Современный мир состоит, наряду с государствами, из крупнейших корпораций, значение которых социальная мысль недопонимает, поскольку их изучение по сути под запретом. Из их недр лишь изредка просачиваются разоблачения. Крупные и богатые работодатели, они чаще порождают преклонение, чем критику. Между тем транснациональные корпорации в том виде, в каком они сформировались за последние несколько десятилетий, способны все более заменять собой государство, демократическую политику и общественную жизнь, поэтому критический взгляд на них необходим. Тем более что одно из средств, к которым они прибегают для своего успешного функционирования - страх.
Об этом стоит задуматься хотя бы 1-го мая
Самое заметное отличие современного капитализма от его более ранних модификаций, включая совсем недавние — времен холодной войны, — безраздельное господство крупных корпораций. Полистав труды К .Маркса, Г. Рормозера, Д. Харви, Л. Болтански, К. Робина, И. Валлерстайна, К. Калхуна, Ч. Линблома, мы рискнем высказать гипотезу о том, что корпоративная организация производства, корпоративный дух и корпорация как таковая — феномены, наиболее "соразмерные" глобальному обществу, ставшему, по мнению Д. Харви, "классовым реваншем богатых". Если наша гипотеза верна, то все дефекты современного капитализма — плоды корпоративной организации экономической жизни в ХХI.
У корпораций — приличный возраст. О первых мы узнаем еще в 13 в. Например, торговый дом венецианских купцов из рода Поло (Марко Поло — самый известный представитель) предполагал вариант семейной корпоративной организации. Однако, как верно заметил М. Вебер, капиталистическая корпорация — нечто принципиально иное, и в чистом виде она складывается в начале ХХ в. В настоящее время более половины (по другим данным — 90%) действующих субъектов — корпорации. И они просто "просятся" на стол к аналитику.
Однако под давлением США введен запрет на исследование корпораций международным научным сообществом и одновременно действует жесткая информационная блокада о происходящем внутри них. Об этом мы узнаем например у Л. Болтански и Э. Кьяпелло в "Новом дух капитализме", где они пишут: "Любопытно, что при всем росте влиятельности мультинациональных компаний, который приходится считать главнейшим экономическим феноменом последнего времени, они почти не привлекают к себе внимания исследователей. В 1993 г., по требованию правительства США, был ликвидирован Центр ООН по изучению транснациональных предприятий. Часть специалистов была переведена в Женеву (ЮНКТАД), где продолжалась реализация весьма усеченной исследовательской программы".
Корпорация закрыта для дискуссий и внешнего мира. Но мы кое-что знаем о том, что там происходит благодаря, например, замечательной работе американского политолога К. Робина "Страх" и включенному наблюдению журналиста, сделавшего достоянием гласности организацию производства в китайском филиале "Apple".
Корпорация как модель организации производства
Корпорация — пирамидальная иерархическая структура с непрозрачной системой управления и отсутствием механизмов защиты интересов наемных работников: никаких профсоюзов, никаких прав, никакой демократии; жесткая регламентация пребывания на рабочем месте; определенность функциональных обязанностей и квалификационных требований – компетенций. Корпоративный капитализм "в целях экономии" трансформирует работника в носителя навыков, операций — товар и инструмент. "Применение в отношении работников тех процедур нормализации, которые восходят к приемам нормализации продуктов, что предполагает использование "компетенций" в менеджерских механизмах, также ведет к тому, что превращение людей в товар принимает абсолютно официальные формы... логика компетенций ведет к тому, что людям напрямую придается "экономическая стоимость" (Л. Болтански, Э. Кьяпелло).
Одновременно корпорация — еще и особая вселенная с ресурсами, сравнимыми с бюджетами некоторых стран, своими СМИ, юридическими и консалтинговыми службами, образовательными учреждениями и т. д. Это существенно изменяет структуру общественной жизни, накладывая ограничения на социальные институты и демократические процедуры в целом. Пространство демократии сужается. Корпоративная организация очень "эффективна" с точки зрения работодателя: издержки производства сбрасываются на территорию, которой "посчастливилось" стать объектом интереса руководства корпораций, а издержки рыночной экономики с ее обязательной эксплуатацией – в обмен на накопление – сбрасываются на самого работника, а не на предпринимателя, владельца, акционера, поскольку конституционные и прочие нормы, регулирующие трудовые права, передаются на усмотрение администрации и менеджмента. Института защиты прав работника здесь просто нет. И все это называется изящным словом "гибкость" рынка труда.
Принципы функционирования корпорации
Однако корпорация – прекрасный инструмент по интенсификации труда, несет куда более серьезные угрозы: она вдребезги разбивает "классовую" солидарность наемных работников — в которой еще 50 лет назад заключалась их главная сила, выступая действенным инструментом преодоления классовой солидарности работодателей. Корпоративная организация позволяет экономить на политическом противодействии, как и на заработной плате, вводя всякие дифференцированные формы оплаты труда и премиальных, всевозможные "эффективные контракты", "дорожные карты" и т. п., а также многочисленные варианты штрафов, присовокупив внеэкономические формы давления на работника, например, поощрение их шпионажа друг за другом. Этакая циничная хитрость буржуазного разума: абсолютный контроль за поведением и управление осуществляются самими же работниками по принципу, открытому австрийским психиатром Виктором Франклом в концлагере: большинство не бунтует и не сопротивляется меньшинству, потому что "самоуправляется".
