* * *

Читать востоковедов — ни с чем не сравнимое удовольствие. Западное информационное поле, осеняющее нас смыслом денег, чудесным образом сменяется полем «смыслов», открывающих иные горизонты.

Впрочем, тема Китая — один из наших роковых «восточных вопросов», которые не решены не только потому, что у нас вопросы не решаются, а «отпускаются» в свободное плавание; не потому, что это кое-кому представляется «ясным, как Божий день»; и даже не потому, что до Китая далеко от наших «центров» элит с их «столичным» мышлением, маскирующимся под «европейское».

Просто перед нашими вождями — иная цивилизация, иной механизм, во многом, — если не во всем — демонстрирующий «противоположность». Вместо перестроечного-реформаторского мазохизма, почему-то названного у нас демократией — хладнокровие и чувство меры; вместо разрушения «до основанья, а затем» — сохранение тысячелетних традиций и вплетение их в механизм управления; вместо обезьянничанья и стремления «косить под Запад» — ровное ощущение себя центром земли, серединой и т. п. (что, в общем-то, не возбраняется ни одной нации, не отягощенной грудой невротических комплексов).

Китай — он всегда «Поднебесная», феодализм там, социализм или «одна страна — две системы».

Несмотря на нынешний «высокий уровень отношений» РФ с КНР вплоть до ШОСа и совместных антитеррористических учений, в отношениях царит «блестящая неопределенность».

Внешне все выглядит неплохо. Провели демаркацию границ и твердо сидим за столом в рамках неслабой региональной организации, потенции которой еще далеко не раскрыты. Прокладываем на Восток трубу. Вместе стараемся противостоять «мировому гегемонизму» Запада и его зубодробительному идейному циклу во имя нового мирового порядка.

Однако, как показывают вялотекущие постоянные и ситуативные (после ХVII съезда КПК) дискуссии, единства мнений по поводу будущего российско-китайских отношений как не было, так и нет.

В результате надежды на дружбу и взаимность (вечную или какую иную) ровно пополам разбавлены страхом.

Да, демаркация есть, но с точки зрения справедливости, занимающей немалое место в стратегии Китая, ситуация ясна в данный момент. Как будет выглядеть справедливость для Китая завтра или через 10 лет — никто не знает. Тянущаяся к восточному побережью труба двусмысленна, как вся российская политика. Потому что у нее два крана — один для Китая, другой — кого там Бог пошлет на Тихоокеанском побережьи. Такая газовая «Византия» поводом для тесной дружбы не выглядит.

Шанхайская организация сотрудничества — способ мирного, но основательного присутствия пекинской дипломатии на постсоветском пространстве, разрешения центрально-азиатских проблем не в одиночку Россией, как раньше, а с оглядкой на «большого восточного соседа», проявляющего вежливость. Отдающего дань недавним традициям. И не очень одобрительно поглядывающего на отвязанных гостей с Запада в регионе. И — все. Поползновения с целью организовать «стратегический союз», наращивая военную составляющую ШОСа — то есть наше привычное — и по большей части пустое — «махалово кулаками» — вежливо, но твердо отвергаются.

Коли было бы все нормально, не отдавали бы свои квадратные километры, трубу тянули бы прямо в Пекин, а организация сотрудничества называлась бы не шанхайской, а московской…

Не было бы постоянного муссирования «китаизации» Дальнего Востока, торговой китайской экспансии в Сибири и страшных прогнозов по поводу отторжения последней в пользу Поднебесной, на чьих картах-де, Приморье обозначено как «оккупированная» территория.

* * *

ХVII съезд КПК, прошедший в прошлом году, дал новый — и весьма мощный толчок апологетам всех возможных точек зрения на Китай (и у нас, и за рубежом): откройте любой солидный журнал — и получите ворох мнений и прогнозов. Имя отличную плеяду китаистов, чьи мнения весьма творчески дополняются размышлениями практиков-предпринимателей, имеющих дело с Поднебесной, трудно удивить читателя чем-либо оригинальным в этом смысле.

Любая тема диалектически соединяет противоположные мнения. Однако Китай оказывается — несмотря на «кристально-честное» следование марксизму и «социализму с китайской спецификой» — столь сложным объектом, а субъекты исследований так блестяще владеют материалом и аргументами, что

а) невольно испытываешь растерянность от обилия антагонистических точек зрения — и исчерпывающей их мотивации, и

б) в голове возникает «несколько Китаев» — абсолютно разных, с разными потенциями и устремлениями.

Единственное, что необходимо, видимо, «улучшить» (то есть изменить), так это подход к Китаю как к фактору далекого будущего, потому что Поднебесная давно уже проявляет себя «здесь и сейчас».

