более или менее сплоченной государственной силы – полиции – осуществить идеи социальной справедливости и освобождения труда, причем с учетом Маркса, но против Маркса и вопреки ему.
Не удивительно, что в стране началось решительное противостояние "зубатовщины" и капитала, наступление которого, как это всегда бывало, сопровождалось "артподготовкой" со стороны либеральной интеллигенции, до сих пор выдававшей себя за плакальщицу по "рабочему делу". Началось с того, что, когда Зубатов организовал в Историческом музее бесплатные лекции для рабочих – темы были самые разнообразные, от положения рабочих в России и Европе и методов профсоюзной борьбы до вопросов богословия и теории государства – и пригласил читать их многих выдающихся ученых, в том числе профессоров Московского университета историка Павла Григорьевича Виноградова и экономиста Александра Аполлоновича Магуйлова, эти ученые подверглись неслыханной словно – словно ли? – по команде начавшейся травле коллегами и бойкотом студентов, причем до такой степени, что вынуждены были уехать за границу. За преданность собственной стране – и ее Верховной власти!
Вскоре последовал и более серьезный удар. Поводом к нему стало то, что во время демонстрации к памятнику Александру II московские власти по договоренности с Зубатовым потребовали от работодателей не только не штрафовать участников за прогул, но и оплатить им время демонстрации как рабочее. Капиталисты не только отказались исполнить распоряжение властей, но и подали жалобу на Зубатова лично министру финансов С. Ю. Витте.
Витте, связанный лично с мировыми банковскими кругами, в том числе с Ротшильдами, разумеется, поддержал капитал. С подачи Витте один из крупнейших промышленников Москвы, французский гражданин Ю. П. Гужон, начал резкую антизубатовскую кампанию, и начальник Московского охранного отделения пригрозил ему высылкой, от которой Гужона спасло только вмешательство посла Франции. Конфликт еще более обострился, когда в июне 1902 года Зубатов предложил промышленникам создать рабочие комитеты на предприятиях для разрешения трудовых споров. Предприниматели это решительно отвергли и начали подавать многочисленные жалобы.
Полковника спасло только вмешательство Великого Князя Сергея Александровича. Зубатов был переведен в Петербург, и в октябре 1902 года был назначен начальником Особого отдела Департамента полиции, то есть, главой политического сыска Империи. Ему также покровительствовал новый министр внутренних дел страны Вячеслав Константинович Плеве. Вместе с Зубатовым в Особый отдел пришли его старые сотрудники и соратники – Л.П.Меншиков, Е.П.Медников, А.И.Спиридович и другие.
Одновременно Зубатов был и оставался, по сути, неформальным вождем всего профсоюзного движения страны. Летом 1903 года его сторонники приняли участие в массовой забастовке рабочих промышленных предприятий от Баку до Одессы, начавшуюся под лозунгом 8-часового рабочего дня. В то же время в забастовке участвовали и социал-демократы, требовавшие свержения самодержавия и политических свобод. Это последнее не могло не бросить тень и на самого Зубатова.
Было это ошибкой Сергея Васильевича Зубатова или "многоходовкой" с далеко идущими целями? На данный момент мы знаем то, что тактика начальника Особого отдела включала знакомую ему с молодости "контрконспирацию": если движение невозможно остановить, его надо возглавить. Возможно, он заимствовал и использовал масонский прием – "быть в центре циклона", то есть пребывать в готовности не только сражаться, но и возглавить любую победившую сторону, чтобы направить ее в соответствующее русло. Связано ли все это с неким особым знанием относительно роли не только внутрироссийского, но и мирового капитала в разрушении страны и было ли в этом случае одной из "первых ласточек" "национал-большевизма", предварявщей его "сменовеховскую" и евразийскую версии? На сегодня мы знаем лишь то, что более информированного в российских государственных структурах о составе, целях, связях и источниках финансирования революционного движения, в том числе международных, не было.
Но летом 1903 года между Зубатовым и министром внутренних дел начинаются серьезные разногласия. В. К. Плеве считал, что ситуация со времен 70-80-х годов прошедшего столетия принципиально не изменилась, и революцию можно одолеть старыми методами – "штыком и нагайкой". Зубатов думал иначе, и ему ничего не оставалось, как действовать через Витте – ставленника банкиров. При том, что внутри как социал-демократов, так и эсеров у начальника Особого отдела была многочисленная и разветвленная агентура, состоявшая в том числе и из двойных агентов. В своих воспоминаниях Витте, разумеется, маскирующий главное, рассказывает о том, что Зубатов, пришедший к нему на прием в начале июля 1903 года, заявил, что страна находится на пороге революции, которую не удержать методами Плеве. "Штык и нагайку" должно заменить двойной работой – агентурной и социальной, Более того, Зубатов предупредил, что если так будет происходить и дальше, то Плеве, которого он через свою агентуру уже несколько раз спасал, убьют.
О визите Зубатова к Витте Плеве узнал, но, хорошо представляя себе силу и влияние полковника, до октября, пока сведения об участии зубатовских профсоюзов в стачке на Юге России, не дошли до Императора, Зубатова не трогал. И только когда документы о стачке легли на стол к Николаю II, министр внутренних дел перевел полковника обратно в Москву, а затем, когда Зубатов начал налаживать связи со своей старой агентурой, отправил во Владимир, фактически в ссылку.
