Оригинал статьи: Rouhanis economic package is empty

Устав от гнетущих финансовых трудностей, обусловленных, в основном, империалистической экономической войной против Ирана, иранский народ в июне 2013 года выбрал президента Хасана Роухани, потому что он пообещал экономическое возрождение. Обещания восстановить экономику основывались, главным образом на том, что он способен будет положить конец жестоким санкциям против Ирана и интегрировать иранскую экономику в глобальную капиталистическую систему.

Его обещание снятия или облегчения санкций, однако, кажется, было основано на оптимистическом ожидании, что сочетания так называемого пропагандистского агитационного наступления и далеко зашедших компромиссов по ядерной технологии Ирана будет достаточно, чтобы изменить санкционную политику западных держав против Ирана.

Более года спустя, хотя иранская мирная ядерная технология скатилась с довольно сложного уровня до относительно примитивного (с 20% до менее 5% обогащения урана), критические санкции все еще в силе, а восстановление экономики остается мечтой.

Чтобы смягчить репрессивное бремя так называемой стагфляции (комбинация застоя и инфляции), президент и его экономическая команда недавно выработали план экономического развития под названием "Планируемый пакет для разворота от стагнации к развитию", который, как оказывается, неутешительно лишен какого-либо определенного конкретного ориентира или ясной политики, как восстанавливать экономику.

Чуть более 40% пакета посвящены желчной критике принципов экономической политики предыдущей администрации (Ахмадинежада), которая не только полна фактических неправд и искажений, но также сомнительна в теоретических основаниях. Остальная часть пакета состоит из ряда неопределенных заявлений и общих мест, которые весьма далеки от какого-либо значительного плана экономического развития или программы.

Пакет читается как примечания к лекции академического экономиста, пишущего о неоклассической/неолиберальной макроэкономической теории, а не о стратегическом направлении или экономической программе. В предложениях, да и во всем тексте Пакета в целом, используется исключительно страдательный залог (который характерен для теоретического рассказа или специального языка, разработанного, чтобы избежать ответственности за действие) вместо действительного, характерного для стратегической программы, на которую нужно реагировать. Косвенным образом в использовании страдательного залога в составе текста Пакета выражено то, что субъектом/агентом или деятелем является не государственная политика, а рыночный механизм. [1]

Цель моего эссе состоит не в том, чтобы показать пустоту плана экономического развития Роухани, так как это достаточно обсуждено многими другими критиками Пакета. [2] Цель в том, чтобы показать, почему он пуст и почему этот факт не должен стать неожиданностью ни для кого, знакомого с экономическими перспективами или философией Роухани, как отражено, например, в его книге "Национальная безопасность и экономическая система Ирана" (2010).

Неолиберальные экономические перспективы

Пакет экономической политики президента Роухани лишен определенных планов развития или проектов индустриализации, потому что президент и большинство его экономических советников привержены экономической доктрине, которая осуждает вмешательство правительства в экономические дела, если только такое вмешательство не помогает "проложить путь" неограниченным рыночным операциям.

Согласно этой доктрине, экономике предложения или неолиберальной экономике, решение проблемы экономической стагнации, бедности и экономической отсталости лежит в беспрепятственном рыночном механизме и несдержанной интеграции в глобальную капиталистическую систему.

Рецессия, безработица и экономические трудности во многих развивающихся странах происходят не из-за экономического неумелого руководства или природы глобального капитализма, а из-за вмешательства правительства и/или исключения из мировых капиталистических рынков.

Неолиберальные догмы, которые изображаются как предоставление возможности развивающимся странам использовать "доброжелательную динамику" капитализма, включают: налоговые льготы для богатых и/или большого бизнеса; приватизацию активов государственного сектора, предприятий и услуг; подрыв профсоюзов и уменьшение заработной платы рабочих, льгот и пособий; устранение или нивелирование экологических стандартов и норм техники безопасности на рабочем месте; прекращение регулирования рынков; открытие внутреннего рынка к неограниченным иностранным инвестициям / торговле; и т.п.

