«Вся европейская регламентация в последние десять лет служит только одной цели — дезинтеграция EDF».

Это цитаты из выступления бывшего президента EDF Анри Прольо на заседании специальной парламентской энергетической комиссии в декабре прошлого года. И Прольо не был одинок в своих оценках.

И Германию, и Еврокомиссию должно серьезно обеспокоить, что, хотя не все вызванные на заседание этой комиссии политики и функционеры высказывались в том же духе, а находящиеся при исполнении официальных обязанностей вообще обходили эту тему стороной, практически никто не выразил противоположные взгляды. Только премьер-министр страны Элизабет Борн попыталась невнятно защитить один из самых глупых законов в истории мировой энергетики, навязанный Парижу Брюсселем, согласно которому EDF должна продавать по заниженным и абсолютно нерыночным ценам произведенную на АЭС энергию своим конкурентам.

Насторожить Брюссель должно и само название этой комиссии — комиссия по расследованию причин утраты суверенитета и энергетической независимости Франции. Сейчас Еврокомиссия активно собирает полномочия в самых разных областях, в первую очередь в энергетической. Стремление сохранить национальный суверенитет рассматривается Брюсселем как нечто архаическое и чрезвычайно неполиткорректное. Поэтому сожалеть об утраченном суверенитете, выяснять причины утраты и тем более определять виновных считается абсурдным. И тем не менее такая специальная комиссия во французском парламенте появилась. И это знак того, что противоречия обострились до такой степени, что уже невозможно делать вид, будто их не существует.

Эти противоречия представляют собой клубок связанных между собой конфликтов. Довольно условно претензии французов можно разделить на три части:

1. Германия и работающая в ее интересах Еврокомиссия пытаются разными способами уничтожить французскую атомную отрасль, которая дает 75% французского электричества.

2. Навязанная Брюсселем либерализация французской энергетики была сознательной политикой, направленной на ликвидацию EDF и утрату французами контроля над своей энергетикой с переходом его в руки Германии.

3. Европейский рынок электроэнергии был создан так, чтобы обеспечивать интересы Германии, и это ущемляет интересы Франции.

Начало антиатомной политики в Евросоюзе имеет вполне определенную дату: первый приход в германское правительство в 1998 году партии «Зеленые» и закон 2000 года о поэтапном выходе из атомной энергетики. Потом эти планы корректировались, но цель оставалась прежней. Альтернативой атомной энергии почему-то назначили прежде всего энергию от возобновляемых источников. Даже когда немецкие «Зеленые» освоили климатическую повестку, они не стали рассматривать крупнейшего производителя беспарникового электричества в ЕС — атомную энергетику — как своего союзника. Это был их заклятый враг, которого нужно было разрушить.

Но одновременно и на другие страны Евросоюза стало оказываться давление с целью их отказа от «мирного атома». Антиядерная программа стала настоящим символом веры значительной части европейских «зеленых» партий и поддерживалась евроструктурами. Аргументы против использования атомной энергии были самые разнообразные. Ответственный за Европейскую «зеленую» сделку Франс Тиммерманс считает основным недостатком атомной энергетики то, что «из нее трудно выйти». Атомную энергетику называют «устаревшей технологией», хотя первые АЭС появились на 70 лет позднее первых ветряков и солнечных панелей. Во Франции некоторые левые и некоторые «зеленые» политики упорно пытались прикрепить к атомной энергии эпитет «антидемократическая» — на том основании, что не вся «атомная» информация полностью открыта для широкой публики. Атомная энергия стала «не-устойчивой» и, разумеется «не-чистой» и «не-зеленой».

Очень странной формой давления на атомную энергетику, а значит, на Францию стало ее игнорирование в документах, связанных с проектом декарбонизации европейской экономики — той самой European Green Deal, Европейской «зеленой» сделкой. Ни в одной из многочисленных «коммуникаций» Еврокомиссии, которые потом становятся законами и директивами Евросоюза, ни разу не использовано слова «атомный». Этот смешной бойкот можно было бы принять за проявление глубоко укоренившихся детских комплексов у авторов этих документов, но дело в том, что применяется он очень избирательно.