Так или иначе, 15 июля 1904 года Плеве действительно был убит, а 4 февраля 1905 года террористы настигли и Великого Князя Сергея Александровича, который, оставаясь покровителем полковника Зубатова, вернул его в Москву в декабре 1904 года. Зубатов был полностью восстановлен в правах, получил пенсию, но уже не вернулся на службу. Верх взяли сторонники Плеве – или же тайные революционеры, а на самом деле и те, и другие. "Рука руку моет". Последующие годы Зубатов лишь иногда писал статьи в газету "Гражданин" и собственные воспоминания. Дальнейшие события развивались уже без его прямого участия, а дело, начатое им, оказалось перевернуто и использовано силой, с которой он пытался бороться. Использовано и похоронено.
Международным силам, стремившиеся покончить с тысячелетней – если считать от Рюрика – Русской монархией удалось в решающий момент отстранить и переиграть одинокого русского полковника, по сути, противоставшего миллиардам Шифа, Лазара, Варбургов, Ротшильдов, Британского Дома Виндзоров, уже вложивших и продолжавших еще больше вкладывать в "русскую революцию". 6-7 апреля 1903 года на Пасху неожиданно грянул, впрочем, сильно раздутый российской и, в особенности, западной, печатью т.н. "Кишиневский погром". Это произошло еще тогда, когда Зубатов возглавлял Особый отдел. Созданная им Еврейская независимая рабочая партия тут же распалась (что и требовалось), и ее активисты, вместе с массами еврейской молодежи хлынули с Запада России в Москву и Петербург, пополняя ряды "Бунда" и большевиков и становясь агитаторами. В советское время ничего не говорилось, а сегодня говорится редко и вполголоса о том, что, по сути, организатором революции 1905 года был не Плеханов, не Ленин, а Троцкий, долго живший в Америке и непосредственно связанный с мировыми финансовыми кругами через семейство своей первой жены Александры Соколовской, вышедшей из семьи крупных, хотя и "второго уровня", банкиров.
Уничтожив еврейскую опору "Зубатовского движения", выступавшего против антисемитизма и за культурно-религиозные права еврейского населения Западной России, хозяева и заказчики революции сосредоточились на главной, коренной его опоре. Ведь "зубатовщина" была замыслена прежде всего как движение русских православных людей, составлявших подавляющее большинство рабочего класса.
В этих условиях естественно стоял вопрос о духовном окормлении рабочих, к чему стремился и Сергей Васильевич. Внимание его привлек в 1903 году священник Георгий Гапон, личность яркая, харизматическая, но психически абсолютно неуравновешенная. Гапон под прикрытием Зубатова начал создавать легальный рабочий кружок, однако пика его деятельность достигла, когда Зубатов уже был уволен. К этому времени Гапона, пользуясь его неврастенией и честолюбием, уже все более окружали революционеры, финансисты и просто криминальные личности. В 1904 году о. Георгий возглавил утвержденное В. К. Плеве "Собрание русских фабрично-заводских рабочих в СПб". Собрание стояло на антиреволюционных позициях, однако дирекцию Путиловского завода, где шла основная работа "Собрания", сам факт рабочего движения раздражал. В конце 1904 г. с завода было уволено четверо рабочих – членов "Собрания". Гапон, стремясь удержать остальных от влияния социал-демократических агитаторов, предложил составить петицию из трех пунктов: 1) восстановление уволенных рабочих; 2) увольнение мастера, организовавшего увольнение рабочих; 3) наведение порядка в штрафах. Первые два требования были удовлетворены, а третье – нет. Начальство заявило, что штрафы это взыскания за плохой труд.
В ответ 3 января 1905 года на заводе началась забастовка, подхваченная всеми предприятиями столицы, где ситуация со штрафами была аналогична. В этот момент и подключились большевики, агитаторов которых рабочие ранее изгоняли со своих собраний. В это время в Женеве Ленин пишет: "Сердце сжимается страхом перед неизвестностью, окажемся ли мы в состоянии взять хотя бы через некоторое время движение в свои руки. Положение крайне серьезное". 8 января большевики выпускают в Петербурге листовку, где говорится: "Свобода покупается кровью, свобода завоевывается с оружием в руках, в жестоких боях. Не просить царя, а сбросить его с престола и выгнать вместе с ним всю самодержавную шайку – только тогда загорится заря свободы". И когда колонны рабочих с иконами и царскими портретами заполнили Дворцовую площадь, раздались первые выстрелы – но не в рабочих, а в солдат и казаков войскового оцепления, Стреляли засевшие на деревьях парка боевики. Ответные выстрелы прозвучали потом. Большевики, заранее шедшие вместе с толпой, начали кричать "Наших бьют!", "Грабь награбленное!" и проч. Тогда начался расстрел. Гапона вскоре "казнили" боевики партии социалистов-революционеров как "провокатора".
Так закончила свое существование "зубатовщина" – уже без вождя. Говоря современным языком, монархический социализм был "слит". И вместе с ним шансы на действительное единство Верховной Власти и Русского народа – против международного и внутреннего капитала. Все дальнейшее было уже необратимо.
2 (15) марта 1917 года, сразу же после того, как было объявлено об отречении Царя от престола, Сергей Васильевич Зубатов застрелился. Он сделал то, что должен в таком случае сделать русский офицер. Сергей Васильевич был христианином и, конечно же, знал, что церковный канон воспрещает самоубийство. Но офицер одержал в душе его верх.
Владимир Карпец |
