Когда Россия и Германия заявляют, что «Северный поток – 2» - исключительно экономический проект – это верно, но не совсем. Он действительно носит исключительно экономический характер, с точки зрения участвующих в нём хозяйствующих субъектов. Участники «Nord Stream – 2 AG» вложили в проект деньги и намерены получить прибыль

Дело, однако, в том, что «газовые войны» начались не только задолго до появления проектов, обходящих территорию Украины, морских «потоков», но и задолго до распада СССР и возникновения на месте УССР независимой Украины.

Первая газовая война была развязана США против СССР и Германии сразу же после заключения в 1970 году между ФРГ и СССР «сделки века» — контракта «Газ-трубы». Вашингтон начал немедленно работать на срыв сделки. И, хотя усилиями Москвы и Бонна контракт в целом был выполнен, США удалось при помощи санкций частично приостановить поставки труб большого диаметра из ФРГ в СССР.

Более того, начало первой газовой войны можно отнести ещё на десять лет в глубь истории. В 1963 году Америке через КОКОМ (Координационный комитет по экспортному контролю — организация, координировавшая усилия стран Запада в экономической части холодной войны против СССР) удалось добиться отмены договора 1960 года по поставке в СССР из ФРГ труб большого диаметра (необходимых для строительства магистральных газопроводов). Правительство ФРГ под давлением США отменило контракт 1960 года, ссылаясь на «интересы безопасности союзников».

Так что, как видим, США и раньше удавалось затягивать реализацию совместных проектов СССР (России) и Германии, но не удавалось сорвать их полностью. Тем не менее, газовые войны продолжаются уже больше 60 лет, и нет никаких оснований считать, что с вводом в строй «СП-2» они иссякнут.

История данного конфликта свидетельствует также о том, что оптимистичные предположения некоторых российских экспертов о том, что с достройкой «СП-2» и, соответственно, выводом из большой газовой игры Киева удастся навсегда закрыть проблему противодействия США экономическому сближению России и Германии, не являются оправданными. Украины не было, а газовые войны были, Украины не будет, но они не прекратятся.

Как было сказано выше, то, что имеет исключительно экономический характер для хозяйствующих субъектов и является примером преимущественно экономического сотрудничества между Россией и Германией как государствами, с точки зрения США, является предметом политических решений. Если же США решили политизировать конфликт (а они решили более полувека назад), то и для других участников проблема прекращает носить сугубо экономический характер.

США логично исходят из того, что если у германской промышленности появляется стабильный источник дешёвых энергоносителей и растущий рынок сбыта в СССР (России), то снижается экономическая зависимость Германии от ранее безальтернативного взаимодействия с США. Утрата же экономической зависимости даёт возможность федеральному правительству принимать независимые решения и в политической сфере. То есть Вашингтону не так страшно гипотетическое усиление российского влияния, как утрата возможности безальтернативно диктовать экономическую и политическую повестку дня своим союзникам.

При этом надо иметь в виду, что после Второй мировой войны США сделали на Германию главную ставку в плане своего контроля над Европой. Британию и Францию они до начала 70-х годов вытесняли из колоний, которые из объекта эксклюзивной эксплуатации колониальных империй должны были стать «общемировым достоянием», а фактически объектом эксклюзивной эксплуатации наиболее сильной в экономическом плане державы — США. Вашингтон заменял военно-политические механизмы обеспечения эксплуатации финансово-экономическими, в чём (огрублённо) и состояла суть неоколониализма.

Ни судорожно пытавшаяся сохранить статус «владычицы морей» Великобритания, ни деголевская Франция с её концепцией «обороны по всем азимутам» и доминирования на европейском континенте у США доверия не вызывали. Зато разгромленная в войне и полностью зависимая от Вашингтона Германия не давала никаких поводов к сомнению в своей лояльности. Поэтому США вложились в «немецкое экономическое чудо», поспособствовав превращению Германии в первую экономику континента и локомотив тогда ещё будущего ЕС. Вашингтон же способствовал и последующему (после распада СССР) ускорению, углублению и расширению европейской интеграции, превращению ЕЭС в ЕС.

Итак, США сделали Германию центром своего контроля над Европой и точкой сборки ЕС. В связи с этим утрата монополии на экономический контроль над ФРГ воспринималась ими крайне болезненно. Они политизировали проблему экономического сотрудничества ФРГ и СССР ещё в 60-е годы прошлого века, тем самым, вопреки своим изначальным планам и собственным интересам, способствуя политической эмансипации Германии. В ФРГ с недоумением обнаружили, что вполне выгодные в материальном плане сделки могут по политическим мотивам вызвать недовольство США. С тех пор Америка, оставаясь для Германии важнейшим партнёром, утратила свою политическую безальтернативность.

Фактически, политизируя проблему, США сами стимулировали те процессы, которые хотели остановить. Практика показывает, что, имея достаточную ресурсную базу, можно блокировать насущные экономические решения волевым политическим актом. Однако если экономике не удастся обойти политические ограничения, то её поддержание в рабочем состоянии будет требовать постоянного непроизводительного расходования дополнительного ресурса. Следовательно, рано или поздно ресурсная база исчерпается, и данная экономическая модель рухнет.

Когда в начале текущего столетия исчерпалась ресурсная база США, позволявшая им поддерживать глобальную гегемонию, одним из главных слагаемых которой был контроль над Европой, возник вопрос — какой элемент системы (европейский или американский) примет на себя удар. США пытались переложить все проблемы на ЕС, Евросоюз старательно уворачивался от подобной «чести». В результате начала рушиться американская глобальная империя.