* * *

Не утомляя читателей избытком версий и помня о главном, достаточно отметить, что в имеющихся прогнозах — и это очень существенно и справедливо — содержатся попытки дополнить количественный принцип интерпретации роста китайской мощи принципом, так сказать, качественным — то есть дешифровкой того, что сами китайцы маскируют за неспешной, внешне неагрессивной натурфилософией высшей китайской элиты — с конфуцианским идеалом в социальной иерархии и даосски-безразличной, но строго детерминированной позицией по отношению к миру внешнему. Социализм (с «китайской спецификой») на фоне этих циклопических традиций выглядит неопасным успокоительным ритуалом, способом формирования (но не поведения!) управленческой элиты, соблюдающей этикет и отдающей должное усилиям отцов и дедов.

Так вот, опуская большой корпус аргументаций, дешифровка материалов ХVII съезда КПК, современной политики Китая, приводят сторонников формулы «Китая как угрозы» (на базе изощренной, как сами иероглифы, аналитики по косвенным признакам), к выводу, что «тигр изготовился к прыжку»; что за бесцветными партийными фразами о средне-зажиточном обществе — биение самого махрового национализма; что Пекин переносит акценты на внешнюю экспансию — и уже не в режиме «осады», а в обстановке «штурма».

За цветастыми ухищрениями китайской дипломатии, уклончивой в определениях — расшифрован главный враг — буржуазный либерализм, образ которого олицетворяют отнюдь не одни государства Запада.

Не лишним будет вспомнить, что сей идеал осенял и — что греха таить — осеняет годы постсоветского «строительства» в России и продолжает вдохновлять нашу элиту на путях экономического развития.

Одолеть буржуазный либерализм предполагается национальной спецификой — в рамках доктрины «три севера, четыре моря». Старые представления о том, что материковый Китай грезит только о Тайване и устремлен в АТР, где ему приходится конкурировать с Индией (флот которой растет, как на дрожжах) и США — дополняются отнюдь не успокоительными для России моментами.

«Три севера» — в интерпретации отечественных конспирологов — это США, НАТО и … Евразия (то есть Россия за Уралом). И «душить» их будут строго по-китайски — «в объятиях». В союзе — не с Россией или кем бы там ни было еще — а с … мировой финансовой олигархией, активно играющей с нынешним Пекином в новые игры. Россия выглядит в этих «новых играх» пока всего лишь как территория…

А «великой шахматной доске» Запада, почитающего себя неизмеримо выше и умнее других, противопоставлен естественный до тошноты механизм освоения окружающего мирового пространства с помощью «правильно понятных» рыночных законов самого Запада. При этом, китайский числитель будет всегда больше любого знаменателя; экспорт таких же, но более дешевых товаров в таком количестве, что…; наращивание внутреннего потребления, инвестирование колоссальных валютных резервов страны за рубеж для создания преимуществ (гос. финансирование!) растущим китайским ТНК. Зоны свободной торговли и торгово-экономического сотрудничества за рубежом; экспорт трудовых ресурсов; сильный валютный курс юаня, которого боится доллар…

* * *

…Сторонников точки зрения, которая не склонна драматизировать исходящие от Китая «угрозы» отнюдь не меньше. Мало того — их становится (по крайней мере, в России) все больше. Именно на ней начала строиться новая «восточная» политика Кремля, предполагающая если не «разворот» от Запада на 180?, то, по крайней мере, более сбалансированные отношения и с Западом, и с Востоком.

* * *

Тема — «Китай-союзник» — занимала российские политические головы давно. Однако существовал ряд обстоятельств, до последнего времени мешавших ее реализации. Не впадая в особые исторические «глубины», можно предположить, что «восточную» политику начала прошлого века надолго деформировал «облом» в русско-японской войне — затем революция и гражданская война на Дальнем Востоке, по результатам которых «недобрые чувства» и «подозрения» по отношению к «южному соседу» растянулись еще на пару десятилетий.

«Социалистическая подкладка» дружбы двух «революционных держав», появившаяся в середине века, долго не продержалась. Для прагматичных китайцев марксизм всегда был «средством», а не смыслом существования — и тактические идеологические недоразумения закончились (или лучше сказать, увенчались!) большой стрельбой на границе (события на о. Даманском и др.). С большим трудом — и весьма продолжительное время как бы «сквозь зубы» — отношения Москвы и Пекина перешли из конфронтационной стадии в стадию «холодного прагматизма».

