На следующий день после терактов в Париже, 14 ноября, французские спецслужбы объявили: следы ведут в Брюссель, в коммуну Моленбек, место компактного проживания мигрантов. Учитывая, что Бельгия является лидером среди европейских стран по числу джихадистов, это предположение выглядит вполне логично. С тех пор бельгийская полиция в Моленбеке проводит один рейд за другим, пытаясь схватить террористов и их пособников, но безуспешно: никаких доказательств до сих пор не найдено, большинство задержанных пришлось отпустить. Как полагает автор статьи в журнале Politico Тим Кинг, в неудачах бельгийских силовиков виновато прежде всего само государственное устройство Бельгии. Сокращенный перевод статьи "Лента.ру" предлагает вниманию читателей.

Тот факт, что следы террористических атак в Париже привели в брюссельские пригороды, не стал сюрпризом для обитателей бельгийской столицы. Радиостанции Бельгии — и на французском, и на голландском — обсуждают ситуацию в Моленбеке. Эти дискуссии вызывают возмущение, горе, гнев, чувство вины и отчаяния — что угодно, кроме удивления. Стрельба в 2014 году возле еврейского музея в Брюсселе, атака на "Шарли Эбдо" в январе, неудачная попытка теракта на поезде Амстердам — Брюссель в августе — следы всех этих преступлений вели в Моленбек.

Еще до расцвета джихадизма Моленбек приобрел мрачную репутацию. Мало кто из брюссельцев знает, что такое джихадизм и при чем тут Париж, Ирак и Сирия, но все в курсе, что в Моленбеке грабят людей на улицах, торгуют наркотиками и воруют. Моленбек превратился в рассадник джихадизма, и это свидетельствует о том, что Бельгия находится в глубоком кризисе.

Провальные реформы

Самое примечательное во всей этой истории то, что Моленбек, который славится бедностью и высоким уровнем преступности, находится почти в самом центре европейской столицы, где расположены политические и культурные институты ЕС, фламандского и национального правительств. По словам социологов, Брюссель в некотором отношении напоминает американский город — богатые пригороды, окружающие центр, где царят нищета и упадок. Для Европы более привычна схема Лондона и Парижа, где самые дорогие и престижные районы расположены в центре. В Моленбеке множество заброшенных промышленных зданий. Население — всего 95 тысяч человек, но из-за небольшого размера этот район — один из самых густонаселенных в Брюсселе.

Возникает вопрос: как столь проблемному району позволили просуществовать столь долго? Ответ вполне потянет на обвинительное заключение для бельгийского политического истеблишмента, инициировавшего реформы, шедшие в течение последних 40 лет. Неудача этих реформ — политических и управленческих, экономических и судебных — привела к образованию вакуума, которым и воспользовались джихадисты-террористы.

У Бельгии есть все внешние атрибуты западных политических структур, но когда доходит до дела, все работает из рук вон плохо.

Государство в государстве

Почти с самого своего рождения государство в Бельгии страдало от проблем с политической легитимностью. По западноевропейским стандартам Бельгия получила государственность сравнительно поздно, в 1830 году. Как и в Италии — еще одном европейском аутсайдере — к тому моменту в стране сложился местный, коммунальный патриотизм. После провозглашения независимости бельгийская либеральная элита не смогла ни искоренить, ни потеснить этот коммунальный патриотизм, зачастую тесно связанный с римско-католической церковью. Таким образом внутри формальной государственной структуры существовала еще одна — церковная, своего рода государство в государстве, занимающееся культурными, социальными и финансовыми вопросами. Потом возникло и развилось социалистическое, лейбористское движение, создавшее собственные кассы взаимопомощи, культурные ассоциации и газеты. Сформировался своеобразный политический треугольник: первый угол — христианские демократы, второй — социалисты, третий — либералы, которые стояли на антиклерикальных позициях и опирались на средний класс, но не имели ни массовой народной поддержки, ни социальных структур наподобие христианских или социалистических.

Государство предоставляло населению весь положенный набор услуг в сферах образования и здравоохранения, при этом зачастую используя структуры политических партий. В результате партии получили контроль над назначениями на общественные должности и деньгами, крутящимися в сфере общественных услуг. Политические предпочтения, по некоторым данным, оказывались решающим фактором при назначении и на должность смотрителя общественного детского сада, и на пост исполнительного директора национальной авиакомпании. Больше всего от происходящего страдало само государство. Попытки реформ, как правило, сводились к перераспределению контроля над рабочими местами и фондами между различными политическими партиями.

