Недавняя перепалка Обамы и Путина по поводу американской исключительности дала новый толчок дебатам по вопросу доктрины Обамы. Не сползает ли президент в сторону изоляционизма? Или он горделиво понесет знамя американской исключительности?

Эти дебаты уже и мельче, чем они кажутся. Между двумя позициями много общего, о чем однозначно говорил Ганс Моргентау (Hans Morgenthau), основатель доминирующей на сегодня "реалистической" школы международных отношений, которой чужда сентиментальность.

Моргентау неизменно называл Америку уникальной страной среди всех держав прошлого и настоящего, говоря, что она имеет "трансцендентальное предназначение", которое должна "отстаивать и продвигать" во всем мире. Он называет это "установлением равенства в свободе".

Соперничающие между собой концепции исключительности и изоляционизма признают эту доктрину и различные ее положения, однако расходятся в плане ее практического применения.

Один из самых радикальных ее постулатов энергично отстаивал президент Обама, выступивший 10 сентября с обращением к нации. "Главное отличие Америки, то, что делает нас исключительными", заявил он, это наша готовность действовать "смиренно, но решительно", когда мы обнаруживаем где-то нарушения.

"Почти семь десятилетий Соединенные Штаты являются опорой глобальной безопасности", и эта роль "значит много больше, чем заключение международных соглашений; она означает приведение их в исполнение". 

Другая концепция, концепция изоляционизма, состоит в том, что мы больше не в состоянии выполнять благородную миссию пожарного, который бежит тушить пламя, зажженное другими. В ней всерьез рассматривается предостерегающее заявление, с которым 20 лет назад на страницах New York Times выступил обозреватель Томас Фридман (Thomas Friedman), сказавший, что "почти исключительное положение идеализма в нашей внешней политике" может привести к тому, что мы начнем пренебрегать своими собственными интересами, преданно пытаясь отстаивать интересы и потребности других.

И между этими крайностями бушует пожар дебатов на тему внешней политики.

Некоторые задвинутые на обочину обозреватели отвергают общие оценки, приводя в качестве  обоснования примеры из истории. В частности, они говорят, что Соединенные Штаты "почти семь десятилетий" лидировали в мире по агрессиям и подрывной деятельности, свергая избранные правительства, устанавливая жестокие и злобные диктатуры, поддерживая ужасные преступления, нарушая международные соглашения и оставляя за собой кровь, разрушения и несчастья.

У Моргентау есть ответ этим заблудшим созданиям. Будучи серьезным ученым, он признает, что Америка постоянно нарушает свое "трансцендентальное предназначение". Но выступать с такого рода возражением, говорит он, значит совершать "ошибку атеизма, который отрицает истинность веры на том же основании". "Трансцендентальное предназначение" Америки это реальность, а исторические факты это просто "неправильное обращение с реальностью".

Короче говоря, "американская исключительность" и "изоляционизм" в целом толкуются как тактические варианты светской религии. Власть этой религии чрезвычайно велика, она выходит за рамки обычной религиозной ортодоксии, поскольку ее фактически невозможно постичь. А поскольку альтернатива такой вере немыслима, она принимается на уровне рефлексов.

Другие излагают эту доктрину в еще более грубой форме. Одна из представительниц президента Рейгана в ООН Джин Киркпатрик (Jeane Kirkpatrick) изобрела новый метод отражения обвинений в адрес государства в совершении преступлений. Тот, кто не желает игнорировать эти преступления, не хочет относить их к разряду обычной "оплошности" и "невинной наивности", может быть обвинен в "нравственном раздвоении", поскольку он по сути утверждает, что США ничем не отличаются от нацистской Германии - или какой там еще приемлемый  демон придет на ум. Такая уловка нашла широкое применение, и используется для защиты власти от критических проверок.

К этой доктрине пытается приспособиться даже серьезный научный мир. Так, в последнем номере журнала Diplomatic History ученый Джеффри Энгель (Jeffrey A. Engel) размышляет о значении истории для творцов политики.

Энгель ссылается на Вьетнам, где, "в зависимости от политических убеждений" урок состоит либо в "необходимости избегать трясины интервенции [изоляционизм], либо в потребности предоставлять военному командованию полную свободу действий безо всякого политического давления" - что мы и сделали, выполнив свою миссию и принеся стабильность, равенство и свободу. И попутно разрушив три страны и оставив после себя миллионы трупов.