Без всякого удовольствия, можно даже сказать, с серьезной опаской — смотрели из Китая на перестроечный «разгул демократии» в России и безумные попытки превратить «Тулу в Калифорнию». Для рационального мыслящего, опирающегося на скрупулезный анализ истории китайского руководства это, безусловно, выглядело помешательством; а стремление «прямо на заднем дворе», «без анестезии», «сделаться Западом» — укрепляло худшие опасения, с одной стороны; с другой — уверенность в верности избранной Пекином модели поведения.

Демократию, конечно, можно объявить где угодно, даже в зоопарке, но чем это закончится в конце концов, китайцам было ясно. Волки, конечно, будут сыты, а вот овец придется выращивать новых… Если есть способности…

Изрядная доля брезгливо-настороженного отношения к «российской политической элите» осталась, несмотря на позитивные изменения в отношениях, и сейчас. Во всяком случае, строить реальные военно-стратегические, союзные отношения с Россией китайцы не торопятся; а если и собираются, то не «очертя голову». Уж больно значительный фрагмент той самой «политической элиты» держит деньги, «запасные аэродромы» — и вообще — «смыслы жизни» на Западе; и — соответственно — управляется оттуда же. И пока китайцы не сочтут, что степень этого «управления» минимизировалась до неопасных для них величин — никакого «союза» не будет.

* * *

В России «демократической» — ясное дело — «китайская модель» реформ рассматривалась, но поначалу «либерально-снисходительно», потом «настороженно», потом — все серьезней.

Но «поезд реформ» давно ушел, «организующей силы» не было: сдулась, предала самое себя, была предана — уже неважно. «Реформы» были запущены весьма пестрой, и, по большей части — весьма подозрительной компанией, поработавшей, прежде всего, на себя, а не на страну. В доле с умиравшим от счастья Западом.

В результате на пороге третьего тысячелетия пришлось (вместо почившей компартии и «реформаторов») искать какой-нибудь достойный (то есть прочный и «почвенный») «заменитель», чтобы уложить его в «субъектные» основы процесса дальнейшего развития. Этим «субъектом», волею судеб (это отдельный разговор) стала в РФ «чекистская консорция», почувствовавшая достаточное умение, чтобы рулить сырьевой экономикой (и это — тоже отдельная история).

В результате сложилась ситуация, когда Пекин предположил, что сможет решить ряд своих проблем (подчеркиваем — не все; с большими оговорками) с тем «руководящим материалом», который имеется в России в наличии.

Взаимное тяготение усилилось, когда понемногу приходящая в себя после очередной революции Москва начала делать попытки «естественного» возвращения в «державное» русло, то есть, в данном случае, попыталась восстановить «по инерции» какие-то «советские» позиции вовне. Буря возмущения, поднявшаяся на Западе, была Китаю на руку, так как отвлекала часть внимания от него.

Москва же — упорно отказываясь даже от намеков на какую-то аналогию — начала суггестивно имитировать «китайскую модель»: субъектом трансформации должно выступать «ядро политической системы», а не фиг знает кто с улицы, с Запада, из «теневой экономики» и т. п., как это было раньше.

Да только беда в том, что «ядро» это здорово покаталось по общей собственности в многочисленных переделах, и, завоевав функциональный статус, не очень сильно продвинулось в моральном направлении. Общественная иерархия осталась «ельцинской», то есть прежней, «не-гражданской».

И все же — приобретение процессом развития иной субъектности удержало — по крайней мере, на какое-то время — страну от новой катастрофы.

… А Китай стал рассматриваться как «естественный союзник».

* * *

Понимая «подспудные» ассоциации политики, сторонники позиции «Китай-союзник» приводят логичные доводы.

Зачем Китаю наша Сибирь, Дальний Восток и т. п.?

Во-первых, были времена, когда он мог взять у нас ряд территорий — и не взял; во-вторых, на Севере Китая до фига пустующей земли — и оттуда китайцы также уезжают, как «россияне» из Сибири; в третьих, экономическая экспансия китайцев в России носит «вахтовый» характер, а не «колонизационный» (то есть приехали, заработали, уехали). Общий вывод: у китайцев полно своей территории, то есть нет проблем перенаселения; в отличии от наших «северов», где жить трудно (то есть, почти невозможно) по определению, 40% территории Китая — это лучшие по климату и продуктивности угодья. Китайцы же по природе — не воины, а предприниматели — нет у них цели завоевания России, как, например, у того же Запада… Отсюда: миф о «китайской угрозе» для России — это плод западной (прежде всего, американской) пропаганды, «творчески» усвоенный фрагментом российской региональной управленческой элиты для внутреннего использования.

