Пол Кругман
Harvard Business Review, июль/август 1994

Взято со странички переводчика здесь

Еще совсем недавно многие влиятельные авторы предупреждали нас о том, что самая значительная угроза благополучию США -- это конкуренция со стороны других развитых стран. Чего стоит один подзаголовок популярной книги Лестера Туроу 1992 года -- "На равных: грядущая экономическая битва Японии, Европы и Америки" (Lester Thurow, Head to Head: The Coming Economic Battle Among Japan, Europe, and America). Однако за последний год наши предполагаемые экономические противники начали казаться не такими уж неуязвимыми: и японская, и немецкая экономики застряли в серьезных рецессиях, экспорт побит переоцененными валютами, а прославленные институты рынков труда борются за выживание. Американская экономика, по контрасту, хотя и не являет собой сияющий пример благополучия, выглядит здоровой.

Однако по мере того, как писатели и руководители корпораций теряют интерес к гиперболизированной американо-японской битве, на горизонте им видится новая битва, на сей раз между развитыми странами и развивающимися странами Третьего мира. Существует поразительный контраст между медленным ростом индустриальных стран за последние двадцать лет и успехами, достигнутыми во многих развивающихся странах. Быстрый экономический рост, который начался в шестидесятые годы в нескольких небольших азиатских странах, распространился широкой дугой по всей Восточной Азии -- не только на относительно удаленные страны вроде Малайзии и Таиланда, но и на две бедные страны с огромным населением: Индонезию и Китай. Знаки похожего быстрого роста видны и в Чили, и в северной Мексике. Центры быстрого развития, вроде софтверного комплекса в Бангалоре, появляются даже в Индии.

Казалось бы, стоит только приветствовать такие изменения на мировой арене, воспринимать быстрое улучшение уровня жизни сотен миллионов людей как беспрецедентную коммерческую возможность. Однако многие влиятельные люди на Западе не испытывают удовлетворения глобальным экономическим развитием и рассматривают экономический рост в третьем мире как угрозу.

Хороший пример этих новых страхов -- письмо, распространенное в начале этого года Клаусом Швабом, президентом Всемирного экономического форума, который проводит знаменитые конференции в Давосе. Шваб попросил большую группу людей помочь ему с подготовкой документа для Генерального секретаря ООН Бутроса Бутроса-Гали, озаглавленного "Переопределение основных гипотез человечества". Для примера он предложил следующее переопределение. По традиции, мир делился на богатые страны с высокой производительностью труда и высоким уровнем заработной платы и бедные страны с низкой производительностью труда и низким уровнем заработной платы. Сейчас же, замечает он далее, некоторые страны сочетают высокую производительность труда с низким уровнем заработной платы. Растущее число таких стран, как полагает Шваб, ведет к "массированному перемещению продуктивных активов", что не позволяет развитым странам поддерживать высокий уровень жизни. Другими словами, конкуренция со стороны стран Третьего мира стала угрозой, вероятно, самой значительной, экономикам Первого мира.

Взгляды Шваба не уникальны. Похоже, что их разделяет никто иной, как Жак Делор, президент Европейской комиссии. Долгожданный доклад Европейской комиссии "Рост, конкурентоспособность и занятость", опубликованный в декабре 1993 года, указывает на четыре причины длительного роста безработицы в Европе. По мнению авторов отчета, самый важный из этих факторов -- это подъем в странах, которые "конкурируют с нами -- даже на наших собственных рынках -- поскольку их уровень издержек для нас просто недостижим". Перевод с европейского: конкуренция из стран Третьего мира, где существуют значительно более низкие уровни заработной платы.

В Соединенных Штатах такие взгляды распространены значительно меньше. Несмотря на склонность администрации Клинтона определять экономические проблемы в терминах конкуренции, она бережет патроны для развитых стран вроде Японии. "Экономический отчет президента" за 1994 год утверждает, что импорт из стран Третьего мира не приводит к значительному давлению на рынок труда в США, по крайней мере до сего дня. Тем не менее, журналисты вроде Роберта Каттнера из Business Week и исследовательские учреждения вроде Института экономической политики без конца предупреждают об угрозе уровню жизни в США, которую представляет собой импорт из стран с низкой заработной платой. Журнал CEO/International Strategies опубликовал в тематическом номере за декабрь 1993/январь 1994 года, озаглавленном "Переопределение глобальной экономики", не одну, а аж три статьи об угрозе конкуренции, основанной на низкой заработной плате в развивающихся странах. Неформальный опрос моих знакомых-неэкономистов подсказал, что большинство из них считает, что конкуренция из стран Третьего мира -- это значимый источник экономических проблем США.