Евроструктуры не оказывали особого давления на Великобританию, которая строит атомные станции. В документах, которые Еврокомиссия подписала с Японией в рамках проекта создания «Зеленого альянса», атомная энергия прямо упоминается много раз, причем как важный фактор декарбонизации. А уж про американскую атомную отрасль, которая с приходом Дональда Трампа вновь стала очень важной для США, еврокомиссары точно не позволяли себе сказать ничего предосудительного. Да и против китайских масштабных планов строительства новых АЭС Брюссель никогда не возражал.

Игнорирование атомной энергетики во внутриевропейских документах в Париже до поры до времени воспринимали спокойно, потому что, видимо, существовали договоренности о внесении атомной энергии в «Европейскую таксономию» — нормативный документ, устанавливающий виды экономической деятельности, которые способствуют достижению целей в области защиты окружающей среды. Немцы должны были получить природный газ, а французы — атомную энергию.

Но потом Еврокомиссия предложила записать в «Таксономию» только природный газ, а немцы активно поддержали эту инициативу. Тут уже французы позволили себе поднять скандал, который даже перенесли в СМИ. В преданной огласке ноте высокого комиссара по планированию Франсуа Байру Европейская «зеленая» сделка называлась тупиком, а отказ от атомной энергетики — действием, направленным конкретно против Франции.

В Париже прекрасно понимали, что если атомной энергетики в «Таксономии» не будет и страна не сможет использовать для обновления своего атомного парка деньги, которые Евросоюз собирал для реализации Европейской зеленой сделки, то у Франции не хватит собственных средств для выполнения этой задачи.

Отсутствие атомной энергии в «Таксономии» поставило бы крест на планах привлечь для этой цели и частных инвесторов. Никто из них не рискнул бы вкладывать деньги в предприятие, над которым постоянно висит дамоклов меч запрета. Перед глазами был пример Германии, которая в один момент запретила шведской компании достраивать два атомных блока, а потом более десяти лет не выплачивала ей компенсацию.

Казалось бы, метафизический спор о степени «чистоты» атомной энергии был на самом деле плохо завуалированной попыткой уничтожения французской атомной отрасли. Если бы атомная энергия в таксономию не попала, французский атом умер бы в самом ближайшем будущем. И для замены выбывающих мощностей особого выбора в «Таксономии» у Франции не было бы. Или солнечные панели из Китая, или, главным образом, ветровые станции из Германии. И очень скоро энергетическая безопасность страны стала бы зависеть от цен, регламентов и стратегии Siemens Gamesa и немецкого правительства.

Еще одним инструментом ослабления своей страны французы признают сейчас навязанную из Брюсселя либерализацию энергетического сектора. До ее начала в 1999 году французский потребитель получал электричество национального монополиста Électricité de France по цене, которая определялась на основе себестоимости ее производства. Атомные станции требуют значительных инвестиций, но потом способны выдавать электроэнергию по низкой цене на протяжении многих десятков лет. Эта низкая цена еще и очень стабильна, поскольку в себестоимости электроэнергии доля затрат на энергоноситель — уран — составляет лишь 5‒10%. Поэтому цены на электроэнергию во Франции практически не менялись последние два десятилетия XX века и были более чем вдвое ниже, чем в Германии.

Либерализация внутреннего рынка и ползучая дезинтеграция EDF привели к резкому росту цен: к 2019 году они выросли примерно на 70% по сравнению с началом века. Электричество и сейчас во Франции дешевле, чем в Германии. Но разрыв значительно сократился.