Заявление, что президент Роухани — сторонник неолиберальной экономики, не является предположением; это следует из многих его речей и заявлений, из его недавно предложенного "экономического пакета" для борьбы со стагфляцией и, как отмечалось ранее, из его книги "Национальная безопасность и экономическая система Ирана". Это также очевидно из его стратегических догм.

В своей книге президент сожалеет об "очень репрессивных" законах о труде в Иране. Он утверждает, что минимальная заработная плата нужно сократить, а ограничения на увольнение работников ликвидировать, поскольку у иранских "владельцев капитала" должна быть "свобода" создавать процветание. "Одна из главных проблем, с которыми сталкиваются наши работодатели и заводы", – пишет Рухани, – "это существование профсоюзов. Рабочие должны быть более гибкими к потребностям создателей рабочих мест". [3]

Книга Роухани также проливает важный свет на связь между его администрацией, обращенной к Вашингтону, и его планами впоследствии реструктурировать иранскую экономику по модели неолиберализма:

"Есть близкая корреляция между экономическим развитием и политической стабильностью, что означает поддержку диалога и дружеских отношений с внешним миром. Как стабильные международные отношения обеспечивают базу для экономического развития, так экономическое развитие, в свою очередь, делает страну более безопасной или стабильной, и это делает страну менее уязвимой для внешних угроз. Таким образом, есть положительная корреляция, сродни добродетельному циклу, между целью экономического развития и политикой установления или поддержания дружеских отношений с внешним миром." [4]

Этот отрывок (среди многих подобных заявлений, которые президент делал в многочисленных случаях) объясняет, почему Роухани обусловил решение экономических проблем Ирана политической разрядкой или дружескими отношениями с Соединенными Штатами и их союзниками. В целом нет, конечно, ничего неправильного в желании установить дружеские отношения с США или с любой другой страной; это действительно могло бы быть взаимовыгодным, если бы основывалось на взаимоуважении к государственному суверенитету договаривающихся стран.

Проблема со стремлением администрации Роухани к дружественным отношениям с США, однако, состоит в том, что оно увязывает срочно необходимое решение иранских экономических трудностей с непредсказуемыми и ненадежными отношениями.

Ложная убежденность администрации, что простое установление отношений с США послужит панацеей для экономических проблем Ирана, сделало иранскую экономику заложником непредсказуемого результата переговоров с Соединенными Штатами, и следовательно, заложником бесконечных и все более и более бесполезных ядерных переговоров с группой так называемой 5+1 (пять постоянных участников СБ ООН плюс Германия), в которой доминируют США.

Это объясняет дилемму Роухани: он по существу сам заманил себя в ловушку иллюзий, иллюзий, что комбинация "атаки очарованием", улыбающихся лиц и дипломатических тонкостей (вместо бестактного поведения Махмуда Ахмадинежада) будет достаточно, чтобы изменить империалистическую политику по отношению к Ирану. В действительности, однако, американская политика по отношению к Ирану (или к любой другой стране на его месте) основана на жесткой программе, империалистической программе, которая состоит из серии требований и ожиданий, а не на дипломатическом этикете или способе коммуникации, который используют его лидеры.

Неолиберальные экономические взгляды президента Роухани очевидны из его заявлений и речей по экономической политике. Например, 16 августа (25 Mordad 1393, иранский календарь) в своей речи в Тегеране, объясняющей политику его администрации в области борьбы с экономической стагнацией, президент пылко заявлял, что вмешательство государства в экономические дела зачастую более вредно, чем выгодно, утверждая, что "государство должно оставаться вне экономической деятельности и делегировать эти действия частному сектору. Частный сектор понимает экономику намного лучше, и он знает, куда вложить капитал". [5]

(Какое совпадение, это заявление странно подобно тому, как тонко выразился президент Рональд Рейган об экономической роли правительства: "Правительство может помочь экономике, оставшись вне ее".)

Неолиберальная политика администрации Роухани, однако, лучше всего отражена в фактических экономических мерах, которые были ею предприняты. Одной такой мерой стали решительные сокращения многих импортных пошлин или тарифов, включая сокращение тарифов на тот импорт, у которого есть конкурентоспособные внутренние замены.