На деле, однако, страхи об экономическом влиянии Третьего мира практически ничем не оправданы. Экономический рост в странах с низкой заработной платой способен повлиять на доходы в странах с высокими доходами в сторону повышения с той же вероятностью, что в сторону понижения. Реально наблюдаемое влияние до сего дня пренебрежимо мало. В теории, есть причины беспокоиться о возможном влиянии конкуренции из Третьего мира на распределение (но не уровень) доходов на Западе, однако на практике поводов для такого беспокойства не видно, по крайней мере до сего дня.

Как такое большое число осведомленных людей может заблуждаться? (И почему я так уверен, что они заблуждаются?) Чтобы разобраться с предполагаемой угрозой, исходящей из Третьего мира, стоит сначала поговорить немного о мировой экономике.

Идея о том, что конкуренция из Третьего мира угрожает уровню жизни в развитых странах, кажется самоочевидной. Предположим, что кто-то научился делать то, что раньше было моей исключительной специальностью. Может быть, он или она делает это хуже, чем я, но готов работать за небольшую часть моей заработной платы. Неужели не очевидно, что мне придется либо согласиться на более низкий уровень жизни, либо остаться без работы? Примерно так размышляют те, кто опасается, что заработная плата на Западе должна упасть по мере того, как развивается Третий мир.

Однако такие расссуждения совершенно беспочвенны. Когда производительность труда поднимается в мире в среднем (как и случается, когда страны Третьего мира приближаются к производительности труда в Первом), средний уровень жизни в мире должен возрасти: в конце концов, дополнительный продукт должен куда-то деваться. Отсюда следует, что более высокая производительность труда в Третьем мире приведет к росту заработной платы в Третьем мире, а не к снижению доходов в Первом. В любой экономике производители и потребители -- это одни и те же люди. Иностранные конкуренты, снижающие цены, могут способствовать снижению моей заработной платы, но покупательная способность моей заработной платы при этом будет расти. Нет никаких причин предполагать, что отрицательный эффект будет доминировать.

Мировая экономика -- это система, сложная паутина отношений с обратной связью, но не простая цепочка односторонних влияний. В этой глобальной экономической системе заработная плата, цены, потоки товаров и инвестиций -- это результаты, а не заданные величины. Интиутивно приемлемые сценарии, основанные на жизненном опыте, могут быть очень обманчивы, когда речь идет об изменении параметров в этой системе, будь то политические меры правительства вроде налогов или тарифов или более загадочные факторы вроде производительности труда в Китае.

Как известно любому, кто изучал сложные системы, будь то погода, уличное двежение в Лос Анжелесе или поток материалов в процессе производства, для понимания работы системы необходимо построить ее модель. Принято начинать с очень простой модели и постепенно приближать модель к реальности. В процессе работы над такой моделью, можно достичь более полного понимания реальной системы.

В этой статье я воспользуюсь таким подходом, чтобы проследить влияние новых рыночных экономик на заработную плату и занятость в промышленно развитом мире. Я начну с чрезмерно упрощенной и нереалистичной модели мировой экономики, а затем буду постепенно добавлять все более и более реалистические осложнения. На каждой стадии я буду приводить соответствующие данные. К концу статьи, я надеюсь, будет ясно, что взгляд на Третий мир как на источник проблем в Первом весьма спорен концептуально и совершенно безоснователен с точки зрения данных.

Вообразите себе мир без сложностей мировой экономики. В этом мире производится всего один товар -- назовем его "чип" -- с использованием одного ресурса -- труда. Чипы производятся во всех странах, но в одних странах труд более производителен, чем в других. Вообразив такой мир, мы игнорируем два очень важных факта: в мировой экономике производятся сотни тысяч товаров и услуг, и делается это с использованием многих ресурсов, включая физический капитал и "человеческий капитал", который является продуктом образования.