Самым ярким и противоречивым воплощением этой либерализации стал закон 2010 года о «новой организации рынка электроэнергии», который предусматривал, среди прочего, создание механизма «регулируемого доступа к исторической атомной энергии» (ARENH). Это тот самый закон, открыто защищать который осмеливается сейчас только Элизабет Борн. ARENH обязывал EDF продавать до 100 ТВт⋅ч энергии, произведенной на атомных станциях независимым дистрибуторам. Цена продажи фиксировалась в законе и с 2012 года составляет 42 евро за 1 МВт⋅ч. Независимые дистрибуторы тут же в стране появились и размножились. Их бизнес состоял в том, чтобы всеми правдами, а часто и неправдами переманивать к себе клиентов EDF и перепродавать им электроэнергию, произведенную той же самой EDF. При этом они имели возможность маневрировать и покупать на европейском рынке электроэнергию, когда цены там оказывались ниже 42 евро. А когда даже с такими возможностями их цены становились слишком высокими по сравнению с регулируемой ценой, по которой отпускала энергию EDF, закон обязывал поднять регулируемую цену «чтобы восстановить конкурентоспособность независимых дистрибуторов».

Разумеется, ничего общего с либерализмом эта схема не имеет. Схема, по которой государственная монополия продает по цене ниже себестоимости свою продукцию частным конкурентам и эта цена на много лет закреплена законом, не может быть «либеральной» по определению.

Протащить такой экстравагантный закон было непросто. Для обработки общественного мнения применялись самые разные приемы. Утверждалось, что созданная таким образом «конкуренция» будет способствовать еще большему снижению цен. Были заявления, что частные дистрибуторы, получившие таким образом часть «атомной ренты» от использования активов, созданных свое время государственной монополией, станут активно инвестировать в электрогенерацию.

Ничего из этого не произошло. Механизм AREHN стал одним из факторов ускорения роста цен, и никто из независимых дистрибуторов, заработавших большие деньги на «атомной ренте», в генерацию не инвестировал. А убытки EDF становились все больше по мере того, как независимые дистрибуторы начали выбирать отпущенные им 100 ТВт⋅ч. Оценки этих убытков колеблются от 1 млрд евро в год до 3‒4 млрд, в зависимости от того, учитывается ли только прямой убыток от продажи энергии ниже себестоимости или еще и упущенная прибыль.

Сейчас французы в недоумении разводят руками и спрашивают себя: «Как мы могли принять такой закон? Зачем мы это сделали?» Вопросы эти риторические, потому что никто не осмеливается на них отвечать, кроме профсоюза работников EDF, который прямо называет этот закон «мафиозным». Никто не сомневается, что этот закон, который вывел из атомной отрасли многие миллиарды евро, был принят под давлением Евросоюза. Но обстоятельства его принятия пока полностью не прояснены. Бывший президент Gaz de France  и Elf Aquitaine Лоик Ле Флок-Прижан утверждает, что Еврокомиссия угрожала Франции штрафом в 20 млрд евро в случае непринятия этого закона и президент Николя Саркози поддался на этот шантаж. Сам Саркози на заседании комиссии об угрозе огромного штрафа не упоминал, но признал, что давление со стороны Брюсселя было.

Нельзя сказать, что все абсурдные требования Брюсселя по «либерализации» французского энергорынка были выполнены. До сих пор не реализовано предписание Еврокомиссии о приватизации гидроэлектростанций страны, которое было выписано уже более десяти лет назад. EDF упорно утверждает, что эти станции выполняют важные функции для обеспечения стабильности энергосистемы в целом и поэтому не могут быть приватизированы и стать обычным участником «конкурентного рынка». Брюссель пока не осмеливается штрафовать Францию за невыполнение своего предписания. Но и не отменяет его.

Еще одним важным эпизодом, который показал, что противоречия между Парижем и Брюсселем вышли на новый уровень, стала эпопея с планом «Геркулес», который был разработан французским правительством и предусматривал в рамках дальнейшей либерализации энергетического сектора открыть больше возможностей для частных инвестиций в дочерние структуры EDF. Брюссель в ответ предложил план радикальной либерализации, который опять-таки не имел ничего общего с либеральными ценностями. По брюссельскому плану атомная и гидроэнергетика выделялись в отдельные компании, связи которых с остальными частями EDF фактически прекращались: запрещались финансовые перетоки, создание общих фондов и даже переход управленцев высшего звена из одной компании в другую.