* * *

Что ж — и здесь все логично. Особенно, если взглянуть на вещи шире и решить, наконец, вопрос, что угрожает миру — рост Китая, или «облом» этого роста, который, если судить по некоторой серьезной западной аналитике, тоже возможен?

А на Западе боятся и того, и другого. С одной стороны, «Боливар», то есть мировое сообщество, может не выдержать второго, сопоставимого с США гиганта, ставшего «подобным» нынешнему «гегемону» — потребительской, живущей в кредит цивилизации, вздумай она еще и добиваться военного превосходства. Беспрецедентный рост китайского военного бюджета (хотя и отстающего от иных отраслей) — предмет предельной озабоченности Запада не в меньшей степени, чем экспортная экспансия Пекина.

При всей устойчивости политической системы, нынешний Китай — экономически несбалансированное государство, где одни регионы живут как «европа» (та же шанхайская экономическая зона), другие — хуже некуда. Сто городов-миллионников аккумулируют в трущобах убежавшую из нищих провинций «голытьбу», пополняющую люмпенов, криминал и т. п.

На Западе считают, что в ряде сфер в Китае достигнут невосполнимый уровень экономической деградации: 90% водных ресурсов загрязнены; пересыхают в связи со сведением лесов и неумеренного использования земель. Население стареет, не имя (в большинстве своем) медицинского и пенсионного обеспечения.

Разрыв между городом и деревней в условиях беспрецедентного роста отдельных отраслей и развития отдельных регионов становится вопиющим. С другой стороны — вовлеченность Китая в мировую экономику делает его предельно, катастрофически уязвимым перед лицом возможных глобальных кризисов. (Один из которых, вроде бы, на подходе).

Ресурсная база Китая ограничена, хотя российские эксперты более оптимистично рассматривают положение Поднебесной с этой точки зрения: Китай добывает вполовину меньше РФ нефти и газа, но много вкладывает в разведку.

* * *

Итак, пестрота картины очевидна, угрозы и потенции сплетены в один клубок, будущее просчитывается с большим трудом.

Рассмотрев два основных подхода к роли Поднебесной в жизни России («Китай — угроза России»; «китайская угроза — миф») — рано или поздно начинаешь понимать — чего-то здесь не хватает…

* * *

Безусловно, когда анализируешь информационную мифологию, сиречь, пропаганду — и когда пытаешься смотреть на проблему «изнутри», или с иной позиции — результаты расчетов существенно отличаются друг от друга.

Поэтому более всего важна «точка сборки» проблемы.

Является ли Россия проблемой для Китая? Да, как любой «сосед» с ядерным оружием, если его стабильность вызывает сомнения. А идеологические установки прямо противоположны вашим. (В свое время в СССР страшно удивлялись, почему никто не верит предложению «мирно сосуществовать»? Просто забывали лишний раз взглянуть на свое знамя, сиречь, в базовую программу, где черным по белому было написано, как мы закопаем в землю мир капитализма. Последний читать умел и имел все основания беспокоиться).

В советский период, несмотря на общую приверженность марксизму, практическая реализация революционного учения шла разными тропами — и нет яростнее врага, чем бывший союзник… Годы российской перестройки со стороны представлялись кошмаром — китайцы не ослепли, не оглохли и имели полную картину «сдачи-продажи» Западу не только имеющих в их глазах ценность идеологических основ, но и порядка, военных баз, стратегических позиций, оборонительных доктрин, договоров, ядерного равновесия — и вообще дело чуть-чуть не дошло до сдачи территории. При всех разногласиях с советским руководством, Россия была надежным военным тылом Поднебесной в оппозиции к Западу — и вдруг это рухнуло.

И до последнего времени было очень трудно, — или, лучше сказать — практически невозможно представить себе, куда поведет огромную, трещащую по швам страну загадочно мыслящее и не всегда адекватное — российское руководство, мечущееся между «либеральными реформами» и «кузькиной матерью».

Относительная определенность наступила по двум причинам: когда Китай понял, что занял место СССР в качестве «главного врага»; и когда «кузькиной матери» в РФ стало на глаз больше «реформ». Когда китайцы усекли, что при всех «отнекиваниях» Россия со скрипом свернула на хорошо знакомые Востоку рельсы «административного капитализма» с русской спецификой (который мало кого из конкурентов может напугать — разве что постсоветских соседей). Роль «руководящего и управляющего» политического ядра взяла на себя силовая консорция, выбившая с большинства ключевых позиций «авторитетов — 90-х»: даже партию «предъявили» — немного похожую на настоящую полной готовностью следовать любым, приносящим прибыль, курсом.