Например, Mahmoud Sedaqat, вице-президент Ассоциации UPVC Window & Door Profiles Manufacturers, недавно жаловался (во время брифинга для журналистов в Тегеране), что в то время как емкость внутреннего производства этой нефтехимии более чем в два раза превышает внутренние потребности, правительство понизило импортные тарифы для этого продукта с 30% до 15%.

Sedaqat далее указал, что небрежная торговая политика правительства и отсутствие защиты для отечественных производителей привели среди последних к атмосфере беспорядка и неуверенности, которая способствует дальнейшему ухудшению продолжающейся экономической стагнации [6].

Другой пример неолиберальной политики администрации Рухани — его политика борьбы с инфляцией. Согласно президенту и его экономическим советникам, правительственные расходы и/или чрезмерная денежная масса — главная причина гиперинфляции в Иране. Это представление об инфляции основано на печально известном диагнозе Международного валютного фонда для чумы инфляции не только в Иране, но и почти везде в мире.

Сущность этого подхода к инфляции, которая является частью так называемой "Программы структурной перестройки МВФ", можно резюмировать следующим образом: (1) чрезмерные правительственные расходы способствуют росту денежной массы; (2) рост денежной массы автоматически приводит к инфляции; и (3) чтобы управлять инфляцией, требуется снижение правительственных расходов или осуществление мер жесткой экономии.

Реальный экономический мир, конечно, очень отличается от этой чисто академической, почти механической, корреляции. Часто приводимым примером в этой связи является опыт Германии сразу после окончания Второй мировой войны.

Опыт показывает, что за период 1948-54 гг объем денежных средств и депозитов до востребования выросли в 2,4 раза, а объем банковских кредитов, как коротких, так и долгосрочных, вырос более чем в десять раз, однако этот значительный рост ликвидности не только не привел к росту уровня цен, но в реальностисопровождался снижением общего уровня цен — индекс потребительских цен снизился с 112 до 110 в течение этого периода. Почему? Потому что увеличение ликвидности сопровождалось еще большим увеличением продукции. Будучи единичным, этот опыт, тем не менее, показывает, что, если или когда ликвидность используется продуктивно, большая денежная масса не приводит автоматически к высокой инфляции.

В то время верно и то, что при определенных обстоятельствах избыточная ликвидность может быть инфляционной, также я сильно подозреваю, что инфляционная роль ликвидности часто преувеличивается, чтобы оправдать и осуществить разорение населения – неолиберальную политику жесткой экономии.

В случае, если сокращение социальных расходов приводит к сокращению инфляции, это также приводит к свертыванию занятости, покупательной способности, спроса и, следовательно, экономического роста, то есть к стагнации — побочный эффект, который намного хуже, чем чума инфляции. Это объясняет (по крайней мере, частично) провал неолиберальной борьбы с инфляцией администрации Роухани: она не только не сократила инфляцию, она усугубила стагнацию путем сокращения социальных расходов и подрыва спроса.

Как и их неолиберальные коллеги в других странах, иранские неолибералы рассматривают государственные расходы как стоимость, которая должна быть минимизирована. В действительности, однако, разумные правительственные расходы (в социальной инфраструктуре, такой, как образование, здоровье и продовольствие, или в физической инфраструктуре, такой, как транспорт и коммуникационные проекты) в долгосрочной перспективе являются инвестициями в развитие общества, не расходами. Не удивительно, тогда, что продвигаемое МВФ сокращение правительственных расходов ради снижения инфляции часто приводило к экономической стагнации и к экономической отсталости.

Одной из первых жертв неолиберальных принципов экономической политики администрации Роухани стал спонсируемый правительством жилищный проект, который был начат предыдущей администрацией для того, чтобы сделать домовладение доступным рабочим и классам с низким доходом. Названный Maskan-e Mehr (Жилье Доброжелательности), он не только позволил бы 4,4 млн семей с низкими доходами стать домовладельцами, но также внес бы значительный вклад в экономический рост и занятость. Несмотря на его успех, администрация Рухани решила прекратить проект.

