Остроменский М.П. МОО "Вече", МГ "Альтернатива"
Книга третья. Дары и плоды свободы (I) "… всякая душа является и создаётся тем, что она созерцает" Плотин "Энниады"
"Смиренномудрие – есть порождение ведения, а ведение – есть порождение искушений. Познавшему себя даётся ведение всего" Преп. Пётр Дамаскин 1. В первой и второй частях работы мы рассматривали логос "свобода" и отметили для себя несколько значимых моментов. Во-первых, данный логос имеет отношение только и исключительно к личности и вне её не определим. Более того, чтобы явиться, свобода должна тем или иным образом быть осознанна и отрефлексирована личностью как её, личности, насущная необходимость. По-другому открыться свобода не может. Во-вторых, т.н. "внешняя свобода" (слова, собраний, совести и т.д.) определима только через введение понятия "граница". Ибо "внешняя свобода" - это границы действий личности в обществе. Начертание границ и есть указание такой свободы. Вне границ у "внешней свободы" нет самостоятельного смысла. Иначе, "внешняя свобода" есть, по сути, требование личности к организации окружающего её пространства известным образом. Из чего однозначно следует относительность и привязанность такой свободы не к личности, а к социуму. Следовательно, "внешняя свобода" не может быть той свободой, которую определяют как обязательный атрибут личности. В-третьих, свобода, вводимая атрибутом личности, разворачиваемая как способность личности самовольно назначать малейшие движения своей души и тела, есть внутренняя свобода этой личности. Эта свобода, т.о., связана исключительно с личностью и не зависима от социума. Свобода — это осознаваемая способность действовать, проистекающая исключительно от причин, устанавливаемых и контролируемых только самой действующей личностью. В-четвёртых, поскольку свобода для своей явленности требует рефлексии, то осознание свободы как насущной необходимости может быть приобретено только с её потерей. Т.е. свободу надо получить и отрефлексировать, но завершается процесс атибутирования свободы личностью потерей свободы. В том числе, потерей преднамеренной и осознанной, даже и по преимуществу такой. В-пятых, в связи с вышеизложенным подходом возникает потребность в определении источника, откуда личность будет черпать энергию и подпитывать свои силы в укрощении страстей и достижении свободы. Таковым источником может быть только Любовь. Как-то определившись, в двух книгах, с сутью логоса "свобода" мы подошли к важному комплексу вопросов: Каков же результат явленности свободы миру? Что принесла свобода миру и человеку? Каковы её дары и плоды? Попробуем в лапидарном стиле ответить хотя на часть из них. 2. Первейший плод свободы – изгнание страха. Страх приходит к человеку от ожидания невозможности удовлетворить свои желания в должной мере или вообще удовлетворить их так или иначе. Именно страх порождает со стороны личности требования "границ", чтобы иметь хоть какую-нибудь гарантию будущего (ну или бесконечной агрессии, как альтернативе "границ"). Страх понуждает нас либо нападать, либо бежать. Он заставляет запасать сверх меры и жаждать сверх необходимого. Страх гонит нас либо в ярмо, либо побуждает господствовать и контролировать. Страх отвергает любовь и он же умаляет свободу. Страх лишает нас способности управлять желаниями и страстями. В страхе мы ими охвачены, мы в их власти. Мы не свободны, поскольку мы боимся не справиться со страстями, не удовлетворить желания, когда те потребуют от нас дани – времени и ресурсов для себя, для своей реализации. Страх есть отпрыск несвободы. Мы находимся в бесконечной гонке за ресурсами. Мы бежим за ресурсами от страха, который, впрочем, неизбывно носим всегда с собой. Картина полностью меняется, если мы обладаем внутреннюю свободой (о которой рассуждали во второй книге трактата). Если мы поступаем по велению своего естества, если мы единственно по собственной своей воле говорим страстям, даже самой возможности их появления: "да, да" или "нет, нет", тут и появиться страху неоткуда. Ибо каждое мгновение мы