Как будет определяться заработная плата и уровень жизни в таком упрощенном мире? В отсутствие капитала и дифференциации между квалифицированным и неквалифицированным трудом, рабочие будут зарабатывать ровно столько, сколько произвели. Другими словами, выраженная в чипах годовая реальная заработная плата в каждой стране будет равна производительности труда -- числу чипов, которые работник изготовил за год.

Как насчет относительной заработной платы? Возможность арбитража -- перевозки товара туда, где его цена выше всего -- будет поддерживать цену чипов на одном и том же уровне во всех странах. Таким образом, заработная плата рабочих, производящих 10.000 чипов в год, будет в десять раз превосходить заработную плату рабочих, производящих 1.000 чипов в год, даже если эти рабочие находятся в разных странах. Соотношение уровней заработной платы в любых двух странах, таким образом, будет определяться соотношением производительности труда их рабочих.

Что теперь произойдет, если в странах, где раньше существовала низкая производительность труда и, следовательно, низкая заработная плата, случится большой прирост производительности труда? Повысится заработная плата, выраженная в чипах, и больше ничего. Не будет никакого влияния -- ни положительного, ни отрицательного -- на реальную заработную плату в других странах. В каждой стране реальный уровень заработной платы равен производительности труда, выраженной в чипах, независимо от того, что происходит в других странах.

Чем плоха эта модель? Она смехотворно упрощена, но где именно это упрощение вводит нас в заблуждение? Одна ясно видимая проблема этой модели -- в ней нет места международной торговле. Если все производят чипы, нет причин импортировать и экспортировать их. Это, однако, нимало не беспокоит теоретиков конкурентоспособности вроде Лестера Туроу. Центральная тема его книги "На равных" состоит в том, что, поскольку в промышленно развитых странах производятся одни и те же товары, скромная нишевая конкуренция сменилась прямой. Однако, если в промышленно развитых странах действительно производятся одни и те же товары, почему эти страны так много торгуют между собой?

Хотя сам факт существования внешней торговли означает, что наша упрощенная модель не может быть правой буквально, все равно остается вопрос: насколько велика торговля между развитыми странами и Третьим миром? Оказывается, она очень мала, невзирая на то внимание, которое ей уделено в докладе Делора. В 1990 году промышленно развитые страны потратили около 1.2% их совокупного ВВП на импорт из новых индустриализующихся стран. Модель, в которой развитые страны не имеют причин торговать со странами, в которых существует низкая заработная плата, очевидно, не может быть совершенно точной, но более чем в 98% случаев именно так и получается.

Другая проблема с этой моделью -- отсутствие капитала и международных инвестиций. Мы вернемся к этому вопросу, когда введем в модель капитал. Стоит заметить, однако, что в американской экономике свыше 70% национального дохода получает труд, на долю капитала остается менее 30%. Эта пропорция держится весьма стабильно в течение двух последних десятилетий. Очевидно, что труд -- далеко не единственный ресурс, необходимый для производства, однако, поскольку средняя реальная заработная плата изменяется практически в унисон с производительностью труда, можно допустить, что то, что хорошо для США, хорошо и для американского рабочего и наоборот.

Многим читателям может показаться странным допущение о том, что заработная плата автоматически возрастает с ростом производительности. Реалистично ли оно? Да. Экономическая история не знает ни одной страны, которая пережила бы длительный рост производительности труда без примерно равного повышения реальной заработной платы. В пятидесятые годы, когда производительность труда в Европе, как правило, составляла чуть меньше половины американской, на том же уровне была и заработная плата. Сегодня средняя заработная плата в долларовом исчислении примерно одинакова. По мере того, как в Японии в последние тридцать лет повышалась производительность труда, росла и заработная плата -- с 10% до 110% американского уровня. Значительно выросла заработная плата и в Южной Корее. Более того, многие корейские экономисты обеспокоены слишком быстрым ее ростом. Корейский труд, похоже, становится слишком дорогим для успешной конкуренции в низкотехнологичных товарах с новичками вроде Китая и Индонезии, а равно и для того уровня производительности и качества, который сейчас существует, скажем, в автомобильной промышленности.

