Валерий Каждая: Вы, как и Горбачев, во время перестройки прошли два этапа: сначала всеобщая поддержка, потом такая же всеобщая обструкция. Лично вас в чем только не обвиняли: и в развале соцлагеря, и в развале СССР, но особенно много инсинуаций возникало при обсуждении демаркации границы с США в Беринговом море. Якобы вы продали американцам или подарили им огромный кусок морской территории. Я хорошо помню советскую систему, знаю, что ни один министр, ни даже сам Горбачев, если бы очень захотел, не смог бы и помыслить об этом. Это только Хрущев в свое время мог подарить Крым Украине, но это была территория Советского Союза все-таки, а подарить Америке часть океана, — Шеварднадзе, я думаю, такой ответственности взять на себя, наверняка, не смог бы.

Эдуард Шеварднадзе: Хорошо, что этот вопрос возник сегодня во время нашей беседы. Это была спорная территория [как, например, и с Китаем]. Переговоры велись годами. И отношения между Советским Союзом и Соединенными Штатами Америки, как вы помните, были очень натянутые. В те годы очень трудно было найти решение даже по такому вопросу. Вопрос серьезный, но не такого масштаба, чтобы два великих государства не могли бы договориться. Переговоры велись несколько лет. Как правило, по таким вопросам в переговорах принимал участие в качестве главы делегации представитель министерства иностранных дел. Но также обязательно в делегацию входили представители генштаба, пограничных войск, естественно, и Минобороны. Мы сформулировали наши позиции, американцы привезли свои, — и переговоры начались.

Валерий Каждая: Меня больше всего интересует не процесс переговоров, а подписание соглашения. Горбачев был в курсе?

Эдуард Шеварднадзе: Я не случайно сказал, что присутствовали пограничники, представители Генерального штаба и Министерства обороны, то есть те организации, те органы, которые были непосредственно заинтересованы. Если этот объект имеет стратегическое значение, первым долгом должны они высказать свое мнение. Порядок такой был. Утверждается директива на Политбюро для делегаций, когда по важным делам проводились переговоры, и тот проект, который мы внесли, согласованный со всеми ведомствами, был одобрен. На Политбюро. Политбюро одобрило то, что мы внесли, что подготовили. Потом начались переговоры. Они велись несколько лет, года два-три, и даже чуть больше, и Политбюро пришло к такому выводу, что за основу можно принять наши предложения. Потом встреча прошла на более высоком уровне. Министры еще не участвовали, ни Бейкер, ни я. Доводили проект до кондиции рабочие группы, но возглавляли их уже более высокие представители тех ведомств, про которые я вам говорил. От МИДа — мой заместитель Рогачев. Сейчас он, по-моему, послом [России] в Китае. Грамотный, образованный человек, дипломат высшей пробы. Рогачев и возглавлял всю нашу делегацию. Когда переговоры были завершены, и делегации определили, что вот этот участок принадлежит Советскому Союзу, а этот — Соединенным Штатам Америки, вопрос передали в Политбюро.

Все знали, что там, где для Америки определили, больше рыбы, но наши силовики — представители Министерства обороны и все другие, считали, что в стратегическом отношении наша часть выгоднее. В общем, американцы за рыбу, а мы — за стратегию. Так и договорились. Рогачев доложил на Политбюро результаты переговоров. Были какие-то небольшие замечания, но не по существу. Я выступал, говорил, что обе стороны удовлетворены таким проектом решения и, может быть, пришло время, когда надо поставить точку. Примерно 40 минут продолжалось обсуждение. После того, как Политбюро согласилось со всеми соображениями, договор уже можно было подписать. Меня удивляет незнание дела всеми теми людьми [...дебилами, блядь... хотел сказать, но интеллигентно сдержался!...], которые всерьез думают, что Шеварднадзе мог за спиной Политбюро решать территориальные вопросы.

Валерий Каждая: Скажите, а на Политбюро кто-нибудь возражал против этого проекта?

Эдуард Шеварднадзе: Нет-нет-нет, никто не возражал. Никто не возражал, никто не спорил. Все были единогласны.