по своей собственной воле в состоянии получить или отказаться от получения того, к чему нас понуждают наши желания и страсти, ими производимые. Ведь, когда мы свободны, мы знаем, что действительно требуется, но не страстям, а нам как личности для осуществления всех наших самовольных природных нужд с целью осуществления личностных замыслов, а не нужд страстей. Нам нет необходимости запасать сверх меры и требовать ненужного, поелику желания наши и все движения души нашей, коли мы свободны, в нашей самочинной власти, а не во власти страстей или инстинктов или же третьего лица. Отсюда следует, что свобода естественно рождает и доверие, которое есть обязательный признак свободной личности. Доверие суть оформление души человека свободой. В свободе ему нечего и не с кем делить, он полон собой и миром. В таком случае, личность не обременена никакими страхами, не разъединена сама с собой, не раздроблена на части, а цельна, светла, полна будущего и жизни! Но не только с самим собой соединён человек, но и с окружающим миром, как с обществом, так и с природой и с Богом. Доверяя, человек открывает себя во вне, открывает в Силе и Любви. И в доверии, рождённом свободой, его Сила такова, что весь мир покоряется, а Любовь настолько всеобъемлюща, что все спешат помочь и дать просимое. Впрочем, доверие — это плод лишь внутренней свободы. Одна "внешняя свобода" способна только усиливать страх и убивает доверие. Ибо какое может быть доверие, коли "внешняя свобода" есть случайные, да не нами установленные границы, которые ещё и могут быть передвинуты в любое место и в любое время! Без всякого согласия на то самой личности! Потому человек ежесекундно держит оборону своей свободы, как бы жалка и смешна она не была. А для этого ему нужны огромные ресурсы, ведь за бруствером – весь мир. Ну что?… Здравствуй война всех против всех?… Тут можно привести пример гей-движения, которое выйдя "из подполья", не удовлетворилось установлением границ своей свободы как легально и спокойно существующего сообщества, а агрессивно начало расширять границы из страха возврата к временам неприятия социумом данной перверсии. Оно сегодня даже пытается утвердиться в качестве важнейшего маркера границ "внешней свободы", определяющего их местонахождение для всякого члена общества. Похожим образом действуют почти все тесные сообщества, получающие возможность участвовать в установлении границ, сиречь – установления "внешней свободы" внутри более крупного социума. Это и национальные и религиозные диаспоры, политические, социальные и профессиональные группы. Для России к ним отнесём: иудеев, кавказцев, мусульман, экономико-политическую консорцию "Единая Россия", белоленточников, сообщество ЛБДТ и других. Стоп, стоп, стоп… скажут мне оппоненты. Подождите! Есть вопрос. Как бы мы не были внутри свободны, однако мы всё-таки не в состоянии управлять внешним миром. Он диктует нам, когда наступит день и ночь или зима и лето, он устанавливает, когда пойдёт дождь и снег. Да более того, ведь есть же в действительности огромная масса других – частные лица, государство, общественные организации, национальные и социальные группы… Разве они не будут препятствием к "самочинному осуществлению замыслов наших"? Разве они не перекроют нам доступ к столь необходимым нам для этого ресурсам? Хм… Уважаемый оппонент. Мне казалось, что я вполне ответил на данный вопрос выше и собственно, во второй книге настоящего трактата. Но если есть вопрос, значит, есть непонимание и, значит, плохо я объяснил. Попробуем ещё раз. Во-первых, все эти ваши возражения и вопросы есть возражения и вопросы страха. В них нет и намёка на свободу. Мы боимся, что нам не достанет ресурсов для удовлетворения желаний, что кто-то отнимет у нас эти ресурсы, перекроет к ним доступ, потребует непомерной платы. Но страх ненасытен. Он непреодолим на пути его кормления. Ведь мы тленны, и жизнь наша ограничена, мы слабы, и у нас много чего нет, и отнимут у нас многое эти другие… И мы их боимся. Но подумайте, не будет геев, так будут кавказцы или "гастарбайтеры" или китайцы… "имя им легион". Конца этому не видно, поскольку его нет. Что, будем запираться от каждого? Трепетать? Отгораживаться от всех? Нет? Какой тогда выход? Может отдать эту "внешнюю свободу" проведения границ, в надёжные руки, кому-нибудь великому, справедливому… Самим же, в простоте души, предаться счастливому труду и безобидным детским шалостям. Страсти-то и пороки останутся при нас… Они нам так дороги и милы. Во-вторых, видим теперь, что в возражениях этих звучит согласие, даже требование избавления от бремени свободы. Неверие в себя. Боязнь себя… Потому пока мы оставляем для себя на первом месте внешние условия свободы, до тех пор мы не избавимся от страха. В конце концов мы устанем от него, а устав, покоримся ему, а покорившись, отдадим свободу… Да и потом, что вам за забота о том, что солнце всходит или нет. Что проливается дождь или нет? Разве вам это надо? Разве вы в состоянии повлиять на это хоть в малой степени? Разве для этого живёте? Разве об этом вы мечтаете?… Разве хлебом единым жив человек? Ужели в айфоне заключена ваша жизнь? А что после? 3. Из вышеизложенного следует важное заключение: несвобода есть мать зла. Именно поэтому "внешняя свобода", будучи лишь парафразом несвободы, ведёт от одного зла к другому, не искореняя его, а лишь видоизменяя, слегка прихорашивая. Но до времени. А зло, поскольку оно ни куда не убиралось, а лишь пряталось под спудом, нет-нет да выходит наружу и порою рядится в "одежду" добра. Впрочем и показывает себя во всей красе, когда хочет. Личность же, наполненная свободой, не может творить зла. Не может в прямом смысле этого слова. И не потому, что не хочет, просто оно противно природе такой личности. Зло для неё неестественно. А свобода, как мы помним, это способность поступать личности самостоятельно, только по велению природы своего естества, ни с кем не согласуясь. Свободная личность вполне может осознавать и действительно осознаёт и, наверное, только свободная личность и способна осознать, что есть зло и строго разделять добро и зло. Но она не подвластна злу, она "умерла для греха" (Рим 6:2). Зло не имеет над ней власти. Зло сгинуло вместе со страхом, потерявшим питание и исчезнувшим в тот момент, когда были умерщвлены личностью её страсти. Отсюда следуют три вывода: во-первых, о первичности добра и вторичности зла, поскольку второе без первого не может существовать, а первое без второго вполне. Ведь само зло есть производная от несовершенства внутренней свободы личности. Совершенна личность – нет зла. Оно не может даже возникнуть и помыслиться в таком случае. Несовершенна свобода, требуются личности для существования дополнительные, вне её расположенные подпорки (ресурсы) – открывается место злу. Иначе, допустимость явленности зла — результат несовершенства свободы личности. Нет никакого противостояния или дуальности зла и добра. Зло – недостаток свободы, а добро – естественный результат полноты свободы. Значит, если, как мы видим, зло противно свободе, а свобода есть естественное состояние личности, то зло как явление действительности есть временное и приходящее. Оно — отражение несовершенства природы человека и фальшиво ей как таковой и не свойственно личности. Оно — результат искажения или "болезни" личности. Во-вторых, поскольку свобода — атрибут личности, то и добро и зло есть результат бытования личности в мире. Без личности нет свободы, и следовательно, нет добра. Но без свободы ни появиться, ни помыслиться и зло не может. Но зло, как мы видели, не есть результат явленности свободы, оно — результат недостатка свободы личности, неспособности личности добиться полноты своей свободы, покорить себе страсти, контролировать желания свои. Следовательно зло есть умаление личности, полнота же личности ведёт к свободе через преодоление зла. Путь к свободе, очищение личности от страстей избывает зло из мира. Чем больше в мире свободы, тем меньше зла. Т.