Добавили проблем и языковые различия: на севере страны — Фландрия, говорящая по-голландски, на юге — франкоязычная Валлония, на юго-востоке — небольшой немецкоязычный анклав. В итоге Брюссель был объявлен двуязычным регионом, а для того, чтобы никого не обидеть, были выстроены параллельные структуры.

Жертвы деиндустриализации

Языковая напряженность усугубляется экономическими изменениями. В XIX веке Бельгия вслед за Великобританией осуществила классическую промышленную революцию, при помощи природных богатств колониального Конго развив металлургию, угольную и железнодорожную промышленность. Именно развитие этих отраслей стимулировало первую волну экономической миграции в страну: бельгийские компании активно вербовали жителей Северной Африки и Италии, чтобы обеспечить рабочей силой угольные шахты и металлургические предприятия. Крупная мусульманская диаспора — потомки выходцев из Алжира, Марокко и Туниса, проживающая в том числе и в Моленбеке, возникла именно в результате этой волны миграции.

Но послевоенный экономический спад спроса на продукцию угольной и сталелитейной отраслей больно ударил в первую очередь по Валлонии. Деиндустриализация означала бедность и упадок для бывшего двигателя бельгийской экономики — так называемого "угольного пояса", протянувшегося от Монса до Льежа через Шарлеруа.

В каждом из этих городов коррупция вошла в традицию. Так, в 1974 году мэром Монса стал бывший министр образования и госсекретарь Абель Дюбуа. За год до того он ушел из правительства Бельгии — как выяснилось позже, для того, чтобы предотвратить публикацию статьи о его участии в заключении монопольных контрактов с национальным телефонным оператором RTT.

Еще одним оплотом социалистов стал Льеж. В начале 1990-х Бельгия была потрясена убийством льежского политика-социалиста Андре Кольса, бывшего заместителя премьера и президента парламента Валлонии. В 1998 году за его убийство осудили тунисцев, связанных с итальянской мафией, но на процессе спустя несколько лет было объявлено, что всему виной политическое соперничество. Расследование убийства Кольса повлекло за собой крупный коррупционный скандал, связанный с заказом Бельгией вертолетов у итальянской фирмы Agusta. В результате со своего поста слетел генсек НАТО Вилли Клаас.

В Шарлеруа социалисты безраздельно правили более 20 лет, пока в 2005 году не были разоблачены коррупционные схемы заключения контрактов на вывоз мусора и вывод средств из фондов, предназначенных для финансирования спортивных клубов. Жан-Клод ван Ковенберг, наследственный лидер социалистов Шарлеруа, вынужден был подать в отставку с поста главы регионального правительства Валлонии.

Бессилие полиции

Традиция назначать политически близких претендентов царит также в полиции, магистратурах и судах. Местные политики не соглашаются на слияние ресурсов, опасаясь потерять власть. К примеру, Брюссель разделен на 19 коммун с населением от 20 тысяч до 150 тысяч человек. До недавнего времени каждая коммуна располагала собственными полицейскими силами. И хотя к настоящему времени число их сокращено до шести, такое разделение выглядит нонсенсом в городе, где проживают 1,4 миллиона человек. Это означает, что коммунальная полиция превращается в поставщика рабочих мест для низкоквалифицированных кадров. Мой личный опыт взаимодействия с этими органами оптимизма не добавляет.

Впрочем, далеко не все полицейские непрофессиональны. В спецкомандах работают квалифицированные специалисты, но эффективная полицейская структура должна опираться на органы на местах, явно нуждающиеся в людских ресурсах и обучении.

Еще одна проблема в том, что даже существующие законы никто не стремится исполнять. Тех, кто впервые приезжает в Брюссель, поражает масштаб нарушений на дорогах, включая выключенные фары по ночам и езду по встречной на улицах с односторонним движением. Эта культура пренебрежения правилами и законами в Бельгии гораздо более выражена, чем в соседних Франции, Голландии и Германии. Если некоторая группа людей в силу принадлежности к той или иной политической партии получает формальный или неформальный иммунитет к закону, то неуважение к правовым нормам распространяется и на все общество.