Поняв, что большего в данной ситуации не дождешься, китайцы реализовали несколько актуальных для себя проблем: демаркацию границ (что они сделали с большинством соседей); фрагментарное решение сырьевых проблем (при том, что более неуступчивых в вопросах цены за энергоносители партнеров русские, видимо, еще не видели); немного «пугнули» Запад явной «анти-тайваньской» подкладкой первых совместных с Россией «антитеррористических учений» — и крупным намеком (вторые учения прошли у нас) на то, что в Центральной Азии Западу не дадут особенно разгуляться. Это о ШОСе.

Что касается главной позиции — экономики — то вовлеченность Китая в экономическую инфраструктуру центрально-азиатской части постсоветского пространства беспрецедентна. В Киргизии — это, практически, ключевые позиции; в Казахстане, китайский фактор в ближайшее время может сравняться с западным. Туркменистан связан договором о стратегических поставках газа.

Кроме того, Пекином выстроены прочные горизонтальные геополитические (и экономические) связи с Ираном, значительно улучшены отношения с Пакистаном, давно играющим роль форпоста Запада в ЦА.

Потеплели отношения Поднебесной и с Индией, хотя и не в той степени, которая позволяет говорить об отсутствии проблем.

Период самой очевидной «турбулентности» на рубеже II-III тысячелетия Пекин посвятил смене поколений своих руководителей: первые кресла занимают все большие прагматики, чья главная задача — работать на неторопливую, но гигантскую машину управления той частью мироздания, которая попадает в зону китайских национальных интересов.

В этой ситуации, безусловно, более важным видится вопрос, является ли Запад угрозой для Китая? И честный ответ на него таков: безусловно, является. Китай, как авангард Востока с Большой Буквы, неуклонно эволюционирует от уже приобретенного статуса альтернативного и самостоятельного «центра силы» — к роли державы, претендующей на «вторую половину мира», имеющей отдельные — и во многом противоположные западным интересы и — главное — абсолютно неудовлетворенную современным геополитическим раскладом. (Не говоря о военном окружении).

В Китае понимают, кто в мире заинтересован когда-нибудь положить предел его естественному росту. И кто в состоянии это сделать. И это — отнюдь не Россия. На этом фоне конфликт с нею — даже «отложенный», потенциальный, виртуальный — любой — слишком большая и, наверное, непосильная роскошь.

Поэтому сценарии типа «столкнуть Китай с Россией» — это уж совсем для «двоечников». Хотя кто-то, может быть, об этом и мечтает. Как мечтает о нашей Сибири и боится, что она «отойдет» к Китаю.

Отсюда и «геополитический фантом» о неизбежности стремления России «под крыло» к Западу при любом отношении к ней последнего — ввиду китайской угрозы.

Сторонников жесткой альтернативы — либо Запад, либо Китай, иначе — пиндык — тоже очень много. И у них свои аргументы. Призрак идеологической самостоятельности Москвы так и останется фантомом, пока будет опираться исключительно на пропаганду.

* * *

По сути, главными, все равно остаются два основных сценария развития событий.

Первый указывает на тот неизбежный факт, что Китай, с позволения сказать, метафизически, сакрально представляется собой некий гигантский механизм, подчиняющийся из века в век определенным правилам, машину, двигающуюся в заданном направлении, которая в силу объективных обстоятельств столкнется с Россией независимо ни от чего.

Второй полагает это мифом и его мотивируют такие же объективные факторы, делающие внутреннюю китайскую ситуацию весьма драматичной.

Поэтому, наверное, самым правильным было бы сказать, что «ключ» к китайскому вопросу находится для России в самой России.

Если деградация ее восточной «половины» будет идти теми же темпами; если российским обществом и руководством (которое доселе не разблокировало многие неразрешенные вопросы) не будет найдена иная формула социальной справедливости, чем та, что есть; если Россия не обретет равновесия в отношениях с Западом и метаниях между Западом и Востоком; не объединит хотя бы часть своих исторических союзников в режиме реинтеграции; не остановит самоуничтожения с помощью убогой потребительской идеологии, найденной на западной свалке малограмотными «революционерами» 90-х годов — то угрозу для нее в ближайшем будущем будет представлять не только Китай, но Таджикистан, Грузия, Молдавия и Украина. И вообще — все, кому не лень…

Вот «третья часть» уравнения, решив которую, можно решить всю проблему. И — несмотря на победные заверения нашей правящей команды — почему-то нет особой уверенности, что перечисленные вопросы будут решены в действительности, а не заменены «политическими технологиями», как это бывало неоднократно.