Идея о том, что в странах, только что вышедших на мировую экономическую сцену, всегда будет существовать низкая заработная плата, даже по мере того, как производительность труда достигает уровня разитых стран, никак не подкрепляется фактами. (Некоторые авторы пытаются опровергнуть этот тезис, указывая на то, что в отдельных отраслях соотношение заработной платы не совпадает с соотношением производительности труда. Например, швеи в Бангладеш, производительность труда которых составляет почти половину американской, зарабатывают куда меньше, чем половину заработной платы американских швей. Но, как мы вскоре увидим из многотоварной модели, именно это и предсказывает стандартная экономическая теория.)

Наша модель с одним товаром и одним ресурсом может показаться несерьезной, но она вынуждает нас заметить две важные вещи. Во-первых, рост производительности труда в Третьем мире означает прирост мирового продукта, а прирост мирового продукта должен привести к росту чьего-то дохода. Так и получается: заработная плата в Третьем мире растет. Во-вторых, что бы мы в конце концов ни заключили относительно влияния производительности труда в Третьем мире на экономику Первого, влияние совершенно не обязательно будет негативным. Самая простая модель подсказывает, что влияния не будет вообще.

В реальном мире, понятное дело, страны специализируются в производстве ограниченного ряда товаров. Международная торговля -- это и причина, и результат такой специализации. Более конкретно, торговля между Первым и Третьим миром главным образом сводится к обмену сложных высокотехнологичных продуктов вроде самолетов и микропроцессоров на трудоемкие товары вроде одежды. В мире, где в разных странах производятся разные товары, прирост производительности труда в одной части мира может оказаться для остального мира как полезным, так и болезненным.

Тема эта далеко не новая. Между окончанием второй мировой войны и началом войны в Корее многие страны испытали трудности с платежным балансом, которые привели к ощущению глобального "дефицита долларов". В то время многие европейцы полагали, что причина их проблем -- невероятная конкурентоспособность американской экономики. Но действительно ли вредила американская экономика остальному миру? Более широко, может ли рост производительности труда в одной стране привести к росту или падению реальных доходов в других странах? Значительное число теоретических и эмпирических работ позволило придти к выводу, что влияние производительности труда за рубежом на благосостояние внутри страны может быть как положительным, так и отрицательным, в зависимости от предрасположенности роста производительности труда, т.е., в зависимости от того, в каких отраслях происходит этот рост (см. прим. 1).

Сэр Артур Льюис, Нобелевский лауреат 1979 года за работы в области экономического развития, предложил очень хорошую иллюстрацию влияния роста производительности труда в развивающихся странах на реальную заработную плату в развитых странах. В модели Льюиса мир разделен на два региона. Назовем их Север и Юг. В глобальной экономике производится три типа товаров: высокотехнологичные, среднетехнологичные и низкотехнологичные. Подобно нашей первой модели, однако, труд по-прежнему остается единственным производственным ресурсом. Труд на Севере более производителен, чем на Юге по всем трем типам товаров, однако преимущество огромно в высокотехнологичной продукции, умеренно в среднетехнологичной и мало в низкотехнологичной.

Каково будет распределение заработной платы и производства в таком мире? Вероятный результат -- высокотехнологичные товары будут производиться только на Севере, низкотехнологичные -- только на Юге, а среднетехнологичные -- в обоих регионах. Если мировой спрос на высокотехнологичные товары очень высок, Север, вероятно, будет производить только их; при высоком спросе на низкотехнологичные товары сможет специализироваться Юг. Однако есть очень широкий диапазон случаев, в которых оба региона будут производить среднетехнологичные товары.

Конкуренция приведет к тому, что соотношение заработной платы на Севере и Юге уравняется с соотношением производительности труда в секторе, где работники Севера и Юга конкурируют друг с другом непосредственно -- среднетехнологичном. В этом случае работники Севера не смогут конкурировать в низкотехнологичных товарах несмотря на их более высокую производительность, потому что их заработная плата слишком высока. С другой стороны, одной низкой заработной платы на Юге недостаточно, чтобы компенсировать низкую производительность труда в высокотехнологичном секторе.

Полезным может оказаться численный пример. Допустим, что труд на Севере в десять раз более производителен, чем на Юге, в высокотехнологичном секторе, в пять раз -- в среднетехнологичном, и в два раза -- в низкотехнологичном. Если в обоих регионах производятся среднетехнологичные товары, то заработная плата на Севере должна быть впятеро выше, чем на Юге. С учетом этого соотношения, издержки по заработной плате на Юге в низкотехнологичном секторе будет составлять всего две пятых от издержек по заработной плате на Севере, невзирая на более высокую производительность труда на Севере. В высокотехнологичном секторе, по контрасту, издержки по заработной плате будут вдвое выше, чем на Юге.

