В последнее время одним из заметных политико-психологических явлений европейской части постсоциалистического мира становится популизм. Само по себе это явление не новое — популизм был одним из решающих факторов, приведших к распаду Чехословакии и Югославии и образованию национальных независимых государств. Он же во многом стал причиной выбора новой по сравнению со временами Варшавского договора и СЭВ ориентации — евро-атлантической, что подразумевает смену не только внешнеполитических ориентиров.
Популистские политики Восточной Европы после вполне демократических выборов либо оказались у власти, либо получили значительную поддержку населения. Это касается как стран, весьма успешно преодолевших переходный период, вступивших в ЕС и НАТО — Польши («Партия права и справедливости» братьев Леха и Ярослава Качиньских, «Самооборона» Анджея Лепера, «Лига польских семей») и Словакии (СМЕР Роберта Фица, партия Владимира Мечияра и «Словацкая национальная партия»). Так и в стран, отстающих или задержавшихся на полупути — Сербии («Сербская радикальная партия»), Македонии (ВМРО-ДПМНЕ Николы Груевски), Украины («Блок Юлии Тимошенко»). Да и в Белоруссии у власти долгое время популистские настроения успешно используются Александром Лукашенко. Несмотря на то, что все эти государства — по преимуществу славянские, речь не о некой «особости славянского мира», а о стадиально-типологическом сходстве. Тем более что в каждой из перечисленных стран имеются собственные причины для успеха популистских политиков, и участие их во власти ведет к разным результатам.
В период «бархатных революций» и распада многонациональных государств, а также на первом этапе «переходного периода» этнопопулизм соединялся с рыночными и антисоциалистическими лозунгами (что не одно и тоже), иногда даже правоконсервативными в социальном отношении. Ныне этнопопулизм часто сочетается с левоконсерватиными лозунгами, с идей о ведущей роли государства в распределении и достижении «социальной справедливости». Иными словами, возникает ситуация, когда принадлежность к конкретному этносу выступает в массовом сознании как гарантия политических, имущественных и прочих прав. Это естественным путем ведет к росту напряженности в межэтнических отношениях в каждом конкретном государстве по линии титульный этнос — меньшинства. И поскольку народы Средней Европы проживают смешанно и черсполосно в разных государствах, это может привести к возникновению этнотерриториальных проблем, несмотря даже на то, что регион в целом уже встроен в евро-атлантическую систему безопасности с необходимым признанием всеми ее участниками существующих границ.
Рассмотрим несколько конкретных примеров новых проявлений популизма. Начнем со Словакии — государства и общества, которое, по-видимому, сейчас переживает популизм «второй волны». В своем нынешнем виде он стал парадоксальной реакцией на победу. Бывшая неполноправная нация бывшей ЧСФСР добилась «мирного развода», создала собственное государство, которое вступило в ЕС и НАТО, экономическую политику которого в последние годы называли «чудом». Однако период трансформации прошел явно небезболезненно, и нынешний рост популистских настроений, отражением которого стал успех соответствующих партий, можно оценить как «отложенную боль» реформ, своеобразный посттравматический синдром общества, пережившего крах коммунизма. Кроме того, в известном смысле можно провести психологическую параллель с межвоенным периодом, когда, по словам одного из хорватских политиков того времени Владко Мачека, трагедия состояла в том, что нации, испытывавшие на себе гнет, обретя свободу, не нашли себе другого занятия, кроме как угнетать другие народы. Рост популизма и прежде всего этнопопулизма в Словакии стал реакцией на открытость в рамках ЕС и вовлеченность страны в общемировые процессы — со всем этим еще надо освоиться. Кроме того, популистские силы нашли поддержку все же только у части населения, и неизвестно, насколько прочной окажется правительственная коалиция с их участием. Равно как неизвестно и то, насколько, придя во власть, национал-популисты останутся верны своим оппозиционным лозунгам периода избирательной кампании и какими в конечном итоге окажутся результаты их деятельности.
В Сербии, где согласно опросам общественного мнения, популярность «Сербской радикальной партии» достигает чуть ли не 40%, ситуация принципиально иная. Нынешняя готовность части общества отдать голоса этнопопулистам, дополняющим свою националистическую программу этнотерритораильных притязаний правоконсервативной социальной риторикой, есть реакция на целую цепь поражений бывшего «государствообразующего» этноса бывшей Югославии. Здесь тоже создается парадоксальная картина, но иного рода. Именно этнопопулизм привел к краху общее югославское государство, он же привел к внутри- и внешнеполитическим поражениям и независимую Сербию. Тем не менее, последствия популистской политики, начатой Слободаном Милошевичем, здесь многие склонны преодолеть видоизмененным, «прагматическим» и «мирным» популизмом. Одна из причин этого — неспособность осуществить необходимые преобразования, продемонстрированная коалицией реформаторских сил, пришедших к власти в 2000 г., и их бесконечные реверансы в сторону радикалов и социалистов. В итоге для националистов реформистские партии «своими» не стали, а «своего» избирателя они потеряли. Рост популярности радикалов — это и реакция разочарования в странах Западной Европы и США. Сербия не забыла бомбардировки 1999 г., считает позицию Запада по Косово «антисербской», а также обижена на то, что Европа не хочет принимать Сербию, такой, какая она есть, без ключевых реформ, по-прежнему отождествляя эту страну с политикой Милошевича. Кроме того, еще живы надежды на то, что мирным путем можно добиться того, что Милошевич не смог получить путем войны. Каким окажется результат предстоящих парламентских выборов (Сербия — парламентская республика) сейчас предугадать невозможно. Но в случае, если радикалы будут формировать новое сербское правительство или хотя бы войдут в него, постюгославское пространство ждут трудные времена.
Что же касается Украины, то популизм Юлии Тимошенко носит не этнический, а в большей степени социальный характер (одна из его основ, как и в других странах — борьба с коррупцией). Безусловно, Тимошенко выступает в роли защитницы интересов (в ее понимании) украинского государства, независимости и целостности Украины. Такой популизм не может не затрагивать отношений Украины и России как двух соседних государств. Однако, по крайней мере, в данный момент, украинский популистский мейнстрим в гораздо меньшей степени, чем в Средней Европе и на Балканах, затрагивает сферу межэтнических отношений русских и украинцев. Главная проблема Украины в отношениях с Россией — сохранение целостности, политического положения и обеспечение экономических интересов. Впрочем, украинский популизм не ограничивается исключительно «Блоком Юлии Тимошенко» — в известной степени с БЮТ может быть сопоставима Партия регионов. Просто на данный момент популизм в Украине выступает основной формой политического поведения и пропаганды любых взглядов, что обусловлено неструктурированностью украинского общества и слабым осознанием на массовом уровне своих интересов каждой социальной группой.
Естественно, в рамках одной статьи невозможно в полной мере охарактеризовать ситуацию в каждой из постсоциалических стран, равно как всесторонне исследовать само явление популизма. В данном случае речь идет только о разнородных причинах возникновения одного и того же явления в странах и обществах, находящихся на разных этапах одного и того же процесса. Кроме того, проблема роста постсоциалистического популизма имеет для восточноевропейских стран не только внутриполитический, но и международный аспект. В случае реального осуществления провозглашаемых лозунгов, популизм может стать серьезным вызовом для Европы. Причем не только для Центральной и Восточной. Остается надеяться, что популистские деятели, получив президентские посты или министерские портфели, начнут проводить ответственную прагматическую политику, не следуя известной формуле «до основания, а затем».
Автор — ведущий научный сотрудник Института экономики РАН. | 