Менеджеры среднего звена – выходцы из рядов большинства, преданно обслуживают интересы администрации и иллюзорно отрываются от своей социальной группы. Поощряется игра на амбициях и чувствах более честолюбивых и жаждущих карьерного роста представителей большинства. Как результат – невозможность работниками осознать свой общий "классовый" интерес, а корпорация трансформируется в институт по производству и воспроизводству неравенства. И, если попытаться понять, чем именно занимается та или иная компания, вне зависимости от декларируемых "производственных" функций, то можно назвать социальные и политические задачи, которые она безусловно решает: "повсюду одно и то же: средства производства на фабрике, в государственном управлении, в армии, и университете при помощи ступенчатого бюрократического аппарата концентрируются в руках тех, кто в этом аппарате господствует" (М.Вебер). То есть корпорация отстаивает интересы акционеров, администрации, менеджмента, бюрократического аппарата; служит управлению ради управления, отстаивает интересы и преференции управляющих, воспроизводит социальную иерархию — уже существующее распределение власти и господства внутри корпорации, а, значит, внутри общества посредством трудовой активности угнетенных и эксплуатируемых: причудливым образом последние сами воспроизводят условия собственного угнетения.
Реформы социальной сферы как превращение социальных институтов в корпорации
Корпорация – не только социологическая, но и психологическая категория. Если верить И. Валлерстайну, во время революция 1968 г. у европейских элит, главным образом "социал-демократических", не хватило духа использовать насилие против бунтующей молодежи, однако сам факт массового революционного движения заставил задуматься элиты о природе и условиях, делающих возможными серьезные бунты. Правящие партии задались вопросом: "Как сделать невозможными протест и революцию в принципе?" Не вызывает сомнения, что организаторы и участники революций — это представители "свободных профессий": студенты, интеллектуалы, преподаватели, работники СМИ, то есть та часть современного общества, у которой есть свободное время и критическое мышление — прямой итог соответствующего образования. Ответ на вопрос — "как сделать невозможным революционера?" — очевиден: свернуть социальное государство. Или заставить функционировать институты социального государства: образование, науку, культуру по принципу корпораций, что по сути одно и то же. А для этого необходимо уничтожить социальное время в структуре рабочего, свободного и социального.
Социальное время — важнейший ресурс саморазвития, коммуникации, приобщения к культуре. И подтверждения солидарности. Его отсутствие трансформирует свободного человека, по меткому выражению К. Маркса, в частичного человека. Книги, музеи, театры, просто вольные беседы с единомышленниками становятся невозможны. На них нет ни сил, ни времени. Так, например, образовательное пространство РФ в настоящее время функционирует по принципу: "чтобы работа не прекращалась никогда". При этом работа бессмысленная, мало чем отличная от мытья полов зубной щеткой в известных местах: бесконечные отчеты и прочая, растущая в геометрической прогрессии, бюрократическая макулатура, "эффективно" отнимает физические и интеллектуальные силы, а с ним и досуг и социальное время. (Да, нам точно будет не до революции в субботу: ведь к понедельнику надо "разработать" очередной УМК, АПИМ, ФОС и т. д. и привести их в соответствие с компетенциями. А в следующем месяце все полностью переделать). Если отвлечься от риторики "качества образования", которая никого уже не обманывает, – об образовании речи нет, а только о перераспределении финансовых потоков в соответствующих учреждениях. И самое главное – они превращаются в корпорации все с той же "флексибильностью", но уже не простых рабочих, а учителей, преподавателей, ученых, т.е. "представителей культурно-политически важных кругов" (М. Вебер).
Реформы социальной сферы в аналогичном направлении в разных частях света идут с начала 70-х гг. ХХ в. Этот процесс захватил вначале англосаксонские страны, потом европейские. У нас они начались в 90-е гг., когда мы решились влиться в ряды "цивилизованных стран", выбрав для этого самый скверный способ: отказаться от всех национальных преимуществ, например, обменяв блестящую советскую науку на сомнительное право российских "элит" стать частью глобальных. Хотя сама эта задача принципиально не выполнима. Как заметил П. Бурдье, не важно, как располагается пирамида глобального неравенства и власти — по вертикали или по горизонтали, "стоит" или "лежит". Из чего следует, что элиты периферии – всегда не более чем периферийные элиты.