Обратите внимание, что в этом примере работники в низкотехнологичном секторе Юга зарабатывают впятеро меньше, чем на Севере, несмотря на то, что их производительность всего вдвое ниже. Многие люди, включая тех, кто считает себя специалистами по международной торговле, полагают, что такой разрыв показывает, что традиционные экономические модели неприменимы. На самом деле традиционный экономический анализ именно его и предсказывает: если бы в странах с невысокой заработной платой не было более низких цен на труд, они не могли бы экспортировать.

Теперь предположим, что на Юге растет производительность труда. Каков будет эффект? Это зависит от того, в каком секторе происходит рост производительности. Если производительность растет в низкотехнологичном секторе, где нет конкуренции с трудом Севера, нет никаких причин полагать, что соотношение заработной платы на Севере и Юге изменится. Работники Юга будут производить низкотехнологичные товары с меньшими издержками, и падение цен на эти товары поднимет реальную заработную плату на Севере. Однако, если производительность труда на Юге возрастет в конкурирующем с Севером среднетехнологичном секторе, вырастет и относительная заработная плата на Юге. Поскольку производительность в низкотехнологичном секторе не выросла, цены на низкотехнологичные товары вырастут, и реальная заработная плата на Севере уменьшится.

Что произойдет, если производительность труда на Юге растет одновременно и в низко-, и в среднетехнологичном секторе? Относительный уровень заработной платы вырастет, но его уравновесит рост производительности. Цены на низкотехнологичные товары по отношению к заработной плате на Севере не изменятся, так что реальная заработная плата работников на Севере также не изменится. Другими словами, повсеместное повышение производительности труда на Юге в нашей модели с многими товарами имеет тот же эффект на уровень жизни на Севере, что и рост производительности труда в модели с одним товаром: нулевой.

Таким образом, получается, что влияние роста в Третьем мире на Первый мир, пренебрежимо малое в самой простой модели, становится непредсказуемым, как только модель становится чуть более реалистичной. Однако стоит обратить внимание на две вещи.

Во-первых, механизм, благодаря которому экономический рост в Третьем мире может привести к относительному ухудшению положения в Первом мире, сильно отличается от того, что описан в письме Шваба или докладе Делора. Рост в Третьем мире может ухудшить положение в Первом не потому, что заработная плата в Третьем мире будет оставаться низкой, но потому, что она вырастет и подтолкнет вверх цены на товары, экспортируемые в развитые страны. Таким образом, угроза Соединенным Штатам от улучшения производства автомобилей в Южной Корее состоит не в потере доли рынка американскими компаниями, а в том, что более высокая заработная плата в Южной Корее приведет к тому, что американские потребители будут платить больше за пижамы и игрушки, которые они покупали в Южной Корее и раньше.

Во-вторых, этот потенциально вредный эффект должен проявляться в показателе, который очень легко измерить: условиях торговли, или соотношении экспортных и импортных цен. Например, если иностранная конкуренция вынуждает американские компании продавать свои товары на экспорт по ценам ниже внутренних или платить больше за импортируемое сырье, реальные доходы в Соединенных Штатах упадут. Поскольку экспорт и импорт составляют порядка 10% ВНП, ухудшение условий торговли на 10% уменьшает реальные доходы в США примерно на 1%. Ущерб развитым странам от экономического роста в Третьем мире может наступить только в результате ухудшения условий торговли. Но его пока нет. С 1982 по 1992 год, условия торговли развитых стран фактически улучшились на 12%, главным образом за счет падения реальных цен на нефть.

В общем и целом, модель с многими товарами модержит больше возможностей, чем простая модель с одним товаром, с которой мы начали, но ведет к тому же заключению: рост производительности труда в Третьем мире ведет к росту заработной платы в Третьем мире.