Есть и определенные положительные сдвиги. Так, среди преступников издавна ценился бельгийский паспорт, поскольку он позволял получить свободный доступ в Шенген и на территорию множества стран, с которыми Бельгия заключила соглашение о безвизовом режиме. В 1998 году бельгийские власти с большим опозданием решили, наконец, наладить централизованную печать паспортов. Ранее ответственность за их выдачу лежала на муниципалитетах — их насчитывалось 520, и тому, кто желал подделать документ, нужно было лишь украсть из местной ратуши пустые бланки.

Определенные улучшения наметились в налоговой сфере. Министерство финансов тратит большие деньги на систему онлайн-подачи налоговых деклараций через интернет. Однако эти новации маскируют глубокие структурные проблемы с налогообложением в стране. Налоги (в том числе на соцобеспечение) были до последнего времени настолько высоки, что многие предпочитали уклоняться от их уплаты. Это создало в стране значительный сектор теневой экономики, в которой задействованы также те, кто исключен из экономики обычной — к примеру, свежеприбывшие нелегальные мигранты.

При этом для богачей налоги в Бельгии относительно малы. В элитных районах Брюсселя образовались целые анклавы для "налоговых мигрантов" из Парижа. Бельгия, если судить по доходу на душу населения, богатая страна, однако умудрилась добиться того, что население недовольно несоответствием между большими налогами и плохим качеством государственных услуг. Из-за слишком малой налоговой базы бельгийскому правительству не хватает денег на то, чтобы ликвидировать очаги нищеты, такие как Моленбек.

Внутренние границы

Однако даже если бы денег хватало, федеральному государству пришлось бы попотеть, чтобы распределить их эффективно. Денежные потоки с трудом пересекают региональные и языковые границы. Контраст между грязными улицами Брюсселя, усеянными выбоинами, и чистенькими маленькими фламандскими городками бросается в глаза. Тысячи людей живут в них, а работают в столице, и инфраструктуру, услуги для них Брюссель вынужден обеспечивать из налогов, взимаемых с горожан. Город де-факто является столицей Европы, в нем находятся институты ЕС и НАТО, представительства множества международных организаций — при этом международный аэропорт Брюсселя расположен в соседнем регионе!

Министру внутренних дел Яну Ямбону, пообещавшему привести Моленбек в порядок, придется сперва преодолеть сопротивление государственных структур. Ему потребуется содействие со стороны агентств по трудоустройству и школ — но для того, чтобы получить его, необходимо заручиться помощью властей региона Брюссель и франкоязычной общины. Однако Ямбон — член фламандской националистической партии N-VA, позиции которой во франкоязычном Брюсселе крайне слабы. К заявлению Ямбона франкоязычной истеблишмент Брюсселя отнесся подозрительно, а то и враждебно.

В любой другой европейской стране борьба с терроризмом подразумевает дополнительную централизацию власти, людей и денег. Борьба с терроризмом в эпоху интернета требует создания специализированных подразделений из военных, полицейских, сотрудников спецслужб или гражданских. Необходимо специальное оборудование для наблюдения и сбора разведывательной информации и трансграничного обмена ей. Более того, тенденция к большей централизации затрагивает и другие сферы — здравоохранение, образование, научные исследования.

Но Бельгия из-за своей языковой политики движется в ровно противоположном направлении. После почти каждых выборов и согласования коалиционного федерального правительства начинается очередной раунд перераспределения полномочий.

После терактов в редакции "Шарли Эбдо" обнаружилась нехватка кадров в бельгийской секретной службе: из ничтожных 750 мест 150 оказались вакантными. После ноябрьских терактов в Париже выяснилось, что с тех пор набрали 42 человека, но ближайшие два года уйдут на их подготовку. В результате бельгийские спецслужбы не смогли вовремя скоординировать действия и перехватить парижских террористов.

Эта неспособность наладить связь — особенность Бельгии как государства. Системы, которая в других странах связывает страну воедино на местном, региональном и национальном уровне, просто нет. Политические элиты смирились с этим системным сбоем, рассматривая его как плату за лингвистическое и фракционное многообразие.

Нужно признать, что именно эта особенность привлекает в Бельгию приезжих. Роль государства скромна, и людям вполне достаточно неформальных структур. По большей части все отлично обходятся без апелляции к законам.

Но, как показали события, разыгравшиеся в Париже в прошлую пятницу, платить за эту несостоятельность бельгийского государства приходится всей Европе.