е. если нет совсем свободы, то нет и зла, если есть совершенная свобода, то так же нет зла. Но в первом случае нет не только зла, но нет и личности. Во втором случае совершенная личность в своей свободе не в состоянии явить зло. Впрочем, здесь мы говорим не о "свободе тела", этого синонима несвободы, а о свободе внутренней, свободе победной, свободе счастья духа, свободе радости творения и действия согласно единственно со своим существом и ни с кем и ни с чем иным. В-третьих, поскольку свобода и добро первичны и присущи личности, а зло есть результат "болезни" свободы личности, то выбор между добром и злом становится важнейшим воспитательным, исцеляющим действием человеческой личности. Он есть путь оздоровления личности, есть её путь к свободе. Возможность выбора между добром и злом – принципиальный, свободный выбор личности, делаемый ею непрерывно. Да, человек не может побороть страсти полностью, ибо "тлен есмь". Но всегда в его власти делать этот ежеминутный нравственный выбор. Выбор ответственного за свои поступки свободного человека. Именно в этом и заключается его путь к свободе. Но такой выбор возможен только при несовершенстве свободы человека. Совершенная свобода исключает свободу выбора между добром и злом. Свободная личность не в состоянии избрать зло. В ней нет места возможности такой дилеммы, ибо она и свободна и цельна. 4. Мы уже упоминали в первой части труда, что одним из следствий признания социумом личности полноценной есть принятие ею ответственности за собственные поступки. Теперь ясно, что свобода как обязательный атрибут полноценной личности и есть причина, по которой на неё может возлагаться такая ответственность. Иначе: ответственность проистекает из свободы. Любое ограничение свободы ведёт к сокращению ответственности и наоборот, рост свободы имеет своим следствие рост ответственности. Замечательно, что и обратное верно: расширение ответственности влечёт за собой расширение свободы. Тут имеется масса примеров, связанных с достижением гражданами современных государств определенного возраста, когда одновременно они получают больше гражданских прав и свобод с увеличением ответственности за свои поступки или в иных обществах с прохождением обряда инициации другим способом. Но с рассматриваемым вопросом связана своего рода дилемма. Например, обычно признаётся, что солдат в армии не отвечает за правильность и даже законность приказа, он отвечает только за свои действия при его исполнении, поскольку является человеком с ограниченной "внешней свободой". Он обязан выполнить приказ. В противном случае его привлекут к ответственности за неисполнение. Этим последним, к слову, признаётся за человеком полная свобода его воли. Его никто со стороны не в силах заставить поступать как-либо, если он сам, внутри себя, не решил действовать. Личность может и не выполнить приказ. Решение о выполнении или не выполнении приказа полностью в руках самого человека. Строгое наказание, в данном случае, лишь повышает шанс действия личности в требуемом обществу направлении, но отнюдь не даёт гарантии. Вменение же солдату, исполняющему приказ, вины за преступный характер этого приказа полностью разрушает систему управления армией. Однако есть и другая сторона данного вопроса. Солдат, поскольку он является личностью, которой присуща свобода, а значит, способность осуществить нравственную оценку производимых им действий, пусть даже по приказу, в состоянии осознать, что его действия при выполнении приказа командира, могут быть преступными. Следовательно, неподсудность солдата со стороны "внешней свободы" никак не ликвидирует подсудность внутри самой личности совершаемых ею поступков. Т.