Давайте подойдем еще на шаг ближе к реальности и введем в модель еще один ресурс. Что изменится, если мы вообразим себе мир, в котором для производства необходимы и труд, и капитал? С глобальной точки зрения, между трудом и капиталом есть большая разница: степень международной мобильности. Хотя международная миграция была значительной до 1920 года, с тех пор все развитые страны установили высокие барьеры на пути иммиграции по экономическим причинам. Существует небольшой переток очень высококвалифицированных работников с Юга на Север -- пресловутая "утечка мозгов" -- и несколько более сильный поток нелегальной миграции. Однако большая часть труда не перемещается между странами.

По контрасту, международные инвестиции имеют ясно видимое и растущее влияние на мировую экономику. К конце семидесятых годов многие банки в развитых странах кредитовали страны Третьего мира. Этот поток прекратился в восьмидесятые годы, десятилетие долгового кризиса, но приток капитала на новые рынки возобновился после 1990 года.

Страх перед Третьим миром основан более на потоках капитала, нежели на торговле. Страх Шваба перед "массированным перемещением продуктивных активов" предположительно связан с инвестициями в странах Третьего мира. Известная оценка Института экономической политики (потеря 500 тысяч рабочих мест в случае заключения Североамериканского соглашения о свободной торговле) основывалась на абсолютно гипотетическом сценарии переноса американских инвестиций. Даже министр труда Роберт Рейх, выступая на конференции по вопросам занятости в Детройте в 1994 году, отнес экномические проблемы западных стран на счет мобильности капитала. По существу, он предполагает, что капитал Первого мира теперь создает рабочие места только в Третьем мире. Оправданы ли такие страхи?

Короткий ответ: в принципе -- да, на практике -- нет. С точки зрения стандартной теории из учебников, переток капитала с Севера на Юг может вызвать падение заработной платы на Севере. Фактические же потоки, имеющие место с 1990 года, слишком малы, чтобы иметь опустошающее влияние, которое воображают себе многие.

Чтобы понять, как именно международные потоки инвестиций могут создать проблемы для работников в развитых странах, необходимо осознать, что производительность труда отчасти зависит от количества капитала, с которым работает труд. Судя по эмпирическим данным, вклад труда в производство -- величина очень стабильная. Однако, если труд пользуется меньшим количеством капитала, производительность труда, а с ней и реальная заработная плата, будут снижаться.

Предположим теперь, что страны Третьего мира стали более привлекательными для инвесторов, чем страны Первого мира. Такое может произойти благодаря изменениям в политическом климате (такие инвестиции будут восприниматься как менее рискованные) или в результате распространения новых технологий (что увеличит потенциал производительности труда в Третьем мире при условии наличия адекватного капитала). Вредит ли это работникам в Первом мире? Естественно. Капитал, экспортируемый в Третий мир -- это капитал, не инвестированный дома, так что значительные инвестиции Севера на Юге будут означать падение производительности труда и заработной платы на Севере. Северные инвесторы предположительно могут добиться более высокой доходности инвестиций, но работникам от этого не легче.

Однако, прежде чем переходить к поспешным заключениям о том, что развитие Третьего мира совершается за счет Первого, стоит поинтересоваться не только тем, возможен ли ущерб в принципе, но и тем, насколько он велик на практике.

Какое количество капитала было экспортировано из промышленно развитых стран в развивающиеся? В восьмидесятые годы чистых инвестиций Север-Юг практически не существовало -- выплаты долгов и процентов по ним правительствами Юга превышали новые инвестиции. Практически все такие инвестиции произошли в девяностые годы. В 1993 году (до сего дня это пик инвестиций на новых рынках) приток капитала из промышленно развитых стран в новые индустриальные страны составил порядка 100 миллиардов долларов.

Цифра может показаться значительной, однако в сравнении с экономикой Первого мира она совсем не так велика. В прошлом году совокупный ВВП Северной Америки, Западной Европы и Японии превысил 18 триллионов долларов. Совокупные инвестиции составили чуть больше 3.5 триллионов, совокупный объем капитала -- около 60 триллионов. Рекордный отток капитала в 1993 году отвлек из Первого мира всего около 3% инвестиций и уменьшил объем капитала менее чем на 0.2%. Весь бум инвестиций на новых рынках с 1990 года уменьшил объем капитала промышленно развитого мира примерно на 0.5%.