Классовые интересы как экономическая теория

Неолиберализм — по существу идеология или доктрина, которая разработана для того, чтобы продвинуть и/или оправдать политику жесткой экономии, и таким образом удовлетворить интересы плутократического 1% за счет подавляющего большинства граждан. Это достигается через специальную, утилитарную экономическую теорию, которая постулирует, что беспрепятственный рыночный механизм и неограниченное преследование личных интересов приводят к подъему экономики и процветанию для всех, что спонсируемые государством программы систем социальных гарантий – "трудности" или "дорогостоящие компромиссы" с точки зрения потерянной производительности и что поэтому вмешательства правительства в экономические сферы нужно избегать.

Эта неолиберальная идеология продвинута и растиражирована так эффективно, что она превратилась, более или менее, в религию, религию рынка - или как выразился Алекс Эндрюс из газеты The Guardian, "рынок – бог, а экономика – форма богословия". На самом деле, вера в рыночные механизмы более сродни слепому культу, чем рациональной вере умных людей в трансцендентные религии.

Рассмотрение рыночного механизма как почти безошибочного и возложение ответственности за системные неудачи капитализма на "неразумное поведение участников рынка" эквивалентны некоторым упрощенным интерпретациям религии, которые приписывают неудачи людей или бедствия к их отклонениям от божественного пути; то есть, таким же образом, как людей ожидает загробная кара за их "грехи", так и отклонения экономических агентов от правил рынка, как полагают, приводят к экономическим кризисам, которые обрекают их на финансовое страдание в этом мире.

Эту теорию ловко называют экономикой предложения, подразумевая, что производители в рамках этой экономической политики не должны или не имеют потребности интересоваться экономикой спроса, то есть, покупательной способностью или способностью людей купить или потребовать. Вместо этой заинтересованности в спросе предлагается следующее: если влиятельные политики сосредотачиваются только на экономике предложения и создают условия, благоприятствующие расширенному росту или большим поставкам, то получающиеся эффекты "перераспределения благ" как бы автоматически приносят пользу экономике с точки зрения спроса.

И каковы эти благоприятные условия? Они включают отмену госконтроля рынка, слабые трудовые и экологические стандарты, налоговые льготы для стороны предложения, минимизацию заработной платы, льгот и пособий, удаление ограничений на потоки международного капитала, удлиненный рабочий день и подчинение труда строгой управленческой дисциплине, отрицание прав профсоюза и подавление политических выступлений рабочих и т.п..

Разделение или дихотомия между экономикой предложения и экономикой спроса — однако, жульничество: искусственное, утилитарное и произвольное разделение, которое изготовлено в основном на абстрактных теоретических основаниях и по идеологическим причинам. Экономика реального мира — это все вместе, где спрос и предложение — две стороны одной и той же медали, означая, что с этими двумя сторонами нужно иметь дело одновременно.

Например, потребностью в медицинском страховании, критической необходимостью государственного образования или программами социальной защиты, таких, как условие прожиточного минимума для нуждающегося, нельзя пренебречь или поставить в неосновное в надежде на некоторые иллюзорные эффекты экономики "перераспределения благ". Экономика предложения — это маска, вводящая в заблуждение или запутывающая вопрос о реальном положении дел, теория, которая разработана, чтобы скрыть неолиберальную философию социального дарвинизма.

Опыт продвигаемых МВФ "программ структурной перестройки" во многих "развивающихся" странах во всем мире показывает, что сокращение критических социальных расходов во имя повышения предложения в экономике является контрпродуктивной политикой, которая ведет к подрыву долгосрочного роста и развития за счет сокращения жизненно важных инвестиций и в социальную и физическую инфраструктуры.

Это также можно видеть, даже более четко, на примере основных капиталистических стран после финансового краха 2008 года, где обширные неолиберальные сокращения во имя жесткой экономии уже привели к массовому обнищанию и эскалации неравенства без возрождения стагнирующих экономик этих стран.