Правительство Франции неоднократно заявляло, что этот план фактически означает утрату контроля над энергетикой страны, а такой контроль — это «красная линия», которую оно не перейдет никогда. Но еврокомиссары — люди чрезвычайно упорные. Они пытались эту линию перейти точно с таким же упорством, с каким пытались доказать Франции, что атомная энергия не зеленого цвета.

В конце концов французы хлопнули дверью и прервали переговоры. Чем отдаленно напомнили генерала де Голля, который тоже не стеснялся применять такую «политику пустого кресла», когда его партнеры по ЕЭС слишком пренебрежительно относились к интересам его страны.

Полем для самого яростного столкновения Франции и Германии в последние два года стал европейский рынок электроэнергии. Устроен он так, чтобы поместить в обстановку наибольшего благоприятствования возобновляемые источники энергии. Это в конце концов признала даже председатель Еврокомиссии Урсула фон дер Ляйен. До кризиса 2021 года об этом предпочитали вслух не говорить. Но после того, как цены на газ взлетели до небес, а цена на рынке фиксируется по цене самой «дорогой» задействованной электростанции, европейский рынок оказался привязан к цене на газ, которая даже сейчас остается на очень высоких для Европы уровнях.

Франция потребляет не очень много природного газа. Его доля в электрогенерации — 5‒7%. Естественно, платить высокие цены за электричество, потому что взлетели цены на энергоноситель, который страна почти не использует, французам было не по душе. Французские официальные лица назвали этот рынок «абсурдным и несправедливым» и потребовали реформ, атакуя Берлин и Брюссель. Они наконец получили возможность сказать вслух все, что раньше говорили вполголоса. И про германский «энергопереход», и про рост газовой зависимости от России.

Еврокомиссия оказалась меж двух огней. Под напором Парижа она была вынуждена регулярно обещать реформу рынка, которая отвяжет цену на электричество от цены на газ. Под давлением Берлина она регулярно откладывала подобную реформу.

Соблазн у французов великий. Если они снова смогут формировать цену на электроэнергию по старинке, на основе затрат на ее производство во Франции, то EDF сможет предложить своим клиентам гораздо более низкие цены, которые будут предсказуемо стабильными в течение десятков лет. Но это никак не устраивает Берлин, поскольку возвращает процесс в начальную точку. Двадцать лет борьбы с французской атомной энергетикой окажутся напрасно потраченным временем. Германию никак не может устроить появление у нее под боком такого центра притяжения для ее промышленности.

Сейчас Брюссель пошел на уступки. Проект реформы рынка электроэнергии Еврокомиссия все-таки представила. И в нем нет дискриминации атомной энергетики. И даже — о чудо! — слово «атомный» один раз употреблено. Правда, в словосочетании «проблемы с атомной энергетикой в 2022 году». И канцлер Олаф Шольц несколько раз заявил, что Германия не будет возражать против того, чтобы Франция свой водород вырабатывала с помощью АЭС, и не будет вводить запрет на импорт такого водорода.

Для этого Франции пришлось разрывать переговоры, угрожать заблокировать Европейскую «зеленую» сделку, организовывать заседание парламентской комиссии, где Брюссель публично называли виновником бед французской энергетики. Для этого в начале марта Франция формализовала энергетическую оппозицию Еврокомиссии, организовав подписание совместной декларации одиннадцатью европейскими странами, которые хотят атомную энергетику развивать.

Но все понимают, что борьба будет продолжаться. В европейских столицах уже звучат голоса возмущения «подарками атомной энергетике» и «попытками уравнять в правах атомные станции и ВИЭ». Коалиция стран, партий и финансовых групп которые категорически против развития атомной энергетики, тоже существует, хотя и неформально.

Можно ли считать обоснованными эти обвинения Германии и Евросоюза в том, что они сознательно стремились подорвать энергетический суверенитет Франции? Не являются ли они стремлением свалить все с больной головы на здоровую? Похоже, все было именно так, как говорят французские критики Берлина и Брюсселя. Это была совершенно сознательная политика.

Слишком много фактов свидетельствуют в пользу этого. И показательно, что никто не опровергает эти факты и не дает им другое объяснение.