Однако в этих условиях роль контроля над Европой для США только выросла. Не имея возможности сохранить глобальную гегемонию, США пытаются остаться доминирующим игроком в возникающем концепте великих держав (как Великобритания до Первой мировой войны). Для решения этой проблемы удержание подконтрольного Вашингтону экономически и политически европейского плацдарма становится принципиальным. Уход из Европы заставляют США замкнуться в рамках Североамериканского континента, при этом не факт, что им удастся удержать своё абсолютное доминирование хотя бы в рамках Североамериканской зоны свободной торговли (США, Канада, Мексика).

Российский газ стал для США символом уже не германской, а европейской эмансипации от американского диктата. Вашингтон рассматривал его как политическую угрозу, как оружие и будет рассматривать именно таким образом. В рамках американской системы политических ценностей, в рамках американской политической практики нет места предположению, что экономическое сотрудничество может развиваться без политического доминирования одной из сторон. В рамках американских представлений о политике происходит замена их гегемонии в Европе российской.

Все предложения Кремля спокойно развивать экономическое сотрудничество, вынося за скобки политические противоречия (которые должны сглаживаться по мере наработки практики экономического взаимодействия и роста взаимного доверия), США рассматривают как попытку обмана (сродни их собственному обещанию не расширять НАТО). Америка слишком увлечена политической детерминированностью. Для них принцип «в политике оцениваются не намерения, а возможности» является абсолютным. Даже если столетняя практика свидетельствует о том, что партнёр не планирует использовать экономические преимущества для политического насилия над США, Америка в это не верит, ибо сами американцы обязательно использовали бы эти преимущества именно таким образом.

Поэтому смешно ожидать, что с достройкой и вводом в строй «Северного потока — 2» стратегическая обстановка коренным образом изменится и газовые войны прекратятся. Нет. США будут искать возможность реванша. Поскольку же общемировая динамика свидетельствует о быстром ослаблении США и усилении России, поскольку также США уже не обладают абсолютным ресурсным превосходством над своими конкурентами (вопрос, обладают ли хоть каким-то или уже уступают), Вашингтону необходимо, во-первых, торопиться, во-вторых, работать в режиме блицкрига — на затяжное противостояние у Америки больше нет ресурсов.

В этом плане интересы США объективно совпадают с интересами Киева, для которого резкое обострение отношений с Россией, балансирование на грани войны также является последним способом привлечь к себе внимание Запада, получить ресурсную подпитку и удержать остатки своей политической системы от расползания ещё на какое-то время. Саму Америку горячая война на данном этапе уже не интересует. У неё нет возможности победного участия в подобном конфликте даже в качестве наблюдателя и посредника. Но самостоятельное (по инициативе Киева) перерастание российско-украинских газовый баталий в военно-политический формат для США может оказаться (или показаться) полезным. События последних месяцев показывают, что в случае обострения конфликта США старательно дистанцируются, чтобы продемонстрировать свою невовлечённость в инициируемый Киевом процесс обострения, но не делают ничего для того, чтобы остановить свою украинскую клиентелу.

Таким образом, в стратегическом плане нас ждёт продолжение противостояния с ослабевшими, но не сдавшимися США в политико-экономическом формате «газовых войн». Можно не сомневаться, что США сделают всё, чтобы под прикрытием зелёной (экологической) повестки нивелировать текущие успехи «Газпрома» и других российских компаний на углеводородном рынке Европы. Параллельно «экологическому» США будут отрабатывать и другие форматы «газовых войн».

В то же время в тактическом плане мы имеем дело с до предела разложившейся, не способной самостоятельно выживать, но отказывающейся спокойно умереть Украиной, которая пытается использовать американские «газовые войны» для привлечения внимания и ресурсов Запада к решению проблемы продления собственной агонии. За отсутствием иных аргументов Киев уже не первый год вполне серьёзно рассматривает провокацию контролируемого военного конфликта с Россией как способ решения проблем своей политической и экономической несостоятельности.

Опасность подобного развития событий для России заключается в том, что у Москвы пока нет хорошего решения военного кризиса на украинском направлении. Разгром украинской армии и отпадение от Киева части территорий не решают проблему в целом. Наоборот, за счёт сокращения сферы ответственности, а также в условиях внешней угрозы происходит временная консолидация режима. Скорее всего, Киеву удастся привлечь и какую-то поддержку Запада.

Если же сделать ставку на блицкриг с полным демонтажом украинской государственности, то возникают вопросы: что дальше и кто возьмёт на себя ответственность за дальнейшую судьбу разорённой и погрязшей в долгах территории с озлоблённым расколотым населением? Эти же вопросы возникнут и в случае паллиативного решения, предполагающего смену действующего режима на какой-то иной (более адекватный). Где взять адекватных управленцев? Как обеспечить их принятие населением? Кто будет отвечать за поддержку нового режима, жизнеспособность которого будет не выше старого?

По сути сегодня для закрепления успеха с запуском «СП-2» для России важно окончательно вывести Украину за скобки глобальной политики, погрузив её в полную политическую и дипломатическую изоляцию, предполагающую, что на её проблемы мир будет обращать даже меньше внимания, чем на недавний государственный переворот в Гвинее. Необходимо избежать тактических рисков военно-политического обострения традиционной газовой проблемы и вернуться к устойчивому, привычному и традиционно успешному для Москвы позиционному противостоянию с США в вопросе газового (и шире полноценного экономического) сотрудничества России и Европы.