Какое давление при этом испытали заработные платы в промышленно развитых странах? Сокращение объема капитала на 1% снижает производительность труда менее чем на один процент, поскольку капитал -- это не единственный ресурс, используемый в производстве; стандартные оценки обычно дают снижение порядка 0.3%. Грубый расчет подсказывает, что отток капитала в Третий мир с 1990 года (помните, что чистых потоков капитала в восьмидесятые годы практически не было) снизил реальную заработную плату в развитых странах примерно на 0.15% -- это далеко не то опустошение, которого опасаются Шваб, Делор или Институт экономической политики.

К тому же выводу можно придти и иным способом. Заработную плату в Первом мире снижает все, что отвлекает капитал от инвестиций в коммерческом секторе развитых стран. Однако инвестиции в Третьем мире приняли значительный размах только за несколько последних лет. В то же время огромное количество сбережений утекло в чисто отечественные отстойники: бюджетные дефициты правительств развитых стран. С 1980 года одно только федеральное правительство США выпустило свыше трех триллионов долларов долговых обязательств, что более чем в десять раз превышает все инвестиции на новых рынках. Экспорт капитала в Третий мир привлекает внимание своей экзотичностью, но его объемы незначительны по сравнению с отечественными бюджетными дефицитами.

Некоторые читатели могут возразить, что эти цифры нельзя сравнивать. Сбережения, поглощенные дефицитом федерального бюджета, просто исчезают; сбережения, инвестированные за рубежом, создают предприятия, которые производят продукцию, конкурирующую с нашей. На первый взгляд, инвестиции за рубежом опаснее, чем бюджетные дефициты. Ничего подобного: инвестиции в странах Третьего мира повышают производительность труда в этих странах, причем, как мы обнаружили в первых двух моделях, более высокая производительность труда в Третьем мире сама по себе вряд ли способна снизить уровень жизни в Первом мире.

Многие политики и идеологи полагают, что мы живем в мире невероятно мобильного капитала и эта мобильность изменяет все. Однако капитал далеко не так мобилен, и его движение, видимое до сего дня меняет очень немного, по крайней мере с точки зрения развитых стран.

Мы пришли к заключению, что рост в Третьем мире практически не имеет отрицательных последствий для Первого. Однако есть еще один вопрос, который мы еще не рассматривали: влияние роста в Третьем мире на распределение доходов между квалифицированным и неквалифицированным трудом в промышленно развитых странах.

Добавим еще одно осложнение в нашу последнюю модель. Предположим, что существуют два вида труда: квалифицированный и неквалифицированный. Допустим также, что соотношение числа неквалифицированных и квалифицированных работников на Севере ниже, чем на Юге. В результате можно ожидать, что Север будет экспортировать главным образом продукцию, в производстве которой квалифицированные работники заняты в большей степени, а Юг -- продукцию, для производства которой требуются в основном неквалифицированные работники.

Как такая торговля повлияет на Север? Когда две страны обменивают "квалификационно-емкий" товар на трудоемкий, они, по существу, меняют квалифицированный труд на неквалифицированный. Товары, которые Север поставляет на Юг, воплощают в себе больше квалифицированного труда, чем товары, которые Север получает в обмен. Эффект тот же самый, что от миграции квалифицированных работников на Юг. Аналогично, импорт трудоемкой продукции с Юга -- это, по существу, косвенная иммиграция неквалифицированных работников. Торговля с Югом увеличивает нужду в квалифицированном труде на Севере и поднимает уровень заработной платы, на который могут рассчитывать квалифицированные работники, но снижает потребность в неквалифицированном труде, снижая его оплату.

Растущая торговля с Третьим миром, таким образом, может, невзирая на незначительный эффект на общий уровень заработной платы в Первом мире, привести к усилению неравенства зарабтной платы, к повышению премии за квалификацию. Должна наблюдаться тенденция к "выравниванию цен факторов" -- снижение заработной платы неквалифицированных работников на Севере до уровня, близкого к существующему на Юге.

Такое заключение должно вызывать беспокойство, поскольку неравенство доходов быстро растет в Соединенных Штатах и, в меньшей степени, в других развитых странах. Экспорт из стран Третьего мира не привел к снижению средней заработной платы в Первом мире, однако не он ли вызвал резкое снижение реальной заработной платы неквалифицированных работников в США начиная с семидесятых годов и растущую безработицу в Европе?