В то время как у доктрины экономики предложения есть долгая история (начиная от полностью классического экономиста Жан-Батиста Сэ, 1767-1832, который четко выразил доктрину как: "предложение порождает свой собственный спрос"), ее последнее возрождение началось в конце 1970-х и в начале 1980-х в США и Великобритании, которые породили двух ее наиболее эффективных пропагандистов: Рональда Рейгана и Маргарет Тэтчер. С тех пор эта доктрина систематически укоренялась не только в основных капиталистических странах, но и во многих менее развитых странах, включая Иран.

В Иране поворот к неолиберальной экономике начался под президентством Хашеми Рафсанджани. Несколько замедлился при президенте Ахмадинежаде (хотя у него также была своя доля обширных приватизаций); но с выборами президента Роухани этот разворот набирает скорость — Роухани в основном подхватывает дела, на которых остановился Рафсанджани.

Указать, что президент Роухани и большинство его экономических советников — апологеты неолиберальной экономики, не означает сказать, что им не хватает сострадания или что они не заботятся о многих рабочих и нуждающихся классах.

Это должно скорее указать на то, что выбранная ими стратегия по решению финансовых проблем, преследующих подавляющее большинство иранского народа, является ошибочным. Она опирается на идею капитализма как доброкачественную сферу человеческой деятельности, где инновационные предприниматели производят богатство в таких количествах, что часть его обязана "сочиться вниз" населению в целом.

Необходимо указать здесь, что у этой теории "перераспределения благ", возможно, и была некоторая законность на ранней (промышленной или производственной) стадии капитализма, где повышение богатства народов также означало расширенное (реальное) производство и повышение занятости. Однако в эпоху в большой степени финансиализации экономических систем, в которые доминирующая форма капиталистического богатства прибывает не из реального производства товаров и услуг, а из инфляции цен на активы, то есть, от финансовых пузырей, теория перераспределения благ потеряла любую минимальную законность, каковая, возможно, была на более ранних этапах капитализма. .

Иллюзия и неправильные представления

Восприятие президента Роухани (и большинства его экономических советников), что решение экономических проблем Ирана находится в несдержанной интеграции в мировой капитализм и оптовую приватизацию иранской экономики, чрезмерно оптимистично. Обширные и неопровержимые доказательства показывают, что в течение прошлых нескольких десятилетий неолиберальный демонтаж социалистических, социал-демократических и других экономических государственных социальных систем во всем мире неизменно приводил к решительному снижению занятости, заработной платы и уровня жизни подавляющего большинства людей, тем самым еще более усугубляя бедность и неравенство на глобальном уровне.

Во многих "развивающихся" странах, которые объединены в глобализированный неолиберальный капитализм, фактически, ухудшились условия жизни большинства их граждан. До такой степени, что рабочие могут найти работу только за нищенскую зарплату; и они все чаще и чаще вынуждены работать сразу в нескольких местах, что зачастую вредно для их здоровья и семейной жизни. Как указал (среди многих других) Бен Селвин:

"У современного мира есть беспрецедентное богатство и массовая бедность. Полное глобальное богатство было $241 триллиона в 2013 году и, как ожидают, повысится до $334 триллионов к 2018-му. Все же большинство людей живет в бедности. Всемирный банк и его защитники утверждают, что при неолиберализме глобальная бедность уменьшилась. Они могут привести только эти аргументы, потому что Всемирный банк определяет черту бедности как 1.25$ в день, ниже которых невозможно провести достойную жизнь.

Лэнт Причетт, критически настроенный экономист Всемирного банка, предлагает более гуманную черту бедности за 10$ в день; согласно его вычислениям, 88% мирового населения живут в бедности." [7]

Суммируя свое исследование отношений между глобализацией неолиберализма и его воздействием на условия жизни международных масс граждан, Селвин завершает: "Далекие от лестницы возможностей, рабочие в глобализированных производственных сетях включены в экономические системы, которые воспроизводят их бедность, чтобы поддерживать прибыли корпораций". [8]

Вопреки утверждениям неолиберализма, основные экономические события, критические инфраструктурные проекты и значимые достижения индустриализации при капитализме стали возможными непосредственно в государственном секторе или при государственной поддержке частного сектора.