е. солдат, исполняя преступный приказ, обязан сделать нравственный выбор: исполнить его и совершить нравственное преступление, но не попасть под трибунал за неисполнение приказа, или не исполнить его, тем самым осознанно отказаться от совершения нравственного притупления, но быть осуждённым по законам военного времени. Исключительно "внешняя свобода" вполне снимает с личности бремя данной дилеммы: исполняй и не думай. Иначе – перестань быть личностью, отринь моральные оценки, стань автоматом. Внутренняя свобода никак не даёт личности уйти от решения этой дилеммы. Она, личность, осознанно, свободно, самочинно обязана выбирать – преступить ей нравственный закон или не преступить. Тут в очередной раз подтверждается наш тезис о том, что "внешняя свобода" не есть действительная свобода личности как её атрибут, а лишь эвфемизм несвободы. Впрочем, "внешняя свобода" есть противоречие и абсурд, о чём мы говорили в первой и второй частях трактата. Более того, это ещё одна иллюстрация к другому нашему тезису, что нравственность является необязательным критерием для установления "внешней свободы". 5. Сосредоточенность современного социума на "внешней свободе" имеет плодом смещение ответственности личности за последствия своих действий в сторону материальных благ, доступных личности и за ней обществом признаваемых. И, как следствие, защищаются, по преимуществу, "внешние свободы", а наказания направлены в сторону, в первую очередь, депривации "внешних свобод". Вспомним, насколько сегодня развито гражданское, экономическое и уголовное право. И на какое место отодвинута в общественном сознании и в частной практике религия. Ответственность за внутреннюю свободу общество с себя полностью сняло под тем предлогом, что это совсем частное дело самого человека. Она выведена из области внимания и контроля социума. Очень быстро, в настоящее время, идёт нивелирование значения внутренних свобод. Внутренние табу начинают таять. Внутренняя свобода стала рассматриваться, по большей части, как возможность свободного самовыражения вовне, свободного проявления во вне всех позывов человеческого "Я". Любые внутренние порывы считаются теперь вполне приемлемыми и нормальными. По сути, "внешнюю свободу" назвали ещё и внутренней, поскольку возможность самовыражения вовне — это и есть требование к установлению внешних границ самостоятельных действий по своему собственному усмотрению. Внутренней свободе не остаётся места в современной концепции социума постмодерна. Она выведена из сферы рефлексии современного общества и человека. Пороки перемещаются из области запрета и преступлений в область обыденную и нормативную. Религия уравнена с фольклором и филателией. Быстро начала распадаться нравственность, ибо она есть производная внутренней свободы человека, а если внутренняя свобода сводится к свободе самовыражения, доводимой до всесамодозволенности, то невозможно определить никаким образом критерии и значение нравственности. Сегодня, например, мы наблюдаем постепенное размывание критерия нравственного, дозволенного и предосудительного в сексуальных отношениях между людьми. На Западе уже пройден путь от определения однополых сексуальных отношений как греховных и недопустимых, через отнесение их к перверсиям, к определению их как нормальных и естественных. Уже введено разрешение воспитывать детей в однополых семьях. Активно, во многих странах Европы, обсуждается вопрос о позволительности и адекватности общественному устроению инцеста. Жертв же инцеста лечат как людей с болезненными, навязчивыми воспоминаниями. На подходе легализация педофилии. Лет тридцать назад такое состояние дел в этой области социальных отношений считали бы бредом. Но ныне это реальность. Впрочем, и сама нравственность здесь становится несколько предосудительной, поелику ограничивает свободу самовыражения, таким образом понимаемую. Далее, сосредоточенность на "внешней свободе" с неизбежностью приводит нас к тому, что такая свобода может быть дана только меньшинству за счёт большинства. Если обратиться вновь за иллюстрациями к Ф.М. Достоевскому, то можно привести, по крайней мере, два противоположных, на первый взгляд, примера. Это теории Шигалева из "Бесов" и Родиона Раскольникова из "Преступления и наказания". Первый видел свободу в полном уравнивании всех и каждого "…каждый принадлежит всем и все каждому…", "…все к одному знаменателю, полное равенство…". Но такое положение вещей надо обеспечивать, поскольку человечество будет постоянно выдавать не средний результат. Регулярно продолжат рождаться вновь и вновь талантливые, не средние, из ряда выходящие личности. Они будут мешать. Их надо как то оприходовать. Как это сделать? "Цицерону отрезывается язык, Копернику выкалывают глаза. Шекспир побивается каменьями…" "Рабы должны быть равны: Без деспотизма еще не бывало ни свободы, ни равенства, но в стаде должно быть равенство." Т.