Современный мир напоминает геометрию пирамид в пирамиде. Пирамида — графический образ глобального неравенства. Вся планета поделена на пирамиды, внутри каждой страны — аналогичные процессы. Ресурсы перераспределяются в пользу вершины глобальной пирамиды. Разными способами. То есть, скажем, секвестр бюджета, какими бы благими целями ни обосновывался, просто приводит к выводу средств из стран глобальной периферии и полупериферии — к ядру и центру, поскольку так организована современная мировая финансовая олигархия. Как замечает И. Валлерстайн, налогов не собирается меньше, госбюджеты растут, но они изымаются у общества под разными предлогами, передаются финансовым и банковским структурам конкретной страны, а затем перенаправляются в глобальные финансовые институты. Тем самым национальные государства ослабляются, а население остается без институтов социального воспроизводства.
Неолиберализм как идеология корпораций настаивает на уничтожении государства, ссылаясь на его неэффективность и даже враждебность индивидуальному. И в этом есть здравое зерно. Однако вместо государства с забюрократизированными структурами и прочими дефектами, нам предлагается множество таких же забюрократизированных структур, обладающих нередко транснациональной юрисдикцией, мощных, да еще и безо всяких вариантов ответственности перед обществом. Перефразируя тезис одного представителя ЦРУ: вместо одного малоподвижного дракона, которого можно держать под контролем, нам предлагают тысячи расползающихся ядовитых змей, которых контролировать невозможно.
Психологические эффекты корпоративной организации
Корпорация как механизм беспрепятственного производства неравенства и несправедливости настолько эффективна, что возникает подозрение, не опирается ли ее структура на апробированную психологическую концепцию, знание базовых инструментов управления сознанием и поведением индивидов и масс, элит и населения. На наш взгляд, это использование американского бихевиоризма, как метода описания поведения человека (кстати, новейшая история России показала, что именно элитами управлять на редкость просто). Напомним, что основоположник бихевиоризма, Джон Уотсон, был убежден, что "у совершенно приспособленного организма сознание отсутствует". И даже обещал творить человека по заказу.
Тем самым американская теория поведения подвела теоретическую базу под возможность видеть в человеке объект для любого произвола – самой "продуктивной" организационной идеи для функционирования корпораций и пролога для процессов дегуманизации культуры и общества. Великолепный и тягостный пример – Раздел "Страх по-американски" в работе Кори Робина "Страх". Страх – самый сильный мотив, поскольку речь идет об угрозе жизни. Этот мотив сильнее голода, которым Европа принуждала к повиновению и "производству капитализма" в колонизируемых странах. Т.е. корпорация беззастенчиво манипулирует предельными психическими состояниями. В то же время запрет на любую солидарность приводит к тому, что человек остается наедине со своими фобиями. Он беспомощен. В итоге "бытие" работника в корпорации – постоянное переутомление, стресс и безысходность. И у него нет представления об иных, не корпоративных, целях существования, он не видит никаких альтернатив: так у "новых пролетариев" возникает особая психология "поражения".
"Если мы хотим противостоять “страху” по-американски", то эта борьба должна быть начата и завершена на рабочих местах, так как именно там граждане наиболее регулярно испытывают репрессивный страх и насилие над личностью". И далее: "Страх на работе порождается существованием иерархии в компаниях с целью поддержания этой иерархии. Наниматели используют страх не потому, что являются садистами или жестокими людьми, а потому что убеждены: страх – это топливо, питающее американскую экономику. “Уолл-стрит джорнал” пишет: "Рабочее место не бывает и не должно быть свободно от страха. Напротив, страх может быть эффективным инструментом управления.” — это весьма характерные цитаты из работы К. Робина.
Корпоративный капитализм отнял все завоевания пролетариата почти за 200 лет. Все, что было достигнуто со времени восстания силезских ткачей, которые вдохновили К. Маркса, вплоть до стачечного движения начала ХХ в. и социалистических завоеваний времен холодной войны. А отняв, привлек беспрецедентные ресурсы, финансовые и интеллектуальные, чтобы сделать невозможным всякое повторение подобных побед организованного труда над капиталом. Это всемирное поражение в правах работников, абсолютное классовое поражение бедных и угнетенных, уничтожившее энергию утопических проектов, как верно заметил Ю. Хабермас. Отсутствие утопии — принципиально иной организации общества, иного социального и политического проекта лишает работника ресурсов сопротивления, чему способствует и мощное пропагандистское сопровождение, которое убеждает нас ежедневно, что мы живем в лучшем из миров. И более того, в единственно возможном мире. А все другие варианты – "дорога к рабству" или фашизм.
***
Даже вообразить прекрасную утопию о том, "что из лона будущего для наших потомков возродятся мир и радость жизни" (М. Вебер) – запрещено. Эта модель общественного существования делает несчастным все большее число людей и все более счастливым абсолютное меньшинство. М. Вебер назвал этих счастливчиков "крупные рантье" (акционеры, банкиры, финансисты) — только они вывели себя из поля борьбы за существование: конкуренции, кризисов, тотальной нестабильности и неуверенности в завтрашнем дне. У всех остальных — абсолютного большинства, есть острое ощущение, что у них перманентно сжимается пространство жизни, как шагреневая кожа, замещая утраченное предсказуемым стрессом. Закономерен вопрос: может ли социальная система нормально функционировать и развиваться, когда в ее основе – абсолютная тотальная аномалия?