Например, после Великой Депрессии и Второй мировой войны большинство европейских стран предприняло обширную, спонсируемую государством индустриализацию и/или проекты развития при социал-демократических, трудовых или социалистических правительствах (почти "подлинный" социализм), чтобы восстановить разоренные войной европейские экономические системы, мобилизовав и сплотив национальные ресурсы и направив их на проекты развития. Подобная политика успешно применялась в других крупнейших капиталистических странах, таких как США, Канада, Япония, Австралия и Южная Корея.

В Иране также большинство проектов индустриализации и инфраструктурных событий, начиная с революции 1979 года, имели место под прямой или контролирующей ролью государства, когда страна полагалась на свои внутренние таланты, ресурсы и возможности в погоне за самообеспечением перед лицом враждебных империалистических держав и их жестоких экономических санкций.

В отличие от этого, обширные приватизации и систематическое распространение неолиберального капитализма последних лет, особенно после избрания президента Роухани, в основном означали стагнацию реального сектора и развитие спекулятивного, паразитарного или финансового сектора экономики.

Опыт показывает, что в начале или на формирующих этапах своего развития, все нынешние промышленно развитые страны активно проводят политику поощрения экспорта и импортозамещения; то есть, политику защиты своих "молодых отраслей" против более конкурентоспособных иностранных экспортеров при содействии собственному экспорту за границу.

Например, принятие Британией на ранних стадиях ее индустриализации меркантилистских и/или протекционистских принципов экономического развития, которые установили заградительные тарифы против тогдашних более конкурентоспособных голландских экспортеров, сыграло значительную роль в становлении на ноги производителей в этой стране, позволив затем выйти на мировые рынки.

Аналогично, Соединенные Штаты проводили энергичную политику защиты своей "зарождающейся промышленности" против более производительных европейских экспортеров вплоть до 50-х гг двадцатого века, когда американские производители стали конкурентоспособными на мировых рынках. Подобные протекционистские принципы применялись Японией, Южной Кореей и другими основными капиталистическими странами на формирующих стадиях их индустриализации и развития. [9]

Таким образом неолиберальная перспектива президента Роухани (и большинства его экономических советников), которая связывает разрешение экономических трудностей Ирана с интеграцией экономики страны в глобальный капитализм и дальнейшем сокращением экономической роли правительства, совсем не гарантирует успех; этому, действительно, противоречат события развития большинства стран во всем мире.

Примечания:

1. Статья на фарси доступна онлайн здесь.

2. Образец критических обзоров положений предлагаемого экономического пакета администрации Роухани см. здесь

(1) Ahmad Tavakoli and Elias Naderan , здесь;

(2) Farshad Moumeni здесь;

(3) Raja News здесь;

(4) Hossein Shamsyan , здесь.

3. Как процитировано Китом Джонсом: "Иранский президент объявляет страну открытой для бизнеса", здесь.

4. (Перефразированный) перевод автора введения к первогму выпуску книги президента Роухани "Национальная безопасность и экономическая система Ирана".

5. "Роухани объясняет принципы экономической политики анти-стагнации", доступно здесь.

6. Mahmood Sedaqat, Kayhan, Mordad 25, 1393 (16 августа 2014).

7. Бен Селвин, "Глобальная бедность и неолиберализм: развитие элитами для элит".

8. Там же.

9. Для более подробного обсуждения о воздействии торговли на развитие см. профессора Майкла Хадсонса "Trade, Development and Foreign Debt", Pluto Press 1993 .

Исмаил Хусейн-заде - Почетный профессор экономики (Университет Дрейка), автор книг "За кулисами господствующих объяснений финансового кризиса (Routledge 2014), "Политическая экономия американского милитаризма" (Palgrave - Macmillan 2007) и "Советское некапиталистическое развитие: Случай Египта Насера" (Praeger Publishers 1989 ).

(Copyright 2014 Ismael Hossein-Zadeh)