На сегодня ответ на этот вопрос скорее отрицательный: выравнивание цен факторов вряд ли внесло значительный вклад в рост неравенства заработной платы в США, хотя такое заключение основанно в основном на косвенных данных и куда менее убедительно, чем заключения наших предыдущих моделей (см. прим. 2). По существу, торговля с Третьим миром очень невелика. Поскольку развитые страны импортируют из развивающихся стран порядка 1% ВВП, чистые потоки труда, воплощенного в этой торговле, достаточно малы по сравнению с численностью трудоспособного населения.

Более детальное исследование может привести к более значительным оценкам влияния торговли между Севером и Югом на распределение заработной платы; рост этой торговли может привести к усилению такого влияния. В настоящий момент, однако, доступные данные не поддерживают точку зрения на торговлю с Третьим миром как на значимую причину неравенства заработной платы.

Более того, хотя торговля между Севером и Югом может в какой-то мере объяснить рост неравенства заработной платы, она никак не связана с медленным ростом средней заработной платы. До 1973 года средняя заработная плата в Соединенных Штатах росла в среднем более чем на 2% в год; после 1973 года рост замедлился до 0.3%. Это замедление -- наша собственная болезнь; Третий мир не имеет с ней ничего общего.

Взгляд на конкуренцию со стороны Третьего мира как на значительную проблему для развитых стран очень сомнителен с теоретической точки зрения и недвусмысленно опровергается историческими данными. Почему это так важно? Не представляет ли это чисто академический интерес? Возможный ответ на такой вопрос -- те, кто толкует об опасностях конкуренции с Третьим миром, определенно полагают, что вопрос имеет значение. Европейская комиссия вряд ли включила в свой доклад комментарии насчет конкуренции со стороны стран с низкой заработной платой просто для того, чтобы сделать его более пространным. Если политики и интеллектуалы полагают, что акцентировать внимание на вредных последствиях конкуренции со стороны стран с низкой заработной платой важно, для экономистов и бизнесменов должно быть не менее важно объяснить им, что они неправы.

Идеи имеют вес. Если верить газетам, Соединенные Штаты и Франция согласились внести вопросы о международных стандартах заработной платы и условий труда в повестку дня следующего раунда переговоров ГСТТ. Американские чиновники, без сомнения, заявят, что их заботят интересы работников в странах Третьего мира. Развивающиеся страны, однако, предупреждают, что такие стандарты -- это просто попытка отсечь их от мировых рынков, не давая им воспользоваться их единственным конкурентным преимуществом: изобилием труда. Развивающиеся страны правы -- это протекционизм, притворяющийся гуманизмом.

Самую сильную озабоченность вызывает то, что такой замаскированный протекционизм может со временем смениться более открытым. В частности, Роберт Каттнер уже давно предлагает управлять мировой торговлей по образу и подобию Многоволоконного договора, который устанавливает доли на рынках текстиля и одежды. По существу, он предлагает картелизовать все мировые рынки. Предложение подобного рода на сегодня лежат за рамками серьезной политической дискуссии, однако, когда влиятельные люди начинают поддерживать абсолютно необоснованную идею о том, что Третий мир есть источник проблем Первого, они готовят почву для серьезного вмешательства в мировую торговлю.

Речь идет о вопросах, которые важны не только для экономистов. Если Запад начнет ставить барьеры на пути импорта, основываясь на ложном убеждении, что это поможет поддержать уровень жизни на Западе, он может уничтожить самый многообещающий аспект сегодняшней мировой экономики: начало широкомасштабного экономического развития, надежду на приличный уровень жизни для сотен миллионов людей. Экономический рост в Третьем мире -- это надежда, а не угроза. Настоящая опасность для мировой экономики -- это не успехи Третьего мира, а наш необоснованный страх перед ними.

1. Рекомендуемая литература по этой теме: J. R. Hicks, "An Inaugural Lecture," Oxford Economic Papers (New Series) June 1953; и H. G. Johnson, "Economic Expansion and International Trade," Manchester School of Economic and Social Studies, May 1955.
2. См. Lawrence F. Katz, "Understanding Recent Changes in the Wage Structure," NBER Reporter, Winter 1992-93; and Robert Lawrence and Matthew Slaughter, "International Trade and American Wages in the 1980s: Giant Sucking Sound or Small Hiccup?" Brookings Papers and Ecnomic Activity 2, 1993.