Счет смертей во Вьетнаме продолжает увеличиваться и сегодня из-за той химической войны, которую начал там президент Кеннеди. В то же время,  он усиливал американскую поддержку кровожадной диктатуре, доведя ее до уровня тотальной войны. Это был худший случай агрессии за семь пресловутых десятилетий, о которых говорит Обама.

Можно представить себе и другой пример "политических убеждений". Речь идет о том возмущении, которое испытывают американцы, когда Россия вторгается в Афганистан, или Саддам Хусейн нападает на Кувейт. Однако наша светская религия не позволяет нам смотреть на себя самих через те же очки.

Один из механизмов самозащиты состоит в том, чтобы громко стенать о последствиях бездействия. Так, обозреватель New York Times Дэвид Брукс (David Brooks), размышляя о сползании Сирии в пропасть террора "на манер Руанды", приходит к выводу, что здесь проблема глубже – это жестокость и насилие суннитов и шиитов, которая разрывает регион на части.

Такая жестокость и насилие свидетельствует о провале "американской стратегии ухода с сохранением небольшого присутствия" и об утрате того, что бывший сотрудник дипломатической службы Гэри Граппо (Gary Grappo) называет "урезонивающим влиянием американских войск".

Те, кто до сих пор находятся в плену иллюзий "неправильного обращения с реальностью", то есть, с фактами, могут вспомнить, что жестокость и насилие суннитов и шиитов стали результатом самого страшного преступления агрессии нового тысячелетия – американского вторжения в Ирак. А обремененные более богатым грузом воспоминаний могут вспомнить, что Нюрнбергский трибунал приговорил нацистских преступников к казни через повешение, так как, согласно приговору трибунала, агрессия является "величайшим международным преступлением, отличающимся от других военных преступлений лишь тем, что содержит в себе суммарное зло в его совокупности".

Эти жалобы и стенания стали темой знаменитого исследования Саманты Пауэр (Samantha Power), которую назначили недавно представителем США в ООН. В своей книге "A Problem from Hell: America in the Age of Genocide" (Проблема из преисподней. Америка в эпоху геноцида) Пауэр пишет о преступлениях других и о нашей несоразмерной реакции.

Одно предложение в своей книге она посвящает одному из немногих случаев за семь десятилетий, который можно по праву назвать геноцидом: вторжение Индонезии в Восточный Тимор в 1975 году. Как это ни трагично, информирует нас Пауэр, Соединенные Штаты тогда "отвернулись прочь".

Однако ее предшественник в ООН Дэниел Патрик Мойнихан (Daniel Patrick Moynihan), занимавший этот пост во время вторжения, смотрел на дело иначе. В своей книге "A Dangerous Place" (Опасное место) он с огромной гордостью говорит о том, как сделал Организацию Объединенных Наций "абсолютно неэффективной в плане тех мер, которые она принимала" для прекращения агрессии, потому что "Соединенным Штатам хотелось, чтобы дело обернулось так, как оно обернулось".

На самом деле, Вашингтон отнюдь не "отворачивался прочь"; он дал зеленый свет индонезийским агрессорам и без промедлений обеспечил их смертоносным оружием. Соединенные Штаты помешали Совету Безопасности ООН предпринять необходимые действия и продолжали оказывать твердую поддержку агрессору в его актах геноцида, включая зверства 1999 года. Это продолжалось до тех пор, пока президент Клинтон не сказал "хватит". Но ведь это можно было сделать в любой момент за те 25 лет.

Но все это просто "неправильное обращение с реальностью".

Этот список можно с легкостью продолжать, однако это бессмысленно. Брук прав, заявляя, что нам следует оторвать взгляд от этих ужасных событий, и поразмышлять о более глубинных процессах и о тех уроках, которые из них можно вынести.

И здесь для нас нет более актуальной и настоятельной задачи, чем освобождение от религиозных доктрин, которые предают забвению реальные исторические события и тем самым укрепляют фундамент для дальнейшего "неправильного обращения с реальностью".

Оригинал публикации: Noam Chomsky: The Obama Doctrine