Можно ли несчастья французской энергетики объяснить только происками внешних сил? Ни в коем случае. Во многих выступлениях на заседаниях комиссии по расследованию причин утраты суверенитета и энергетической независимости Франции звучит мысль, что все произошедшее стало возможно только вследствие критического падения технической культуры политического класса страны в целом и превращения его в класс «идеологов и счетоводов». Доклады, которые им пишут ученые и инженеры, остаются без ответа потому, что политики больше не обладают достаточной компетенцией, чтобы эти доклады прочитать и осознать, что в них написано.

В 2012 году кандидат в президенты Франсуа Олланд заключает предвыборное соглашение с «зеленой» партией EELV, которая обязуется поддержать его на выборах, а взамен требует закрытия 24 атомных реакторов из 58 к 2025 году. И Олланд соглашается. Ужасно то, что часть политического класса Франции прекрасно понимала, что сделать такое без обрушения экономики физически невозможно, но начала играть в эту игру. Еще более ужасно, что не менее значительная часть политического класса этого даже не понимала и отнеслась к этому замыслу совершенно серьезно.

Сейчас возникли новые причины для сближения Франции и Германии, двух ведущих стран Евросоюза. В мире, который становится все более опасным, руководство обеих стран постарается сделать все для сохранения единства Евросоюза, хотя их взгляды на роль каждой страны в ЕС сильно отличаются.

Но всевозможные «разломы» опасны тем, что их никуда просто так не денешь. Подписание соглашения о зоне свободной торговли между США и Европой не устранит причины, которые привели к резкому росту протекционизма в Америке. И заверения о дружбе и сотрудничестве не устранят энергетические противоречия между Германией и Францией.

Французы создали свой атомный проект, который в нынешних ценах оценивается в 300 млрд евро. И из него действительно трудно выйти. Франция неизбежно будет стараться максимально продлевать срок эксплуатации действующих станций и пытаться строить новые реакторы EPR2 в надежде, как сказал нынешний руководитель EDF Люк Ремон, что второй или хотя бы третий из них станет референтным, что позволит строить их крупными сериями.

Но точно так же Германия не может выйти из своего энергетического проекта, на который она потратила уже 500 млрд евро и который неизбежно ведет к росту потребления газа. Сейчас в планах немецкого правительства строительство новых газовых станций общей мощностью больше 20 ГВт. А цены на природный газ вступили в эпоху очень амплитудных колебаний.

Срывание энергетических масок, которое устроили во Франции, очень полезно и для нас. И у нас некогда единая энергосистема была акционирована, частично приватизирована и частично дезинтегрирована. И нам пора бы подвести некоторые итоги и сравнить клятвенные обещания, которые давались инициаторами этих процессов, с реальностью. Тем более полезно будет понять, почему Франция срочно выкупила все находящиеся в свободном обращении акции EDF и в стране все громче раздаются голоса о том, что нужно идти дальше, все национализировать, объединить и превратить EDF из акционерного общества в «общественную компанию».

И мы вместе с французами стали объектом кампании по невнесению атомной энергетики в «Таксономию». Французы осознали, что это было покушение на убийство атомной энергетики с целью лишения их страны энергетической независимости. Нам тоже нужно это осознать и прямо об этом говорить представителям партии, которая все еще у власти в Евросоюзе. Они настаивают на том, чтобы климатический диалог России с Западом продолжался даже сейчас. Тогда нужно научиться громко хлопать дверью и выходить из переговоров. Это люди чрезвычайно упорные, появление атомной энергии в этом списке «зеленых» технологий для них поражение в отдельной битве, но не в войне.

Интересно посмотреть и на технологическую культуру нашего политического класса. Активно продвигавшиеся планы по производству низкоуглеродного водорода на экспорт миллионами или даже десятками миллионов тонн при существующих технологиях — точно такая же разрушительная для страны авантюра, как и попытка закрыть два с половиной десятка французских атомных реакторов. Но наш политический класс в целом не проявил никакого интереса к этой авантюре и, кажется, был готов принять любую цифру будущего водородного экспорта, не возражая против места России в экономике будущего как поставщика дешевого водорода.

Игорь Алабужин