е. кто-то должен обеспечивать "почти рай", а кто-то будет жить в "почти раю". Посему предлагается "…в виде конечного разрешения вопроса — разделение человечества на две неравные части. Одна десятая доля получает свободу личности и безграничное право над остальными девятью десятыми." 9/10 народа "должны потерять личность и обратиться вроде как в стадо и при безграничном повиновении достигнуть рядом перерождений первобытной невинности, вроде как бы первобытного рая, хотя, впрочем, и будут работать". А 1/10 как лучшая часть людей будет культивировать остальное стадо наивных и чистых больших детей. Таким образом, как сказал сам Шигалев: "Выходя из безграничной свободы, я заключаю безграничным деспотизмом." Не правда ли, получилась почти калька с идеи Великого Инквизитора о счастье человечества? С другой стороны Родион Раскольников. Исходная точка его рассуждений совершенно противоположная Шигалевской. Тут нет никакой даже мысли о равенстве людей. Отнюдь. Сразу объявляется: "…люди, по закону природы, разделяются вообще на два разряда: на низший (обыкновенных), то есть, так сказать, на материал, служащий единственно для зарождения себе подобных, и собственно на людей, то есть имеющих дар или талант сказать в среде своей новое слово". Далее, для всеобщего блага "необыкновенный" человек "…сам имеет право разрешить своей совести перешагнуть… через иные препятствия, и единственно в том только случае, если исполнение его идеи (иногда спасительной, может быть, для всего человечества) того потребует". "Но если ему надо, для своей идеи, перешагнуть хотя бы и через труп, через кровь, то он внутри себя, по совести, может, по-моему, дать себе разрешение перешагнуть через кровь". Да переступить. Но материала инертного… Его очень много. "…масса никогда почти не признает за ними этого права, казнит их и вешает…" Ждать? Убежать? Прятаться? "Что делать? Сломать, что надо, раз навсегда, да и только…" и наконец: "Свободу и власть, а главное власть! Над всею дрожащею тварью и над всем муравейником!… Вот цель!" Всё. Finita la comedia! Таким образом мы чётко с вами понимаем, что "внешняя свобода", свобода замкнутая на тело человека, свобода без духа человека, свобода, где забыт Бог, а остался только человек, один на один со вселенной, неизменно заканчивается настоящим деспотизмом. И душевным и физическим. 6. Подведём краткий итог изложенного: - Первый дар личности от свободы – изгнание страха. Ибо страх есть результат беспомощности личности, покорённой страстями. - Второй дар, вытекающий из первого – доверие. Изгнан страх, и человек по своей воле устраивает своё существование, и нет причин личности не доверять ни себе, ни миру, который неожиданно, но закономерно становится его добрым другом. - Третий дар свободы – познание добра и зла. Свободный человек всегда способен разделить добро и зло и поступить, как велит его естество, т.е. по добру. Он не в состоянии делать зло. Зло есть плод несвободы личности. Зло вторично и преходящее. Добро первично и присуще свободной личности. - Важнейший плод явленности свободы – ответственность личности за все свои поступки. Но именно только внутренняя свобода требует однозначной ответственности и ежеминутного нравственного выбора. "Внешняя свобода", оставленная одна, избывает нравственную ответственность личности за дела свои. - "Внешняя свобода", взятая одна, сама по себе, с неизбежностью ведёт общество к хаосу или деспотии. Она, таковая свобода, может быть осуществлена в своей полноте, исключительно для меньшинства за счёт большинства. Меньшинство расширяет границы своих самовольных действий за счёт лишения большинства всякой свободы, путём превращения его в рабочий скот. |
